болью изумлен?Надо быть в бреду по меньшей мере,Чтобы дать согласье быть землей.
ОПРЕДЕЛЕНИЕ ТВОРЧЕСТВАРазметав отвороты рубашки,Волосато, как торс у Бетховена,Накрывает ладонью, как шашки,Сон и совесть, и ночь, и любовь оно.И какую-то черную доведь2,И — с тоскою какою-то бешеной,К преставлению света готовит,Конноборцем над пешками пешими.А в саду, где из погреба, со льду,Звезды благоуханно разахались,Соловьем над лозою ИзольдыЗахлебнулась Тристанова захолодь.1 Столбняк (лат.).2 Доведь — шашка, проведенная в край поля, в дамы.(Прим. В. Пастернака.)И сады, и пруды, и ограды,И кипящее белыми воплямиМирозданье — лишь страсти разряды,Человеческим сердцем накопленной.НАША ГРОЗАГроза, как жрец, сожгла сиреньИ дымом жертвенным застлалаГлаза и тучи. РасправляйГубами вывих муравья.Звон ведер сшиблен набекрень.О, что за жадность: неба мало?!В канаве бьется сто сердец.Гроза сожгла сирень, как жрец.В эмали — луг. Его лазурь,Когда бы зябли, — соскоблили.Но даже зяблик не спешитСтряхнуть алмазный хмель с души.У кадок пьют еще грозуИз сладких шапок изобилья,И клевер бурен и багровВ бордовых брызгах маляров.К малине липнут комары.Однако ж хобот малярийный,Как раз сюда вот, изувер,Где роскошь лета розовей?!Сквозь блузу заронить нарывИ сняться красной балериной?Всадить стрекало озорства,Где кровь как мокрая листва?!О, верь игре моей, и верьГремящей вслед тебе мигрени!Так гневу дня судьба горетьДичком в черешенной коре.Поверила? Теперь, теперьПриблизь лицо, и, в озареньиСвятого лета твоего,Раздую я в пожар его!Я от тебя не утаю:Ты прячешь губы в снег жасмина,Я чую на моих тот снег,Он тает на моих во сне.Куда мне радость деть мою?В стихи, в графленую осьмину?У них растрескались устаОт ядов писчего листа.Они, с алфавитом в борьбе,Горят румянцем на тебе.
ЗАМЕСТИТЕЛЬНИЦА
Я живу с твоей карточкой, с той, что хохочет,У которой суставы в запястьях хрустят,Той, что пальцы ломает и бросить не хочет,У которой гостят и гостят и грустят.
Что от треска колод, от бравады Ракочи,От стекляшек в гостиной, от стекла и гостейПо пианино в огне пробежится и вскочитОт розеток, костяшек, и роз, и костей.
Чтоб, прическу ослабив, и чайный и шалый,Зачаженный бутон заколов за кушак,Провальсировать к славе, шутя, полушалокЗакусивши, как муку, и еле дыша.
Чтобы, комкая корку рукой, мандаринаХолодящие дольки глотать, торопясьВ опоясанный люстрой, позади, за гардиной,Зал, испариной вальса запахший опять.Так сел бы вихрь, чтоб на париПорыв паров в путиИ мглу и иглы, как мюрид,Не жмуря глаз снести.
И объявить, что не скакун,Не шалый шепот гор,Но эти розы на бокуНесут во весь опор.
Не он, не он, не шепот гор,Не он, не топ подков,Но только то, но только то,Что — стянута платком.
И только то, что тюль и ток,Душа, кушак и в тактСмерчу умчавшийся носокНесут, шумя в мечтах.
Им, им — и от души смеша,И до упаду, в лоск,На зависть мчащимся мешкам,До слез, — до слез!
ПЕСНИ В ПИСЬМАХ,ЧТОБЫ НЕ СКУЧАЛА
ВОРОБЬЕВЫ ГОРЫ
Грудь под поцелуи, как под рукомойник!Ведь не век, не сряду лето бьет ключом.Ведь не ночь за ночью низкий рев гармоникПодымаем с пыли, топчем и влечем.
Я слыхал про старость. Страшны прорицанья!Рук к звездам не вскинет ни один бурун.Говорят — не веришь. На лугах лица нет,У прудов нет сердца, Бога нет в бору.
Расколышь же душу! Всю сегодня выпень.Это полдень мира. Где глаза твои?Видишь, в высях мысли сбились в белыйкипеньДятлов, туч и шишек, жара и хвои.
Здесь пресеклись рельсы городских трамваев.Дальше служат сосны. Дальше им нельзя.Дальше — воскресенье. Ветки отрывая,Разбежится просек, по траве скользя.
Просевая полдень, Троицын день, гулянье,Просит роща верить: мир всегда таков.Так задуман чащей, так внушен поляне,Так на нас, на ситцы пролит с облаков.
MEIN LIEBCHEN,WAS WILLST DU NOCH MEHR?1
По стене сбежали стрелки.Час похож на таракана.Брось, к чему швырять тарелки,Бить тревогу, бить стаканы?С этой дачею дощатойМожет и не то стрястися.Счастье, счастью нет пощады!Гром не грянул, что креститься?1 Любимая, что тебе еще угодно? (нем.)Может молния ударить, —10 Вспыхнет мокрою кабинкой.Или всех щенят раздарят.Дождь крыло пробьет дробинкой.
