им (в Провинциальных Письмах) казуистам! Разве авторы, цитаты из которых он приводит наиболее часто — Лами, Бони, Эскобар, Селло, Сирмон, — не писали своих произведений уже после выпадов Дюмулена! Как это, однако, удалось Монтальту отыскать все отвратительные максимы иезуитов у Дюмулена, в чьих сочинениях не содержится на самом деле ничего подобного! И почему бы ему не увидеть все это в их собственных книгах, где указанные максимы найти гораздо легче! Лично я за одно только это сравнение между упреками Монтальта против Общества и упреками Дюмулена Римской церкви уже хотел бы заставить их умолкнуть, поскольку означенные авторы столь разнятся между собой, что одного поверхностного взгляда достаточно для того, чтобы убедиться, что Монтальт не более услужил Дюмулену созданием своих Писем, чем Дюмулен Монтальту — написанием своих книг.
Однако данный фактический вопрос слишком малозначителен сам по себе и совершенно бесполезен для разрешения основного вопроса наших споров. Ибо какие последствия возымеет наше согласие относительно того, что Монтальт действительно упрекает Общество в заблуждениях, которые Дюмулен, в нечестивой лживости своей, приписывает всей церкви? Ни о чем ином нельзя заключить отсюда, кроме как о том, что казуисты бесчестят церковь и приводят в негодование даже еретиков, что внутри церкви они развращают ее детей, а вне церкви — отталкивают от истинной веры тех, кто и так от нее отделен. Следовательно, эта святая мать может справедливо отнести к ним слова одного древнего патриарха, возмушенного жестокостью своих детей: «Вы возмутили меня, сделав меня ненавистным для жителей земли сей, для хананеев и ферезеев»[425].
Однако иезуитов не только ничуть не смущают поводы к оскорблению служителей Бога живого, предоставляемыми с их стороны еретикам, но они даже извлекают выгоду из подобного скандального обстоятельства. Таким образом они пытаются прославить себя. И как если бы упреки еретиков, направленные против их максим, были столь же неопровержимым доказательством истинности последних, как решеиия какого — нибудь вселенского собора, иезуиты используют подобное положение дел в качестве повода обозвать еретиком всякого, кто выступает против них. Они, однако, не просто хотят, чтобы заблуждения, оспариваемые еретиками, казались надежными и неопровержимыми истинами. Им еще нужно, чтобы такое же мнение распространялось и на все те мерзости казуистов, за которые еретики никогда не упрекали церковь. Если этих доводов достаточно, чшоы обезопаситься от возражений, то, признаюсь, иезуитам нечего больше бояться, и они могут спокойно разрушать христианскую мораль, не встречая ни от кого противодействия, ибо всегда можно было бы защитить себя от возражений, сказав: «Только еретики имеют обыкновение порицать и чернить учение казуистов».
Но они должны усвоить слова св. Августина о том, что еретики напоминают псов, лижущих раны Лазаря[426], поскольку, подобно собакам, стремятся превратить раны церкви в предмет своего злословия. Именно здесь, в желании позорить мать за преступления ее детей и заявлять, будто все тело заражено, раз заражены некоторые из его членов, проявляются их несправедливость и нечестие. Однако, тем не менее, как псы не устают облизывать настоящие раны, так и еретики порой не знают отдыха в порицании подлинных безобразий.
Поэтому — то церковь отвергает злословие еретиков, не потворствуя ему, но осуждает заодно и те вещи, которые чернятся еретиками, во всеуслышание заявляя, что она относится к вещам подобного рода отнюдь не лучше, чем к еретическому злословию, но, наоборот, ненавидит их сильнее, чем это злословие. Именно таким образом св. Августин опровергает манихеев, ставивших в вину всей церкви беспутство некоторых прихожан. Он осуждает нападки манихеев и показывает, что к указанному беспутству церковь относится с еще большим осуждением, нежели сами эти еретики[427].
«Не приводите мне возражений, — говорит он, — что, дескать, существуют люди, делающие вид, будто они христиане, на деле же не ведающие о своих обязанностях христианина либо таковых не исполняющие. Не противопоставляйте мне эту толпу невежд, которые или слишком суеверны в делах религии, или же настолько отдались власти своих страстей, что забыли обещания, данные Богу. Мне известно, что есть такие, кто отправляет суеверные обряды на могилах и перед изображениями и кто, устраивая на кладбищах пиршества, укрывается заживо в склепах мертвецов и настаивает, будто бы подобные излишества суть дела истинной набожности. Не секрет для меня, что существует много таких людей, которые на словах отказались от мира, но тем не менее радуются оказываемым им почестям. Однако прекратите дурно говорить о церкви, не клевещите на мать из — за нравов ее злобных детей, поскольку она, как и вы, их осуждает и всегда стремится к их исправлению».
Монтальт в своих Письмах лишь следует упомянутому примеру св. Августина, говоря о распущенности одного отдельно взятого Общества, входящего в церковь. Но говорит он о том не как еретик, а именно так, как все католики должны высказываться о подобных безобразиях, вину за которые еретики стремятся возложить на всю церковь, хотя бы последняя всегда пресекала все эти безоб» разия с помощью канонов, разработанных ее соборами, выступала против них через сочинения и высказывания ее отцов и осуждала их примерами святой жизни некоторых своих детей и благочестивыми мнениями, запечатленными в сердцах остальных.
