ноздрями, пробираясь к жертвам.> Заскрипели петли. Упал железный трап.
Это канонерка пристала к люку угольному.Свет всадил с шипеньем внутрь свою иглу.Клетку ослепило, отпрянули испуганно.Путаясь костями в цепях, забились вглубь.
Но затем, не в силах более крепиться,Бросились к решетке, колясь о сноп лучей,И крича: «Не мучьте! Кончайте, кровопийцы!» —Потянулись с дрожью в руки палачей.
Счет пошел на миги. Крик: «Прощай,товарищи!» —9 Породил содом. Прожектор побежал,Окунаясь в вопли, по люкам, лбам и наручням,И пропал, потушенный рыданьем каторжан.Март 1926 — март 1927
ПРИЛОЖЕНИЕК ОСНОВНОМУСОБРАНИЮ
БЛИЗНЕЦ В ТУЧАХ<1913>
ЭДЕМ
Я. Асееву
Когда за лиры лабиринтПоэты взор вперят,Налево глины слижет Инд,А вправь уйдет Евфрат.
Горит немыслимый ЭдемВ янтарных днях вина,И небывалым бытиемТочатся времена.
Минуя низменную тень,Их ангелы взнесут.Земля — сандалии ремень,И вновь Адам — разут.
И солнце — мертвых губ пробелИ снег живых мощейТого, кто всей вселенной бделПредсолнечных ночей.
Ты к чуду чуткость приготовьИ к тайне первых дней:Курится рубежом любовьМежду землей и ней.1913ЛЕСНОЕ
Я — уст безвестных разговор,Как слух, подхвачен городами;Ко мне, что к стертой анаграмме,Подносит утро луч в упор.
Но мхи пугливо попирая,Разгадываю тайну чар:Я — речь безгласного их края,Я — их лесного слова дар.
О, прослезивший туч раскаты,Отважный, отроческий ствол!Ты — перед вечностью ходатай,Блуждающий — я твой глагол.
О, чернолесье — Голиаф,Уединенный воин в поле!О, певческая влага трав,Немотствующая неволя!
Лишенных слов — стоглавый бор,То — хор, то — одинокий некто…Я — уст безвестных разговор,Я — столп дремучих диалектов.1913
Мне снилась осень в полусвете стекол,Терялась ты в снедающей гурьбе.Но, как с небес добывший крови сокол,Спускалось сердце на руку к тебе.
Припомню ль сон, я вижу эти стеклаС кровавым плачем, плачем сентября;В речах гостей непроходимо глохлаГостиная ненастьем пустыря.
В ней таял день своей лавиной рыхлойИ таял кресел выцветавший шелк,Ты раньше всех, любимая, затихла,А за тобой и самый сон умолк.
И — пробужденье. День осенний темен,И ветер — кормчим увозимых грез.За сном, как след роняемых соломин,Отсталое падение берез.
Но в даль отбытья, в даль летейской гребли,Грустя, грустя, гляжу я, блудный сын,И подберу, как брошенные стебли,Пути с волнистым посвистом трясин.1913
* * *Я рос, меня, как Ганимеда,Несли ненастья, сны неслиИ расточительные бедыПриподнимали от земли.
Я рос, и повечерий тканыхМеня фата обволокла,Напутствуем вином в стаканах,Игрой печальною стекла,
Я рос, и вот уж жар предплечийСтудит объятие орла.Дни — далеко, когда предтечей,Любовь, ты надо мной плыла.
Заждавшегося бога жерлаГрозили смертного судьбе,Лишь вознесенье распростерлоМое объятие к тебе.
И только оттого мы в небеВосторженно сплетем персты,Что, как себя отпевший лебедь,С орлом плечо к плечу, и ты.
Разметанным поморье бредаБезбрежно машет издали.Я рос. Меня, как Ганимеда,Несли ненастья, сны несли.1913
* * *Все оденут сегодня пальтоИ заденут за поросли капель,Но из них не заметит никто,Что я снова ненастьями запил.
Засребрятся малины листы,Запрокинувшиеся изнанкой, —Солнце грустно сегодня, как ты,Солнце нынче, как ты, — северянка.