Всё еще нам лес — передней.Лунный жар за елью — печью,Всё, как стираный передник,Туча сохнет и лепечет.И когда к колодцу рветсяСмерч тоски, то мимоходомБуря хвалит домоводство.Что тебе еще угодно?Год сгорел на керосинеЗалетевшей в лампу мошкой.Вон, зарею серо-синей,Встал он сонный, встал намокший.Он глядит в окно, как в дужку,Старый, страшный состраданьем.От него мокра подушка,Он зарыл в нее рыданья.
Как утешить эту ветошь?О, ни разу не шутивший,Чем запущенного летаГрусть заглохшую утишишь?Лес навис в свинцовых пасмах,Сед и пасмурен репейник,Он — в слезах, а ты — прекрасна,Вся как день, как нетерпенье!Что он плачет, старый олух?Иль видал каких счастливей?Иль подсолнечники в селах1 Гаснут — солнца — в пыль и в ливень?РАСПАДВдруг стало видимо далеково все концы света.ГогольКуда часы нам затесать?Как скоротать тебя, Распад?Поволжьем мира, чудесаВзялись, бушуют и не спят.И где привык сдаваться глазНа милость засухи степной,Она, туманная, взвиласьРеволюционною копной.По элеваторам, вдали,В пакгаузах, очумив крысят,Пылают балки и кули,И кровли гаснут и росят.У звезд немой и жаркий спор:Куда девался Балашов?В скольких верстах? И где Хопер?И воздух степи всполошен:
Он чует, он впивает духСолдатских бунтов и зарниц.Он замер, обращаясь в слух.Ложится — слышит: обернись!
Там — гул. Ни лечь, ни прикорнуть.По площадям летает трут.Там ночь, шатаясь на корню,Целует уголь поутру.
РОМАНОВКА
Как были те выходы в тишь хороши!Безбрежная степь, как марина,Вздыхает ковыль, шуршат мурашиИ плавает плач комариный.
Стога с облаками построились в цепьИ гаснут, вулкан на вулкане.Примолкла и взмокла безбрежная степь,Колеблет, относит, толкает.
Туман отовсюду нас морем обстиг,10 В волчцах волочась за чулками,И чудно нам степью, как взморьем, брести —Колеблет, относит, толкает.
Не стог ли в тумане? Кто поймет?Не наш ли омет? Доходим. — Он.— Нашли! Он самый и есть. — Омет,Туман и степь с четырех сторон.
И Млечный Путь стороной ведетНа Керчь, как шлях, скотом пропылен.Зайти за хаты, и дух займет:20 Открыт, открыт с четырех сторон.
Туман снотворен, ковыль как мед.Ковыль всем Млечным Путем рассорён.Туман разойдется, и ночь обойметОмет и степь с четырех сторон.
Тенистая полночь стоит у пути,На шлях навалилась звездами,И через дорогу за тын перейтиНельзя, не топча мирозданья.Когда еще звезды так низко рослиИ полночь в бурьян окунало,Пылал и пугался намокший муслин,Льнул, жался и жаждал финала?
Пусть степь нас рассудит и ночь разрешит.Когда, когда не: — В НачалеПлыл Плач Комариный, Ползли Мураши,Волчцы по Чулкам Торчали?
Закрой их, любимая! Запорошит!Вся степь как до грехопаденья:Вся — миром объята, вся — как парашют,Вся — дыбящееся виденье!
ДУШНАЯ НОЧЬ
Накрапывало, — но не гнулисьИ травы в грозовом мешке.Лишь пыль глотала дождь в пилюлях,Железо в тихом порошке.
Селенье не ждало целенья,Был мак, как обморок, глубок,И рожь горела в воспаленьи,И в лихорадке бредил Бог.
В осиротелой и бессоннойСырой, всемирной широтеС постов спасались бегством стоны,Но вихрь, зарывшись, коротел.
За ними в бегстве слепли следомКосые капли. У плетняМеж мокрых веток с ветром бледнымШел спор. Я замер. Про меня!Я чувствовал, он будет вечен,Ужасный, говорящий сад.Еще я с улицы за речьюКустов и ставней — не замечен.
Заметят — некуда назад:Навек, навек заговорят.
Все утро голубь ворковалУ вас в окне.На желобах,Как рукава сырых рубах,Мертвели ветки.Накрапывало. НалегкеШли пыльным рынком тучи,Тоску на рыночном лотке,Боюсь, мою10Баюча.
Я умолял их перестать.Казалось, — перестанут.Рассвет был сер, как спор в кустах,Как говор арестантов.
Я умолял приблизить час,Когда за окнами у васНагорным ледникомБушует умывальный тазИ песни колотой куски,20 Жар наспанной щеки и лобВ стекло горячее, как лед,На подзеркальник льет.Но высь за говором под стягИдущих тучНе слышала мольбыВ запорошенной тишине,Намокшей, как шинель,Как пыльный отзвук молотьбы,Как громкий спор в кустах.
