Таков общий взгляд всех новых авторов»[128]. Не ясно ли это?

— Какой перед нами открывается простор, ваше преподобие, — сказал я. — Благодаря вашим вероятным мнениям у нас прекрасная свобода совести. А у вас, казуистов, точно такая же свобода в ответах?

— Да, — сказал он, — мы тоже отвечаем то, что нам приятно, или, вернее, что приятно тем, которые нас спрашивают. Вот правила, заимствованные у наших отцов: Лаймана (Theol. Мог., ?,?, тр. 1, гл. 2, § 2, № 8), Васкеса (DisL, 62, гл. 9, № 47), Санчеса (in Sum., I,1, гл. 9, Ms 23) и наших двадцати четырех (в начале, пр. 3, Ms 24). Вот слова Лаймана, которым следует книга наших двадцати четырех: «Ученый, у которого просят совета, может дать совет не только вероятный, по его мнению, но и противоположный его мнению, если таковой считается вероятным другими, когда это противоположное мнение оказывается более удобным и более приятным тому, кто с ним советуется. Si forte et illi favorabilior seu exoptatior sit. Но более того, я скажу, что будет вполне разумно, если он даст тем, которые спрашивают, совет, считающийся вероятным каким — нибудь ученым, хотя бы сам он и убедился, что данный ответ безусловно ложен».

— В самом деле, отец мой, ваше учение очень удобно. Еще бы! Отвечать да и пет по своему выбору; нельзя переоценить подобную выгоду. И я хороню вижу теперь, для чего служат вам противоположные мнения, которых держатся ваши ученые по каждому вопросу, так как одно всегда служит вам в пользу, а другое никогда не вредит. Если вы не находите расчета в одном направлении, вы бросаетесь в другое и всегда наверняка.

— Это правда, — сказал он, — и так мы можем всегда сказать вместе с Дианой, когда оказалось, что о. Бони за него, а о. Луго против него:

Saepe, premente deo,fert dens alter орет[129]. Част если один бог нас преследует, другой помогает нам.

— Что ж, вполне понятно, — сказал я, — но у меня возникает одно затруднение. Как быть, если, посоветовавшись с одним из ваших ученых и приняв от него мнение несколько чересчур свободное, вдруг да попадешься, придя на исповедь к духовнику, который не разделяет его и откажет в отпущении, если не изменить своих мнений. Не позаботились ли вы и об этом, отец мой?