О восторг, когда лиственных негБушеванья — похмелья акриды,Когда легких и мороси смехСберегает напутствия взрыды.
Ты оденешь сегодня манто,И за нами зальется калитка.Нынче нам не заменит ничтоЗатуманившегося напитка.1913
Встав из грохочущего ромбаПередрассветных площадей,Напев мой опечатан пломбойНеизбываемых дождей.Под ясным небом не ищитеМеня в толпе приветных муз,Я севером глухих наитийСамозабвенно обоймусь.О, всё тогда — в кольце поэмы:Опалины опалых роз,И тайны тех, кто — тайно немы,И тех, что всходят всходом гроз;О, всё тогда — одно подобьеМоих возропотавших губ,Когда из дней, как исподлобья,Гляжусь в бессмертия раструб.Взглянув в окно, даю проспектуМоей походкою играть…Тогда, ненареченный некто,Могу ли что я потерять?1913
Вокзал, несгораемый ящикРазлук моих, встреч и разлук,Испытанный, верный рассказчик,Границы горюнивший люк.Бывало, — вся жизнь моя — в шарфе,Лишь только составлен резерв;И сроком дымящихся гарпийВлюбленный терзается нерв;Бывало, посмертно задымленОтбытий ее горизонт,Отсутствуют профили римлянИ как-то — нездешен beau monde1.
Бывало, раздвинется западВ маневрах ненастий и шпал,И, в пепле, как mortuum caput2,Ширяет крылами вокзал.
И трубы склоняют свой факелПред тучами траурных месс.О, кто же тогда, как не ангел,Покинувший землю экспресс?
И я оставался и грелсяВ горячке столицы пустой,Когда с очевидностью рельсаДва мира делились чертой.1913
* * *Грусть моя, как пленная сербка,Родной произносит свой толк.Напевному слову так терпкоВ устах, целовавших твой шелк.
И глаз мой, как загнанный флюгер,Землей налетевшей гоним.Твой очерк играл, словно угорь,И око тонуло за ним.1 Высший свет (фр.).2 Мертвая голова (лат.).
И вздох мой — мехи у органа —Лихой нагнетают фальцет;
Ты вышла из церкви так рано,Твой чистый хорал недопет!
Весь мартиролог не исчисленВ моем одиноком житьи,Но я, как репейник, бессмысленВ степи, как журавль у бадьи.1913
ВЕНЕЦИЯ
А. ЛГ. Ш<тиху>
Я был разбужен спозаранкуБряцаньем мутного стекла.Повисло-сонною стоянкой,Безлюдье висло от весла.
Висел созвучьем СкорпионаТрезубец вымерших гитар,Еще морского небосклонаЧадящий не касался шар;
В краях, подвластных зодиакам,Был громко одинок аккорд.Трехжалым не встревожен знаком,Вершил свои туманы порт.
Земля когда-то оторвалась,Дворцов развернутых тесьма,Планетой всплыли арсеналы,Планетой понеслись дома.
И тайну бытия без корняПостиг я в час рожденья дня:Очам и снам моим просторнейСновать в туманах без меня.И пеной бешеных цветений,И пеною взбешенных мордСрывался в брезжущие тениРуки не ведавший аккорд.1913
* * *И. В<ысоцкой>
Не подняться дню в усилиях светилен,Не совлечь земле крещенских покрывал. —Но, как и земля, бывалым обессилен,Но, как и снега, я к персти дней припал.Далеко не тот, которого вы знали,Кто я, как не встречи краткая стрела?А теперь — в зимовий глохнущем забрале —Широта разлуки, пепельная мгла.А теперь и я недрогнущей портьеройТяжко погребу усопшее окно,Спи же, спи же, мальчик, и во сне уверуй,Что с тобой, былым, я, нынешний, — одно.Нежится простор, как дымногрудый филин,Дремлет круг пернатых и незрячих свеч.Не подняться дню в усилиях светилен,Покрывал крещенских ночи не совлечь.1913
Сердца и спутники, мы коченеем,Мы — близнецами одиночных камер.Чьея ж косы горящим Водолеем,Звездою ложа в высоте я замер?Вокруг — иных влюбленных верный хаос,Чья над уснувшей бездыханна стража,Твоих покровов — мнущийся канаус —Не перервут созвездные миражи.