Я их просил —Не мучьте!Не спится.Но — моросило, и топчасьШли пыльным рынком тучи,Как рекруты, за хутор, поутру.Брели не час, не век,Как пленные австрийцы,Как тихий хрип,Как хрип:«Испить,Сестрица».
МУЧКАП
Душа — душна, и даль табачногоКакого-то, как мысли, цвета.У мельниц — вид села рыбачьего:Седые сети и корветы.
Чего там ждут, томя картиноюКорыт, клешней и лишних крыльев,Застлавши слез излишней тиноюПоследний блеск на рыбьем рыле?
Ах, там и час скользит, как камешекЗаливом, мелью рикошета!Увы, не тонет, нет, он там еще,Табачного, как мысли, цвета.Увижу нынче ли опять ее?До поезда ведь час. Конечно!Но этот час объят апатиейМорской, предгромовой, кромешной.
МУХИ МУЧКАПСКОЙ ЧАЙНОЙ
Если бровь резьбоюПотный лоб украсила,Значит, и разбойник?Значит, за дверь засветло?
Но в чайной, где черные вишниГлядят из глазниц и из мисокНа веток кудрявый девичник,Есть, есть чему изумиться!
Солнце, словно кровь с ножа,10 Смыл — и стал необычаен.Словно преступленья жарЗаливает черным чаем.
Пыльный мак паршивым пащенкомНикнет в жажде берегущейК дню, в душе его кипящему,К дикой, терпкой Божьей гуще.
Ты зовешь меня святым,Я тебе и дик и чуден, —А глыбастые цветы20 На часах и на посуде?
Неизвестно, на какойИз страниц земного шараОтпечатаны рекойЗной и тявканье овчарок,
Дуб и вывески финифть,Нестерпевшая и плашмяКинувшаяся от ивК прудовой курчавой яшме.
Но текут и по ночамМухи с дюжин, пар и порций,С крученого паныча,С мутной книжки стихотворца.
Будто это бред с пера,Не владеючи собою,Брызнул окна запиратьСаранчою по обоям.
Будто в этот час пораРазлететься всем пружинамИ, жужжа, трясясь, спиральТополь бурей окружила.
Где? В каких местах? В какомДико мыслящемся крае?Знаю только: в сушь и в гром,Пред грозой, в июле, — знаю.
Дик прием был, дик приход,Еле ноги доволок.Как воды набрала в рот,Взор уперла в потолок.
Ты молчала. Ни за кемНе рвался с такой тугой.Если губы на замке,Вешай с улицы другой.
Нет, не на дверь, не в пробой,Если на сердце запрет,Но на весь одной тобойНемутимо белый свет.
Чтобы знал, как балки брусПо-над лбом проволоку,Что в глаза твои упрусь,В непрорубную тоску.
Чтоб бежал с землей знакомств,Видев издали, с путиГарь на солнце под замком,Гниль на веснах взаперти.
Не вводи души в обман,Оглуши, завесь, забей.Пропитала, как туман,Груду белых отрубей.
Если душным полднем желтМышью пахнущий овин,Обличи, скажи, что лжетЛжесвидетельство любви.
* * *Попытка душу разлучитьС тобой, как жалоба смычка,Еще мучительно звучитВ названьях Ржакса и Мучкап.
Я их, как будто это ты,Как будто это ты сама,Люблю всей силою тщетыДо помрачения ума.
Как ночь, уставшую сиять,Как то, что в астме — кисея,Как то, что даже антресольПри виде плеч твоих трясло.Чей шепот реял на брезгу?О, мой ли? Нет, душою — твой,Он улетучивался с губВоздушней капли спиртовой.
Как в неге прояснялась мысль!Безукоризненно. Как стон.Как пеной, в полночь, с трех сторонВнезапно озаренный мыс.
ВОЗВРАЩЕНИЕ* * *Как усыпительна жизнь!Как откровенья бессонны!Можно ль тоску размозжитьОб мостовые кессоны?
Где с железа ночь согналКаплей копленный сигнал,И колеблет всхлипы звездВ Апокалипсисе мост,Переплет, цепной обвал10 Балок, ребер, рельс и шпал.
Где, шатаясь, подаютРуки, падают, поют.Из объятий, и — опятьНе устанут повторять.
Где внезапно зонд вонзилВ лица вспыхнувший бензинИ остался, как загар,На тупых концах сигар…
Это огненный тюльпан,20 Полевой огонь бегонийЖадно нюхает толпа,Заслонив ладонью.
И сгорают, как в стыде,Пыльники, нежнее лент,Каждый пятый — инженерИ студент (интеллигенты).
Я с ними не знаком.Я послан Богом мучитьСебя, родных и тех,1 Которых мучить грех.
Под Киевом — пескиИ выплеснутый чай,Присохший к жарким лбам,Пылающим по классам.Под Киевом, в числеПесков, как кипяток,Как смытый пресный следКомпресса, как отек…Пыхтенье, сажу, жар>He соснам разжижать.Гроза торчит в бору,Как всаженный топор.Но где он, дроворуб?До коих
