ибо слишком горячо желаю.
— Взгляните же, чтобы лучше увериться, — сказал он, — в писания г — на Лемуана, который излагал это в самой Сорбонне. Он, в сущности, позаимствовал свои идеи у нас, но хорошо их разработал. С какой силой он это установил! Он учит, что для того, чтобы деяние стало грехом, в душе должны произойти следующие состояния. Прочтите и взвесьте каждое слово. И я прочитал по — латыни то, что следует здесь в переводе. 1. С одной стороны, Бог влагает в наши души некую любовь, влекущую к поведенному, а с другой стороны, мятежное похогение склоняет ее к противному. 2. Бог внушает ей сознание своей слабости. 3. Бог внушает ей понятие о враче, который может исцелить ее. 4. Бог внушает ей желание молиться и просить помощи свыше.
— И если все это не произойдет в душе, — сказал иезуит, — действие не есть, строго говоря, грех и не может быть вменено, как отмечает г — н Лемуан в этом же самом месте и в дальнейшем изложении.
Хотите еще других авторитетов? Вот они.
— Но все самые современные, — сказал мне тихо мой янсенист.
— Я это хорошо вижу, — отвечал я и, обращаясь к патеру, сказал: — О, мой отец, какое благодеяние заключается в этом для некоторых из моих знакомых! Надо мне будет привести их к вам. Думаю, вам не случалось встречать более безгрешных, ибо они никогда не помышляли о Боге; пороки в них предупредили разум. «Они никогда не знали своей немощи, ни врача, который может исцелить ее. Они никогда и не собирались желать исцеления своей души и еще меньше — просить об этом Бога», так что они находятся еще, по г — ну Лемуану, в состоянии младенческой непорочности. «У них никогда не было ни мысли о любви к Богу, ни раскаяния в своих грехах», так что, по отцу Анна, они не совершили ни одного греха, по недостатку любви к Богу или раскаяния; жизнь их проходит в постоянной погоне за всякого рода удовольствиями, течение которых не омрачило еще ни единое угрызение совести. Все эти излишества заставляли меня считать их гибель неизбежной, но вы, отец мой, открываете мне, что эти самые излишества обеспечивают им верное спасение. Да благословит вас Бог, отец мой, за то, что вы таким образом оправдываете людей. Другие учат исцелять души тягостною строгостью, а вы доказываете, что те, которых можно бы считать безнадежно больными, напротив, совершенно здоровы. О, какой блаженный путь к счастью в этом мире и в будущем! Я всегда думал, что мы тем больше грешим, чем меньше думаем о Боге; но теперь я вижу, что стоит только раз заставить себя вовсе перестать о Нем думать, как и впредь всякий проступок становится чист перед Богом. Нет больше этих полу грешников, сохранивших еще некоторую любовь к добродетели; они все будут осуждены. Но что касается открытых грешников, грешников полных, законченных, грешников закоренелых, без примеси, ад их не принимает: они провели самого дьявола, в силу того, что слишком предались ему.
Добрый патер, который хорошо видел связь этих следствий с его основанием, ловко увернулся и, не сердясь, по кротости или из осторожности, сказал только:
— Для того, чтобы вы поняли, как мы избегаем подобных неудобств, знайте: мы действительно утверждаем, что эти нечестивцы, о которых вы говорите, были бы без греха, если бы у них никогда не было мысли исправиться и желания отдаться Богу. Но мы утверждаем, что все они этого желают и что Бог никогда не попускал человеку грешить, не дав ему сперва представления о зле, которое он собирается совершить, и желания или избежать греха или, по крайней мере, испросить Его помощи, чтобы иметь силу избежать; и только янсенисты утверждают противное.
— Но как же, отец мой! — возразил я. — Разве ересь янсенистов заключается в отрицании того, что являющееся каждый раз при совершении греха, дабы мучить нашу совесть, угрызение, однако не мешает нам все же дерзнуть и преступить, как говорит отец Бони? Довольно забавно стать из — за этого еретиком! Я, конечно, полагал, что мы должны быть осуждены за неимение хороших помыслов, но чтобы быть осужденным за то, что не думаешь, что все имеют их, подобная мысль, признаться, не приходила мне в голову. Но, отец мой, я, по совести, счихаю своей обязанностью вывести вас из этого заблуждения и сказать вам, что существуют тысячи людей, у которых нет этих желаний, которые грешат без сожаления, грешат с радостью, которые этим гордятся. И кто может знать это лучше вас? Немыслимо, чтобы вам не приходилось исповедывать кого — нибудь из тех, о ком я говорю, так как именно среди лиц из высших сословий и встречаются обыкновенно подобные. Но берегитесь, отец мой, опасных последствий вашего правила. Неужели вы не замечаете, какое действие оно может произвести на тех вольнодумцев, которые только и ищут, как бы получить сомнение в вере? Какой предлог к этому сомнению даете вы им, утверждая как истину веры, что при каждом совершении греха они чувствуют предостережение и внутреннее желание удержаться от него. Поскольку очевидно: убедившись на собственном опыте в ошибочности вашего учения в этом пункте, который вы, однако, выдаете за догмат веры, они распространят подобный вывод и на все остальные пункты. Они скажут, что, если вы не правы в одном, то тем самым даете повод сомневаться и во всем. Таким образом, вы заставите их сделать вывод либо об ошибочности веры, либо, по крайней мере, о вашем плохом знакомстве с нею.
