склянки — козявкаИ гильзы задохшихся ос.
Как с севера дует! Как щуплоНахохлилась стужа! О вихрь,Общупай все глуби и дупла,Найди мою песню в живых!1917* * *Здесь прошелся загадки таинственный ноготь.— Поздно, высплюсь, чем свет перечту и пойму.А пока не разбудят, любимую трогатьТак, как мне, не дано никому.
Как я трогал тебя! Даже губ моих медьюТрогал так, как трагедией трогают зал.Поцелуй был как лето. Он медлил и медлил,Лишь потом разражалась гроза.
Пил, как птицы. Тянул до потери сознанья.Звезды долго горлом текут в пищевод,Соловьи же заводят глаза с содроганьем,Осушая по капле ночной небосвод.1918СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ1916-1931
СМЕШАННЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
БОРИСУ ПИЛЬНЯКУ
Иль я не знаю, что, в потемки тычась,Вовек не вышла б к свету темнота,И я — урод, и счастье сотен тысячНе ближе мне пустого счастья ста?
И разве я не мерюсь пятилеткой,Не падаю, не подымаюсь с ней?Но как мне быть с моей грудною клеткойИ с тем, что всякой косности косней?
Напрасно в дни великого совета,1де высшей страсти отданы места,Оставлена вакансия поэта:Она опасна, если не пуста.1931
АННЕ АХМАТОВОЙ
Мне кажется, я подберу слова,Похожие на вашу первозданность.А ошибусь, — мне это трын-трава,Я все равно с ошибкой не расстанусь.
Я слышу мокрых кровель говорок,Торцовых плит заглохшие эклоги.Какой-то город, явный с первых строк,Растет и отдается в каждом слоге.
Кругом весна, но за город нельзя.Еще строга заказчица скупая.Глаза шитьем за лампою слезя,Горит заря, спины не разгибая.
Вдыхая дали ладожскую гладь,Спешит к воде, смиряя сил упадок.С таких гулянок ничего не взять.Каналы пахнут затхлостью укладок.
По ним ныряет, как пустой орех,Горячий ветер и колышет векиВетвей, и звезд, и фонарей, и вех,И с моста вдаль глядящей белошвейки.
Бывает глаз по-разному остер,По-разному бывает образ точен.Но самой страшной крепости раствор —Ночная даль под взглядом белой ночи.
Таким я вижу облик ваш и взгляд.Он мне внушен не тем столбом из соли,Которым вы пять лет тому назадИспуг оглядки к рифме прикололи,
Но, исходив от ваших первых книг,1де крепли прозы пристальной крупицы,Он и во всех, как искры проводник,Событья былью заставляет биться.1929М<АРИНЕ> Ц<ВЕТАЕВОЙ>
Ты вправе, вывернув карман,Сказать: ищите, ройтесь, шарьте.Мне все равно, чем сыр туман.Любая быль — как утро в марте.
Деревья в мягких армякахСтоят в грунту из гуммигута,Хотя ветвям навернякаНевмоготу среди закута.
Роса бросает ветки в дрожь,Струясь, как шерсть на мериносе.Роса бежит, тряся, как еж,Сухой копной у переносья.
Мне все равно, чей разговорЛовлю, плывущий ниоткуда.Любая быль — как вешний двор,Когда он дымкою окутан.
Мне все равно, какой фасонСужден при мне покрою платьев.Любую быль сметут как сон,Поэта в ней законопатив.
Клубясь во много рукавов,Он двинется, подобно дыму,Из дыр эпохи роковойВ иной тупик непроходимый.
Он вырвется, курясь, из прорвСудеб, расплющенных в лепеху,И внуки скажут, как про торф:Горит такого-то эпоха.1929МЕЙЕРХОЛЬДАМ
Желоба коридоров иссякли.Гул отхлынул и сплыл, и заглох.У окна, опоздавши к спектаклю,Вяжет вьюга из хлопьев чулок.
Рытым ходом за сценой залягте,И, обуглясь у всех на виду,Как дурак, я зайду к вам в антракте,И смешаюсь, и слов не найду.
Я увижу деревья и крыши.Вихрем кинутся мушки во тьму.По замашкам зимы-замухрышкиЯ игру в кошки-мышки пойму.
Я скажу, что от этих ужимокЕле цел я остался внизу,Что пакет развязался и вымокИ что я вам другой привезу.
Что от чувств на земле нет отбою,Что в руках моих — плеск из фойе,Что из этих признаний — любоеВам обоим, а лучшее — ей.
Я люблю ваш нескладный развалец,Жадной проседи взбитую прядь.Если даже вы в это выгрались,Ваша правда, так надо играть.
Так играл пред землей молодоюОдаренный один режиссер,Что носился как дух над водоюИ ребро сокрушенное тер.
И, протискавшись в мир из-за дисковНаобум размещенных светил,За дрожащую руку артисткуНа дебют роковой выводил.
Той же пьесою неповторимой,Точно запахом краски дыша,Вы всего себя стерли для грима.Имя этому гриму — душа.192
8ПРОСТРАНСТВОН. Я. Вил ъям-Вил ьмонтуК ногам прилипает наждак.Долбеж понемногу стихает.Над стежками капли дождя,Как птицы, в ветвях отдыхают.
