бассейнамиЭскадрою дремало джентри.
Чтоб, ночью вздвоенной оправданы,Взошли кумиры тусклым фронтом,Чтобы в моря, за аргонавтамиРванулась площадь горизонтом.
Чтобы руна златого вы<1БскиСбивались сединами к мелям,Чтоб над грядой океаническойСтонало сердце Ариэлем.
Когда ж костры колоссов выгорятИ покачнутся сны на рейде,В какие бухты рухнет пригородИ где, когда вне песен — негде?1913СЕРДЦА И СПУТНИКИЕ. А. В<иноград>Итак, только ты, мой город,С бессонницей обсерваторий,С окраинами пропаж, —Итак, только ты, — мой город,Что в спорные, розные зориДверьми окунаешь пассаж.Там: в сумерек сизом закале,Где блекнет воздушная проседь,Хладеет заброшенный вход.Здесь: к неотгорающей далиВ бывалое выхода просит,К полудню теснится народ.И словно в сквозном телескопе,Где, сглазив подлунные очи,Узнал близнеца звездочет,Дверь с дверью, друг друга пороча,Златые и синие хлопьяПлутают и гибнут вразброд.Где к зыби клонятся балконыИ в небо старинная мебельВоздета, как вышняя снасть,В беспамятстве гибельных гребельЛишатся сердца обороны,И спутников скажется власть.Итак, лишь тебе, причудник,Вошедший в афелий пассажем,Зарю сочетавший с пургой,Два голоса в песне, мы скажем:«Нас двое: мы — Сердце и Спутник,И надвое тот и другой».
ПОВЕРХ БАРЬЕРОВ
<1916>
То the soul in my soul that rejoicesFor the song that is over my song.Swinburne1
ПОСВЯЩЕНЬЕ
Мелко исписанный снежной крупой,Двор, — ты как приговор к ссылке,На недоед, недосып, недопои,На боль с барабанным боем в затылке!
Двор! Ты, покрытый усышкой листвы,С солью из низко нависших градирен;Шин и полозьев чернеются швы,Мерзлый нарыв октября расковырян
Старческим ногтем небес, октября10 Старческим ногтем и старческим ногтемТой, что, с утра подступив к фонарям,Кашляет в шали и варит декокт им.
Двор, этот вихрь, что, как кучер в мороз,Снегом порос и по брови нафабренСнегом закушенным, — он переросЧерные годы окраин и фабрик.
Вихрь, что, как кучер, облеплен; как он,Снегом по горло набит и, как кучер,Взят, перевязан, спален, ослеплен,20 Задран и к тучам, как кучер, прикручен.
1 Душе моей души, радующейся песне, что прекрасней моей. Суинберн (англ.).
Двор, этот ветер тем родственен мне,Что со всего околотка, с налету,Он объявленьем налипнет к стене:Люди, там любят и ищут работы!Люди! Там ярость сановней моей.Люди! Там я преклоняю колени.Люди, там, словно с полярных морей,Дует всю ночь напролет с Откровенья.Крепкие тьме — полыханьем огней,1 Крепкие стуже — стрельбою поленьев!Стужа в их песнях студеней моей,Их откровений темнее затменье!С улиц взимает зима, как баскак,Шубы и печи и комнат убранство,Знайте же, — зимнего ига очагТам, у поэтов, в их нищенском ханстве.Огородитесь от вьюги в стихахШубой; от ночи в поэме — свечою.Полным фужером — когда впопыхахОпохмеляется дух с перепою.И без задержек, и без полуслов,Но от души заказной бандерольюВина, меха, освещенье и кровШлите туда, в департаменты голи.1916
ДУРНОЙ СОН
Прислушайся к вьюге, сквозь десныпроцеженной,Прислушайся к захлесням чахлых бесснежий.Разбиться им не обо что, — и заносыЧугунною цепью проносятся по снегу.Проносятся чересполосицей, поездом,Сквозь черные десны деревьев на сносе,Сквозь десны заборов, сквозь десны трущоб.
Сквозь тес, сквозь леса, сквозь кромешныедесныЧудес, что приснились Небесному Постнику.Он видит: попадали зубы из челюстиИ шамкают замки, поместия — с пришептом,Всё вышиблено, ни единого в целости!И постнику тошно от стука костей,
От зубьев пилотов, от флотских трезубцев,От красных зазубрин Карпатских зубцов,Он двинуться хочет — не может проснуться,Не может, засунутый в сон на засов, —И видит еще. Как назём огородника,Всю землю сровняли с землею сегодня.
Не верит, чтоб месяц распаренный выплылЗа косноязычною далью в развалинах,За челюстью дряхлой, за опочивальней,На бешеном стебле, на стебле осиплом,На стебле, на стебле зимы измочаленной.
Нет, бледной, отеклой, одутлою тыквойСо стебля свалился он в ближнюю рытвину,Он сорван был битвой и, битвой подхлёстнутый,Шаром откатился в канаву с откоса —Сквозь десны деревьев, сквозь черные десныЗаборов, сквозь десны щербатых трущоб.