— Вы сомневаетесь? — ответил он. — Духовников обязали давать отпущение тем исповедующимся, которые держатся вероятных мнений, причем уклоняться от подобной инструкции запрещено под страхом смертного гpexa. Эго хорошо доказали наши отцы и, между прочим, отец Бони (тр. 4, De poenit, в. 13, <лр. 93): «Когда кающийся держится вероятного мнения, духовник должен отпустить грехи, хотя бы его собственное мнение и было противоположно мнению кающегося». — Но он не говорит, что неотпущение здесь — смертный грех. — Какой вы торопливый, — сказал он, — выслушайте продолжение, он делает для этого особое заключение: «Отказывать в отпущении кающемуся, который действует по вероятному мнению, есть грех, который по природе своей смертен». И он приводит в подтверждение этого мнения трех из знаменитейших наших отцов: Суареса (т. 4, отд. 32, от. 5), Васкеса (прен. 62, гл.7) и Санчеса (ut supra, № 29). — Вот это, отец мой, — сказал я, — предписано весьма предусмотрительно! Нечего более опасаться. Духовник не посмеет нарушить данное правило. А я не знал, что у вас есть власть приказывать под страхом осуждения. Я думал, что вы можете только разрешать 1рехи; но не знал, что вы умеете еще и налагать их. Но вы, как я вижу, обладаете всемогуществом. — Вы не точно выражаетесь, — ответил он мне. — Мы не налагаем грехов, мы только их отмечаем. Я уже заметил два — три раза, что вы плохой схоластик. — Как бы то ни было, отец мой, сомнение мое разрешилось. Но у меня есть еще другое, которое я хочу предложить вам на рассмотрение, а именно: я не знаю, что именно можете вы сделать, когда отцы церкви противоречат мнению какого — нибудь из ваших казуистов? — Вы мало в этом смыслите, — сказал он мне. — Отцы церкви были хороши для морали своего времени; но они слишком отстали для морали нашего времени. Уже не они руководят ею теперь, а новые казуисты. Послушайте нашего отца Селло (de Hier., кн. 8, гл. 16, стр. 714), который в этом следует нашему знаменитому отцу Регинальду: «В вопросах морали новые казуисты предпочтительнее древних отцов, хотя они и более близки по времени к апостолам». И, следуя этому правилу, Диана говорит таким образом (ч. 5, тр. 8, прав. 31): «Обязаны ли владельцы духовных мест возвращать свой доход, если дурно пользовались им? Древние говорили — да, а новые говорят — нет; не станем* стало быть, отбрасывать такого мнения, которое освобождает нас от обязанности возврата». — Вот слова поистине прекрасные, — сказал я, — и полные утешения для очень многих. — Мы представляем отцов церкви, — сказал он, — тем, которые изучают догматическое богословие, а что касается нас, мы руководим совестью, и потому мало их читаем и приводим в наших писаниях лишь новых казуистов. Посмотрите, вот, например, Диана, так много написавший, поместил в начале своих книг список авторов, которых он приводит. Их там 296, самый старый их них писал всего восемьдесят лет тому назад. — Все это завелось, значит, вместе с вашим Обществом? — спросил я. — Да, приблизительно, — ответил он. — То есть, отец мой, при вашем появлении исчезли св. Августин, св. Иоанн Златоуст, св. Амвросий[130], св. Иероним[131] и другие во всем, что касается нравственности. Но я желал бы знать, по крайней мере, имена тех, которые им наследовали: кто они, эти новые авторы? — Это все люди очень мудрые и очень знаменитые, — сказал он. — Это Вильялобос, Конинк, Ламас, Ашокьер, Деалькозер, Деллакрус, Верракрус, Уголин, Тамбурен, Фернандес, Мартинес, Суарес, Энрикес, Васкес, Лопес, Гомес, Санчес, де Веккис, де Грассис, де Грассалис, де Питиджанис, де Граффеис, Скиланти, Бицоцери, Баркола, де Бобадилья, Симанча, Перес, де Лара, Алдретта, Лорка, де Скарча, Кваранта, Скофра, Педрацца, Кабрецца, Бисбэ, Диас, де Клавазио, Виллагут, Адам а Манден, Прибарце, Бинсфельд, Волфганги а Ворберг, Востери, Стревесдорф[132]. — Ох, отец мой, — сказал я, совсем перепуганный, — были ли христианами все эти люди? — Как христианами! — ответил он. — Не говорил ли я вам, что они единственные авторитеты, по указаниям которых мы руководим ныне христианским миром? Грустно было мне услышать это, но я не подал виду и только спросил, были ли все эти авторы иезуитами. — Нет, — сказал он, — но это не важно; они тем не менее говорили хорошие вещи. Конечно, не без того, чтобы большинство из них не позаимствовало у наших или не подражало им; но мы не гонимся за честью, тем более, что они постоянно ссылаются на наших отцов и с похвалой. Видите ли, вот, например, Диана, который не из нашего Общества, когда он говорит о Васкесе, называет его фениксом умов и несколько раз повторяет, что «Васкес один для него столько же значит, сколько все остальные люди вместе взятые, instar omniumИ наши отцы очень часто пользуются этим добрым Дианой, так как, если вы хорошо понимаете наше учение о вероятности, вы увидите, что это ничего не значит. Напротив, мы очень желали бы, чтобы и другие, кроме иезуитов, могли сделать мнения свои вероятными, чтобы не навязывали все их нам. Итак, когда какой бы то ни было автор высказал одно такое мнение, мы имеем право пользоваться им, если желаем, по учению о вероятных мнениях, но мы, однако, не ручаемся за него, когда автор не нашего Общества. — Я понимаю все это, — сказал я. — На данном примере хорошо видно, что вы всем рады, кроме древних отцов, что вы хозяева поприща, так что вам остается только бежать. Но я предвижу три или четыре больших неудобства и сильные препятствия, которые встанут на вашем пути. — А что это? — спросил меня изумленный патер. — Это, — отвечал я, — св. Писание, папы и соборы, которых вы не можете опровергнуть и которые находятся все на единственном пути Евангелия. — Все ли тут? — сказал он. — Вы испугали меня. Неужели вы могли подумать, что вещь столь очевидная не была предусмотрена, и что мы не позаботились об этом. Я, право, удивляюсь, что вы считаете нас противниками св. Писания, пап и соборов. Надо мне доказать вам обратное. Я был бы очень огорчен, если бы вы стали думать, что мы не ценим того, чем обязаны им. Подобная мысль, очевидно, посетила вас при виде некоторых мнений наших отцов, которые, по — видимому, идут вразрез с требованиями указанных вами только что авторитетов, но этого нет в действительности. Однако, чтобы показать вам согласие между ними, надо больше времени. Я желал бы не оставлять вас в этом непонимании, и, если вы согласны увидеться со мной завтра, я дам вам тогда разъяснение данного вопроса. Таков конец нашей беседы, который в то же время будет и концом этого сообщения, всего сказанного ведь вполне достаточно для одного письма. Я уверен, что Вы удовольствуетесь этим в ожидании продолжения. Письмо шестое Разные уловки иезуитов, чтобы уклониться от авторитета Евангелия, соборов и пап, — Некоторые выводы из их учения о вероятности. — Послабления в пользу владельцев духовных мест, священников, монахов и слуг. — История Жана из Альбы Париж, 10 апреля 1656 г. Милостивый Государь! В конце предыдущего письма я сказал Вам, что добрейший отец иезуит обещал изложить, каким образом казуисты согласуют противоречия между своими мнениями и решениями пап, соборов и св. Писания. Во время моего второго посещения он действительно научил меня, вот Вам сообщение об этом. Добрый патер начал так: — Одним из способов, которыми мы пользуемся для согласования этих кажущихся противоречий, является истолкование какого — нибудь термина. Например, папа Григорий XIV объявил, что убийцы недостойны пользоваться правом убежища в церквах и что их должно вытаскивать из них силою. А между тем, наши двадцать четыре старца говорят (тр. 6, пр. 4, № 27), что «не все те, которые убивают изменнически, подлежат наказанию по этой булле». Это кажется вам противоречием, но согласование здесь вполне можно установить, истолковывая слово убийца, как они это делают в следующих словах: «Убийцы ведь недостойны пользоваться убежищем в церквах? Да, на основании буллы Григория XIV. Но мы под словом убийца разумеем тех,