Чернеют сережки берез.Лозняк отливает изнанкой.Ненастье, дымясь, как обоз,Задерживается по знаку,
И месит шоссейный кисель,10 Готовое снова по взмахуРвануться, осев до осейСвинцовою всей колымагой.
Недолго приходится ждать.Движенье нахмуренной выси, —И дождь, затяжной, как нужда,Вывешивает свой бисер.
Как к месту тогда по такимПодушкам колей непроезжихПятнистые пятаки20 Лиловых, как лес, сыроежек!И заступ скрежещет в песке,И не попадает зуб на зуб.И знаться не хочет ни с кемЖелезнодорожная насыпь.Уж сорок без малого летОна у меня на примете,И тянется рельсовый следВ тоске о стекле и цементе.Во вторник молебен и акт.Но только ль о том их тревога?Не ради того и не такПо шпалам проводят дорогу.Зачем же водой и огнемС откоса хлеща переезды,Упорное, ночью и днемНесется на север железо?Там город, — и где перечестьМосковского съезда соблазны,Ненастий горящую шерсть,’Заманчивость мглы непролазной?Там город, — и ты посмотри,Как ночью горит он багрово.Он былью одной изнутри,Как плошкою, иллюминован.Он каменным чудом облегРожденья стучащий подарок.В него, как в картонный кремлек,Случайности вставлен огарок.Он с гор разбросал фонари,’Чтоб капать, и теплить, и плавитьИсторию, как стеаринКакой-то свечи без заглавья.1927
БАЛЬЗАК
Париж в златых тельцах, в дельцах,В дождях, как мщенье, долгожданных.По улицам летит пыльца.Разгневанно цветут каштаны.
Жара покрыла лошадейИ щелканье бичей глазурьюИ, как горох на решете,Дрожит в оконной амбразуре.
Беспечно мчатся тильбюри.10 Своя довлеет злоба дневи.До завтрашней ли им зари?Разгневанно цветут деревья.
А их заложник и должник,Куда он скрылся? Ах, алхимик!Он, как над книгами, поникНад переулками глухими.
Почти как тополь, лопоух,Он смотрит вниз, как в заповедник,И ткет Парижу, как паук,20 Заупокойную обедню.
Его бессонные зенкиУстроены, как веретена.Он вьет, как нитку из пеньки,Историю сего притона.
Чтоб выкупиться из ярмаУжасного заимодавца,Он должен сгинуть задармаИ дать всей нитке размотаться.
Зачем же было брать в кредит30 Париж с его толпой и биржей,И поле, и в тени ракитНепринужденность сельских пиршеств?
Он грезит волей, как лакей,Как пенсией — старик бухгалтер,А весу в этом кулакеЧто в каменщиковой кувалде.
Когда, когда ж, утерши потИ сушь кофейную отвеяв,Он оградится от забот^Шестой главою от Матфея?1927
Бывалый гул былой МясницкойВращаться стал в моем кругу,И, как вы на него ни цыцкай,Он пальцем вам — и ни гугу.
Он снится мне за массой действий,В рядах до крыш горящих сумм,Он сыплет лестницы, как в детстве,И подымает страшный шум.
Напрасно в сковороды били,И огорчалась кочерга.Питается пальбой и пыльюОкуклившийся ураган.
Как призрак порчи и починки,Объевший веточки мечтам,Асфальта алчного личинкойСмолу котлами пьет почтамт.
Но за разгромом и ремонтом,К испугу сомкнутых окон,Червяк спокойно и дремотноПо закоулкам ткет кокон.
Тогда-то, сбившись с перспективы,Мрачатся улиц выхода,И бритве ветра тучи гривуПодбрасывает духота.
Сейчас ты выпорхнешь, инфанта,И, сев на телеграфный столб,Расправишь водяные бантыНад топотом промокших толп.1923
Слышен лепет соли каплющей.Гул колес едва показан.Тихо взявши гавань за плечи,Мы отходим за пакгаузы.
Плеск и плеск, и плеск без отзыва.Разбегаясь со стенаньем,Вспыхивает бледно-розоваяМоря ширь берестяная.
Треск и хруст скелетов раковых,И шипит, горя, берёста.Ширь растет, и море вздрагиваетОт ее прироста.
Берега уходят ельничком, —Он невзрачен и тщедушен.Море, сумрачно бездельничая,Смотрит сверху на идущих.С моря еще по морошкуХодит и ходит лесками,Грохнув и борт огороша,Ширящееся плесканье.Виден еще, еще виденБерег, еще не без пятенПуть, — но уже необыденИ, как беда, необъятен.Страшным полуоборотом,Сразу меняясь во взоре,Мачты въезжают в воротаНастежь открытого моря.Вот оно! И, в предвкушеньиСладко бушующих новшеств,Камнем в пучину крушенийПадает чайка, как ковшик.1922Финский залив
Рослый стрелок, осторожный охотник,Призрак с ружьем на разливе души!Не добирай меня сотым до сотни,Чувству на корм по частям не кроши.Дай мне подняться над смертью позорной.С ночи одень меня в тальник и лед.Утром спугни с мочежины озерной.Целься, все кончено! Бей меня влет.За высоту ж этой звонкой разлуки,О, пренебрегнутые мои,Благодарю и целую вас, рукиРодины, робости, дружбы, семьи.1928ПЕТУХИ
Всю ночь вода трудилась без отдышки.Дождь до утра льняное масло жег.И валит пар из-под лиловой крышки,Земля дымится, словно щей горшок.