Пройдись по земле, по баштану помешанного,Здесь распорядились бахчой ураганы.Нет гряд, что руки игрока бы избегли.Во гроб, на носилки ль, на небо, на снег лиВразброд откатились калеки, как кегли,Как по небу звезды, по снегу разъехались.Как в небо посмел он играть, человек?
Прислушайся к вьюге, дресвою процеженной,Сквозь дряхлые десны древесных бесснежий,Разбиться им не обо что, и заносы,Как трещины черные, рыскают по снегу,Проносятся поездом, грозно проносятсяСквозь тес, сквозь леса, сквозь кровавые десны…
И снится, и снится Небесному Постнику —
1914
Артиллерист стоит у кормила,И земля, зачерпывая бортом скорбь,Несется под давленьем в миллиард атмосфер,Озверев, со всеми батареями в пучину.Артиллерист-вольноопределяющийся,скромный и простенький.Он не видит опасных отрогов,Он не слышит слов с капитанского мостика,Хоть и верует этой ночью в Бога;И не знает, что ночь, дрожа по всей обшивкеЛесов, озер, церковных приходов и школ,Вот-вот срежется, спрягая в разбивкуС кафедры на ветер брошенный глагол:Zбo1Голосом пересохшей гаубицы, —И вот-вот провалится голос,Что земля, терпевшая обхаживанья солнцаИ ставшая солнце обхаживать потом,С этой ночи вращается вокруг пушки японскойИ что он, вольноопределяющийся, правитвинтом.^Жить (греч.).347
Что, не боясь попасть на гауптвахту,20 О разоруженьи молят облака,И вселенная стонет от головокруженья,Расквартированная наспех в размозженныхголовах,Она ощутила их сырость впервые,Они ей неслышны, живые.1914
Не * *Осень. Отвыкли от молний.Идут слепые дожди.Осень. Поезда переполнены —Дайте пройти! — Всё позади.
1914
ФАНТАЗМ
См.: Возможность. С. 77.
ПЕТЕРБУРГ
См.: Петербург. С. 80.
Все в крестиках белых, как в ВарфоломеевуНочь, — окна и двери. Метель-заговорщица!Оклеивай окна и двери оклеивай,Там детство рождественской елью топорщится.Бушует бульваров безлиственных заговор.Торжественно. Грозно. Беззвездно. И боязно.На сборное место, город! За город!И хлопья мелькают, как лампы у пояса.
Как лампы у пояса. Грозно, торжественно,Беззвездно и боязно. Ветер разнузданныйОсветит кой-где балаганное шествие: —«Вы узнаны, ветки! Прохожий, ты узнан!»
И взмах лампиона: «Вы узнаны, узникиУюта!» — и по двери, мелом, крест-накрестОт номера к номеру. Стынущей музыкойВизгливо: «Вы узнаны, скрипы фиакра!»
Что лагерем стали, что подняты на ноги,Что в саванах взмыли сувои — сполагоря!Под праздник отправятся к праотцам правнуки!Ночь — Варфоломеева! За город! За город!1914
«ЦЕЛЬНОЮ ЛЬДИНОЙИЗ ДЫМНОСТИ ВЫНУТ…»
См.: Зимнее небо. С. 84.
См.: Раскованный голос. С. 85.
* * *Какая горячая кровь у сумерек,Когда на лампе колпак светло-синий.Мне весело, ласка, понятье о юмореЕсть, верь, и у висельников на осине;
Какая горячая, если растерянно,Из дома Коровина на ветер вышед,Запросишь у стужи высокой материи,Что кровью горячею сумерек пышет,
Когда абажур светло-синий над лампоюИ ртутью туман с тротуарами налит,Как резервуар с колпаком светло-синим…Какая горячая кровь у сумерек!1914
ПОЛЯРНАЯ ШВЕЯ1На ней была белая обувь девочкиИ ноябрь на китовом усе,Последняя мгла из ее гардеробов,И не во что ей запахнуться.
Ей не было дела до того, что чучело —Чурбан мужского рода,Разутюжив вьюги, она их вьючилаНа сердце без исподу.
Я любил оттого, что в платье милой10 Я милую видел без платья,Но за эти виденья днем мне мстилоПерчатки рукопожатье.
Еще многим подросткам, верно, снитсяЗакройщица тех одиночеств,Накидка подкидыша, ее ученицы,И гербы на картонке ночи.
2И даже в портняжной,Где под коленкорКанарейка об сумерки клюв свой стачивала,И даже в портняжной — каждый спрашиваетО стенном приборе для измеренья чувств.Исступленье разлуки на нем завелоПод седьмую подводину стрелку,Протяжней влюбленного взвыло число,Две жизни да ночь в уме!И даже в портняжной,Где чрез коридорРапсодия венгерца за неуплату денег,И даже в портняжной,Сердце, сердце,Стенной неврастеник нас знает в лицо.Так далеко ль зашло беспамятство,Упрямится ль светлость твоя —Смотри: с тобой объясняется знакамиПолярная швея.Отводит глаза лазурью лакомой,Облыжное льет стекло,Смотри, с тобой объясняются знаками…Так далеко зашло.1915
См.: Метель. С. 86.