Земля успенья твоего — не вычетИз возносящихся над сном пилястр,И коченеющий Близнец граничитС твоею мукой, стерегущий Кастор.
Я оглянусь. За сном оконных фуксийБлизнец родной свой лунный стан просыпал.Не та же ль ночь на брате, на Поллуксе,Не та же ль ночь сторожевых манипул?
Под ним — лучи. Чеканом блещет поножь,А он плывет, не тронув снов пятою.Но где тот стан, что ты гнетешь и гонишь,Гнетешь и гнешь, и стонешь высотою?1913
БЛИЗНЕЦ НА КОРМЕ
Константину Локсу
Как топи укрывает рдест,Так никнут над мечтою веки…Сородичем попутных звездУйду однажды и навеки.
Крутой мы обогнем уступЖивых, заночевавших криптий,Моим глаголом, пеплом губ,Тогда найденыша засыпьте.
Уж пригороды — позади.Свежо… С звездой попутной дрогну.Иные тянутся в груди,Иные — вырастают стогна.
Наложницы смежилась грудь,И полночи обогнут профиль,Колышется, коснеет ртутьТуманных станов, кранов, кровель.
Тогда, в зловещей полутьме,Сквозь залетейские миазмы,Близнец мне виден на корме,Застывший в безвременной астме.1913
ПИРШЕСТВА
Пью горечь тубероз, небес осенних горечьИ в них твоих измен горящую струю,Пью горечь вечеров, ночей и людных сборищ,Рыдающей строфы сырую горечь пью.
Земли хмельной сыны, мы трезвости не терпим,Надежде детских дней объявлена вражда.Унылый ветр ночей — тех здравиц виночерпьем,Которым, как и нам, — не сбыться никогда.
Не ведает молва тех необычных трапез,Чей с жадностию ночь опустошит крюшон,И крохи яств ночных скитальческий анапестНаутро подберет, как крошка Сандрильон.
И Золушки шаги, ее самоуправствоНе нарушают графства чопорного сна,Покуда в хрусталях неубранные ястваВо груды тубероз не превратит она.1913* * *Ал. Ш<тиху>Ilap0Јvнa, jiapSevнa,JIOН [it Xuioig
Вчера, как бога статуэтка,Нагой ребенок был разбит.Плачь! Этот доадь за ветхой веткойЕще слезой твоей не сыт.
Сегодня с первым светом встанутДетьми уснувшие вчера,Мечом призывов новых стянутИзгиб застывшего бедра.
Дворовый окрик свой татарыЕдва ль успеют разнести, —Они оглянутся на старыйПробег знакомого пути.
Они узнают тот, сиротский,Северно-сизый, сорный дождь,Тот горизонт горнозаводскийТеатров, башен, боен, почт.
Они узнают на гигантеСледы чужих творивших рук,Они услышат возглас: «ВстаньтеЧетой зиждительных услуг!»1 Девственность, девственность, куда ты от меня ухо-дишь?.. Сафо (греч.).
Увы, им надлежит отнынеВесь облачный его объемИ весь полет гранитных линийПод пар избороздить вдвоем.О, запрокинь в венце наносномПодрезанный лобзаньем лик.Смотри, к каким великим веснамНесет окровавленный миг!И рыцарем старинной Польши,Чей в топях погребен галоп,Усни! Тебя не бросит большеВ оружий девственных озноб.1913
ЛИРИЧЕСКИЙ ПРОСТОРСергею БобровуЧто ни утро, в плененьи барьера,Непогод обезбрежив брезент,Чердаки и кресты монгольфьераВырываются в брезжущий тент.Их напутствуют знаком беспалым,Возвестившим пожар каланче,И прощаются дали с опаломНа твоей догоревшей свече.Утончаются взвитые скрепы,Струнно высится стонущий альт;Не накатом стократного склепа,Парусиною вздулся асфальт.Этот альт — только дек поднебесий,Якорями напетая вервь,Только утренних, струнных полесийКолыханно-туманная верфь.И когда твой блуждающий ангелИспытает причалов напор,Журавлями налажен, триангльОтзвенит за тревогою хорд.Прирученный не вытерпит беркут,И не сдержит твердынь карантин.Те, что с тылу, бескрыло померкнут, —Окрыленно вспылишь ты один.1913
Не Не НеНочью… со связками зрелых горелок,Ночью… с сумою дорожной луны,Днем ты дохнешь на полуденный щелок,Днем на седую золу головни.