А мой спутник, поддерживая меня, сказал:
— Вы бы хорошо сделали для спасения вашего учения, если бы не объясняли так точно, как это сейчас сделали, что именно вами понимается под словом действующая благодать. Ведь как можете вы утверждать открыто, не разрушая последней веры в умах, «что никто не согрешает, не получив предварительно понятия о своей немощи, понятия о целителе и желания исцеления или желания испросить его у Бога?» Поверят ли вам на слово, что все погрязшие в скупости, распутстве, богохульстве, дуэлях, мести, воровстве и святотатствах действительно желают вступить на путь целомудрия, смирения и других христианских добродетелей?
Следует ли думать, что философы, которые так превозносили могущество естественных сил, познавали свою немощь и своего врача?[108] Скажете ли вы относительно тех, которые утверждали как достоверную истину, «что не Бог дает добродетели и что не было никогда человека, который бы просил ее у Бога», будто у самих сторонников подобных взглядов являлось желание испрашивать ее у Него? Кто может поверить, что эпикурейцы, отрицавшие божественное Провидение, имели побуждение молиться Богу, они, которые говорили, что «молиться Ему в наших нуждах значило бы оскорблять Его, как будто Он был способен снизойти до мысли о нас?»[109]
И, наконец, можно ли вообразить, что идолопоклонники и атеисты при каждом искушении, побуждавшем их к греху, т. е. бесчисленное множество раз в своей жизни, имели желание молиться истинному Богу, им неведомому, чтобы Он ниспослал неизвестные для них истинные добродетели?
— Да, — сказал добрый патер решительным тоном, — мы это скажем; и вместо того, чтобы говорить, будто люди грешат, не имея в душе сознания, что поступают дурно, и стремления к противоположной добродетели, мы будем скорее утверждать, что все, и безбожники, и неверные, имеют эти внушения и эти желания при каждом искушении. Ибо вы не сумели бы доказать мне, по крайней мере, основываясь на св. Писании, что это не так.
При этих словах я обратился к нему и сказал:
— Что же это, отец мой, неужели нужно прибегать к св. Писанию, чтобы доказать такую очевидную вещь? Это не вопрос веры, ни даже разума. Это факт; мы это видим, знаем, чувствуем.
Но мой янсенист, держась в тех границах, которые поставил патер, сказал ему так:
— Если вы, отец мой, хотите сдаться только на доводы от св. Писания, я согласен, но не противоречьте ему, по крайней мере, И так как в Писании сказано, что «Бог не открывал своего суда язычникам и что Он попустил им ходить своими путями», ?? не говорите, что Бог просветил тех, которые, как нам говорят священные книги, «жили во тьме и тени смертной»[110]. Неужели вам, чтобы понять ошибочность вашего принципа, недостаточно видеть, что св. ап. Павел называет себя первым из грешников за грех, который сам признает совершенным по неведению и из религиозного рвения?[111] Недостаточно ли видеть из Евангелия, что распинавшие Иисуса Христа нуждались в прощении, о котором Он просил для них[112], хотя сами не понимали греховности своего действия и, как говорит св. ап. Павел, никогда бы не совершили его, если бы понимали, что творят[113].
Не достаточно ли данного нам Иисусом Христом предупреждения относительно того, что явятся гонители церкви, которые, стремясь к ее разрушению[114], будут нарочито богоугодничать, чтобы тем самым показать нам возможность совершения подобного греха — самого большого, по апостолу, — людьми столь далекими от сознания греховности поступка такого рода, что грехом для них будет, напротив, уклонение от неправедных действий.
Не достаточно ли, наконец, что Иисус Христос сам научил нас, что есть два рода грешников, из которых одни грешат с сознанием, другие по неведению, и что все они будут наказаны, хотя и различно[115].
Добрый патер, теснимый столькими доказательствами из св. Писания, в котором он сам искал прибежища, начал отступать; и, оставив безбожников грешить без внушения, сказал:
— По крайней мере вы не будете отрицать, что праведные никогда не согрешают без того, чтобы Бог не дал им…
— А ведь вы отступаете, отец мой, отступаете, — прервал я его, — вы оставляете общее положение и, видя, что оно несостоятельно по отношению к грешникам, хотели бы войти в соглашение, чтобы оставить его в силе по крайней мере по отношению к праведникам. Но, если это так, применение его значительно сокращается, ибо оно послужит в таком случае лишь для очень небольшого числа людей, и тогда не стоит почти оспаривать его у вас.
Но мой товарищ, который, как я думаю, изучил весь этот вопрос в то же утро, так как был подготовлен ко всему, отвечал:
— Вот, отец мой, последнее укрепление, за которое прячутся те из ваших сторонников, которые вступают в этот спор. Но вы тут отнюдь не в большей безопасности. Пример праведников для вас столь же мало благоприятен. Кто сомневается в том, что они нередко впадают в грехи непреднамеренные, не замечая того?