Когда ж трава, отряхиваясь, вскочит,Кто мой испуг изобразит росеВ тот час, как загорланит первый кочет,За ним другой, еще за этим — все?
Перебирая годы поименно,Поочередно окликая тьму,Они пророчить станут переменуДождю, земле, любви — всему, всему.1923
ЛАНДЫШИ
С утра жара. Но отведиКусты, и грузный полдень разомВсей массой хряснет позади,Обламываясь под алмазом.
Он рухнет в ребрах и лучах,В разгранке зайчиков дрожащих,Как наземь с потного плечаОпущенный стекольный ящик.
Укрывшись ночью навесной,Здесь белизна сурьмится углем.Непревзойденной новизнойВесна здесь сказочна, как Углич.
Жары нещадная резняСюда не сунется с опушки.И вот ты входишь в березняк,Вы всматриваетесь друг в дружку.
Но ты уже предупрежден.Вас кто-то наблюдает снизу:Сырой овраг сухим дождемРосистых ландышей унизан.
Он отделился и привстал,Кистями капелек повисши,На палец, на два от листа,На полтора — от корневища.
Шурша неслышно, как парча,Льнут лайкою его початки,Весь сумрак рощи сообщаИх разбирает на перчатки.1927
Положим, — гудение улья,И сад утопает в стряпне,И спинки соломенных стульев,И черные зерна слепней.
И вдруг объявляется отдых,И всюду бросают дела:Далекая молодость в сотах,Седая сирень расцвела!
Уж где-то телеги и лето,И гром отмыкает кусты,И ливень въезжает в кассетыОтстроившейся красоты.
И чуть наполняет повозкаРаскатистым воздухом свод, —Лиловое зданье из воска,До облака вставши, плывет.
И тучи играют в горелки,И слышится старшего речь,Что надо сирени в тарелкеПутем отстояться и стечь.1927
ЛЮБКАВ. В. ГольцевуНедавно этой просекой леснойПрошелся дождь, как землемер и метчик.Лист ландыша отяжелен блесной,Вода забилась в уши царских свечек.
Взлелеяны холодным сосняком,Они росой оттягивают мочки,Не любят дня, растут особнякомИ даже запах льют поодиночке.
Когда на дачах пьют вечерний чай,Туман вздувает паруса комарьи,И ночь, гитарой брякнув невзначай,Молочной мглой стоит в иван-да-марье,
Тогда ночной фиалкой пахнет все:Лета и лица. Мысли. Каждый случай,Который в прошлом может быть спасенИ в будущем из рук судьбы получен.1927БРЮСОВУ
Я поздравляю вас, как я отцаПоздравил бы при той же обстановке.Жаль, что в Большом театре под сердцаНе станут стлать, как под ноги, циновки.
Жаль, что на свете принято скрестиУ входа в жизнь одни подошвы: жалко,Что прошлое смеется и грустит,А злоба дня размахивает палкой.
Вас чествуют. Чуть-чуть страшит обряд,Где вас, как вещь, со всех сторон покажутИ золото судьбы посеребрят,И, может, серебрить в ответ обяжут.
Что мне сказать? Что Брюсова горькаШироко разбежавшаяся участь?Что ум черствеет в царстве дурака?Что не безделка — улыбаться, мучась?
Что сонному гражданскому стихуВы первый настежь в город дверь открыли?Что ветер смел с гражданства шелухуИ мы на перья разодрали крылья?
Что вы дисциплинировали взмахВзбешенных рифм, тянувшихся за глиной,И были домовым у нас в домахИ дьяволом недетской дисциплины?
Что я затем, быть может, не умру,Что, до смерти теперь устав от гили,Вы сами, было время, поутруЛинейкой нас не умирать учили?
Ломиться в двери пошлых аксиом,Где лгут слова и красноречье храмлет?..О! весь Шекспир, быть может, только в том,Что запросто болтает с тенью Гамлет.
Так запросто же! Дни рожденья есть.Скажи мне, тень, что ты к нему желала б?Так легче жить. А то почти не снестьПережитого слышащихся жалоб.1923
ПАМЯТИ РЕЙСНЕР
Лариса, вот когда посожалею,Что я не смерть и ноль в сравненьи с ней.Я б разузнал, чем держится без клеюЖивая повесть на обрывках дней.
Как я присматривался к матерьялам!Валились зимы кучей, шли дожди,Запахивались вьюги одеяломС грудными городами на груди.
Мелькали пешеходы в непогоду,Ползли возы за первый поворот,Года по горло погружались в воду,Потоки новых запружали брод.
А в перегонном кубе все упрямейВарилась жизнь, и шла постройка