День не всегда ль порошится щепоткойСонных огней, угрызеньем угля?Ночь не горела ль огнем самородка,Жалами стульев, словами улья?
О, просыпайтеся, как лаззарониС жарким, припавшим к панели челом!Слышите исповедь в пьяном поклоне? —«Был в сновидения ночью подъем».
Ночью — ниспал твой ослабнувший поясИ расступилась смущенная чернь…Днем он таим поцелуем пропойц,Льнущих губами к оправе цистерн.1913
Вере Станевин
Прижимаюсь щекою к улиткеВкруг себя перевитой зимы:Полношумны раздумия в свиткеКотловинной, бугорчатой тьмы.
Это раковины ли сказанье,Или слуха покорная сонь,Замечтавшись, слагает пыланьеС камелька изразцовый огонь.
Под горячей щекой я нащупалЗа подворья отброшенный шаг.Разве нынче и полночи купол —Не разросшийся гомон в ушах?
Подымаются вздохи отдушин,Одиноко заклятье: «Распрячь!»Черным храпом карет перекушенЗа подвал подтекающий плач.
И невыполотые заносыНа оконный ползут парапет.За стаканчиками купоросаНичего не бывало и нет.
Над пучиною черного хода,Истерзавши рубашку вконец, —Обнаженный, в поля, на свободуВырывается бледный близнец.
Это — жуткие всё прибауткиИ назревшие невдалеке,Их зима из ракушечьей будкиНашептала горячей щеке.
И о том, веселился иль плакалИ любим пешеход иль нелюб,Мне споет океанский оракулПерламутровой полостью губ.1913
За обрывками редкого сада,За решеткой глухого жилья,Раскатившеюся эспланадойПеред небом — пустая земля.
Прибывают немые широты,Убыл по миру пущенный гул,Как отсроченный день эшафота,Горизонт в глубину отшагнул.
Дети дня, мы сносить не привыклиЭтот запада гибнущий срок,Мы, надолго отлившие в тиглеОбиходный и легкий восток.
Но что скажешь ты, вздох понаслышке,На зачатый тобою прогон,Когда, ширью грудного излишкаНагнетаем, плывет небосклон?1913
ХОРЮ. Анисимову
Жду. скоро ли с лесов дитя,Вершиной в снежном хоре,Падет, главою очертя,В пучину ораторий.(Вариант темы)
Уступами восходит хор,Хребтами канделябр:Сначала — дол, потом — простор,За всем — слепой октябрь.
Сперва — плетень, над ним — леса,За всем — скрипучий блок.Рассветно строясь, голосаУходят в потолок.
Сначала — рань, сначала рябь,Сначала — сеть сорок,Потом — в туман, понтоном в хлябь,Возводится восток.
Сперва — жжешь вдоволь жирандоль,Потом — сгорает зря;За всем — на сотни стогн оттольРазгулы октября.
Но будут певчие молчать,Как станет звать дитя.Сорвется хоровая рать,Главою очертя.
О, разве сам я не таков,Не внятно одинок?И разве хоры городовНе певчими у ног?
Когда, оглядываясь вспять,Дворцы мне стих сдадут,Не мне ль тогда по ним ступатьСтопами самогуд?1913
НОЧНОЕ ПАННО
Когда мечтой двояковогнутойВитрину сумерки покроют,Меня сведет в твое инкогнитоМой телефонный целлулоид.
Да, это надо так, чтоб скучилисьК свече преданья коридоров;Да, надо так, чтоб вместе мучились,Сам-третий с нами — ночи норов.
Да, надо, чтоб с отвагой юношиСкиталось сердце Фаэтоном,Чтоб вышло из моей полуночиОно тяглом к твоим затонам.
Чтобы с затишьями шоссейнымиОгни перекликались в центре,Чтоб за оконными