Ибо почему все, вплоть до простолюдинов, обнаружили неимоверный ужас, едва узнав о мнениях казуистов? Почему эти мнения сделали иезуитов ненавистными в глазах детей церкви с большим успехом, чем все то, что до сих пор могло быть сказано врагами Общества против этих отцов? Может быть, потому, что в указанных мнениях опровергаются принципы добродетели, запечатленные религией в душах даже наиболее наивных из ее верных последователей? Иезуиты, конечно же, сознают ущерб, нанесенный репутации их Общества Письмами Монтальта; они горестно сетуют об этом в лице своего последнего апологета, в особенности же о том, что все их покинули в этой схватке.
«Я нисколько не сомневаюсь, — говорит он, — что изгнанники и даже мученики находятся в менее стесненном и легче переносимом положении, нежели Общество, вынужденное в одиночку терпеть эти насмешки. Ибо, будучи изгнанными, эти отцы были бы с почетом встречены в провинциях, которые их примут, тогда как в настоящем поединке, как бы они себя ни повели, о них все равно судят нелестно. Если они умолкают, их начинают осмеивать, если же отвечают, то вокруг начинают говорить, что они, советуя другим быть терпеливыми, сами не в состоянии удержаться от зубоскальства». Несчастные слепцы. Они не ведают, что подобные, столь для них чувствительные, перемены общественного мнения произошли лишь от испорченности их морали, на которую никто не может смотреть без омерзения.
Итак, одного всеобщего негодования, обнаруживаемого верными против распущенных максим казуистов, оказывается достаточно для того, чтобы привести в замешательство иезуитов, которые в стремлении оправдать свои взгляды, дерзают их некоторым образом приписывать всей церкви, утверждая, будто на них нельзя нападать, не нападая одновременно на учение церкви. Подобного негодования вполне хватило бы и для отвержения злоречивости еретиков, найдись среди них кто — либо, кто отважился бы приписать ее церкви.
Однако, чтобы еще яснее показать несправедливость такого приписывания и чтобы подлинное мнение церкви явилось с наибольшим блеском, голоса ее пастырей и докторов объединяются с голосами прихожан. Большинство догм, порицаемых Монтальтом у казуистов, осуждены факультетами и епископами Франции. Общий съезд духовенства в 1642 г. подверг цензуре книги о. Бони по моральной теологии, осужденные в качестве содержащих положения, «которые приводят к либертинажу, развращают добрые нравы и преступают естественную справедливость и человеческие права, а также прощают богохульство, ростовщичество, симонию и некоторые другие грехи, относящиеся к числу наиболее тяжких, так, словно речь идет о легких прегрешениях». Верно, что в указанном году цензуре были подвергнуты только книги Бони. Однако, кроме того, что в отношении некоторых авторов из Общества она все — таки была постановлена позже, можно сказать, что почти все казуисты Общества в лице одного Бони отмечены с тех пор подобным клеймом. Ибо сколь бы скверными ни были книги этого казуиста, они отнюдь не хуже книг других его собратьев. Все эти авторы столь похожи друг на друга, что ког да определенное положение признается одним, его признают все, и когда один что — либо осуждает, все присоединяются к осуждению.
Год назад Сорбонна осудила те же положения Бони, причем каждое особо. И цензура, которая долгое время не могла появиться по причине влияния иезуитов на власть имущих, вскоре была издана в Кёльне совместно с другими цензурами, направленными против этих отцов.
Рвение Лувенского теологического факультета по этому поводу было не меньшим. Ибо, по просьбе архиепископа Мехеленского (de Malines) и епископа Ганского (de Gand), этих двух прославленных светочей Фландрской церкви, последняя также, в целом или в частности, осудила все те мнения казуистов, с которыми Монтальт вел борьбу в своих Письмах.
Однако ничто не может сравниться в известности с процессом, организованным против иезуитов парижскими и руанскими кюре ради защиты христианской морали, а также — вмешательством в это дело лучшей части священников Французского королевства, которые присоединились к собратьям из двух указанных городов, дабы совместно потребовать от своих епископов осуждения морали казуистов.
Наконец, последний съезд духовенства, от которого иезуиты ждали полной поддержки, оказал Обществу лишь ту милость, что не упомянул его имени открыто. Однако в ходе заседаний в весьма решительных формулировках были осуждены все те новые мнения, с которыми мы здесь боремся. И если на этом съезде не прозвучало торжественного осуждения каждого из положений казуистов, причиной тому, по собственному заявлению этого форума, был лишь недостаток времени, и речь, стало быть, шла вовсе не об отсутствии доброй воли[428]. Именно указанный недостаток времени и обеспечил то, что не смогло бы произойти по второй из приведенных выше причин. Однако епископы — каждый в своем диоцезе — произвели весьма строгие цензуры на Апологию казуистов, в которой присутствовали все порицаемые духовенством мнения. Собрание этих цензур можно увидеть в книге, уже мною упомянутой.
Таким образом, для искоренения подобной заразы недоставало только авторитетов папы и вселенского церковного собора, которые не выглядели, впрочем, особо необходимыми применительно к заблуждениям, отвергаемым всей церковью, так как она отвергла их по единодушному соглашению. Пускай иезуиты, используя свое влияние, сколько хотят отсрочивают их осуждение Римом[429]. Подобные потуги не помешают католическим теологам и в проповедях, и в своих сочинениях бороться с чумой, незаметно прокравшейся в церковь, и при этом не утруждать себя ответом на упрек, что они, дескать, порицают те же вещи, что и еретики. Им, напротив, известно, что наиболее надежный признак чистоты своей веры католики могут явить, преследуя заблуждения, где бы таковые не встречались, и не давая, посредством трусливой скрытности, развиваться тем болезням, которые они