См.: Импровизация. С. 98.
Как казначей последней из планет,В какой я книге справлюсь, горожане,Во что душе обходится поэт,Любви, людей и весен содержанье?
Однажды я невольно заглянулВ свою еще не высохшую роспись —И ты — больна, больна миллионом скул,И ты — одна, одна в их черной оспе!
Счастливая, я девушке скажу.10 Когда-нибудь, и с сотворенья мираВпервые, тело спустят, как баржу,На волю дней, на волю их буксира.
Несчастная, тебе скажу, женеЕще не позабытых похождений,Несчастная затем, что я вдвойнеЛюблю тебя за то и это рвенье!
Может быть, не поздно.Брось, брось,Может быть, не поздно еще,20 Брось!
Ведь будет он преследоватьРев этих труб,Назойливых сетованийПоутру, ввечеру:
Зачем мне так тесноВ моей душеИ так безответственСосед!
Быть может, оттуда сюда перейдя30 И перетащив гардероб,
Она забыла там снять с гвоздя —О, если бы только салоп!
Но, без всякого если бы, лампа чадитНад красным квадратом ковров,И, без всякого если б, магнит, магнит —Ее родное тавро.
Ты думаешь, я кощунствую?О нет, о нет, поверь!Но, как яд, я глотаю по унцииВ былое ведущую дверь.
Впустите, я там уже, или сойдуЯ от опозданья с ума,Сохранна в душе, как птица на льду,Ревнивой тоски сулема.
Ну понятно, в тумане бумаг, стихиПроведут эту ночь во сне!Но всю ночь мои мысли, как сосен верхи —К заре — в твоем первом огне.
Раньше я покрывал твои колениПоцелуями от всего безрассудства.Но, как крылья, растут у меня оскорбленья,Дай и крыльям моим к тебе прикоснуться!
Ты должна была б слышать, как песню в кости,Охранительный окрик: «Постой, не торопись!»Если б знала, как будет нам больно растиПотом, втроем, в эту узкую высь!
Маленький, маленький зверь,Дитя больших зверей,Пред собой, за собой проверьЗамки у всех дверей!Давно идут часы,Тебя не стали ждать,И в девственных дебрях красыБушует: «Опять, опять»…
Полюбуйся ж на то,Как всевластен размер,Орел, решето?Ты щедра, я щедр.
1 Когда копилка наполовину пуста,Как красноречивы ее уста!Опилки подчас звучат звончейКопилки и доверху полной грошей.
Но поэт, казначей человечества, радДушеизнурительной цифре затрат,Затрат, пошедших, например,На содержанье трагедий, царств и химер.1915
МЕЛЬНИЦЫ
Над свежевзрытой тишиной,Над вечной памятию лая,Семь тысяч звезд за упокой,Как губы бледных свеч, пылают.
Как губы шепчут, как руки вяжут,Как вздох невнятны, как кисти дряхлы,И кто узнает, и кто расскажет,Чем, в их минувшем, дело пахло?
И кто отважится, и кто осмелится,10 Звездами связанный, хоть палец высвободить,Ведь даже мельницы, о даже мельницы!—Окоченели на лунной исповеди.
Им ветер был роздан,А нового нет,Они же, как звезды,Заимствуют светУ света.И веянье крыл у надкрыльевЖуков — и головокруженье голов,От пыли, головокружительной пылиИ от плясовых головешек костров.
Когда же беснуются куры и стружки,И дым коромыслом, и пыль столбом,И падают капли медяшками в кружкиИ резко, и изредка лишь — серебром, —
Тогда просыпаются мельничные тени,Их мысли ворочаются, как жернова,И они огромны, как мысли гениев,И тяжеловесны, как их слова;
И, как приближённые их, они приближеныВплотную, саженные, к саженным глазам,Плакучими тучами досуха выжженнымНаподобие общих могильных ям.
И мозгами, усталыми от далей пожалованных,И валами усталых мозговГрозовые громады они перемалываютИ ползучие скалы кучевых облаков.
И они перемалывают царства проглоченныеИ, вращая белками, пылят облака —И в подобные ночи под небом нет вотчины,Чтоб бездомным глазам их была велика.1915
MATERIA PRIMA1Чужими кровями сдабривавшийСвою, оглушенный поэт, —Окно на Софийскую набережную,Не в этом ли весь секрет?Окно на Софийскую набережную,Но только о речке запой,Твои кровяные шарики,Кусаясь, пускаются за реку,Как крысы на водопой.Волненье дарит обмолвкой.Обмолвясь словом: река,Открыл ты не форточку,Открыл мышеловку,К реке прошмыгнули мышиные мордочкиС пастью не одного пасюка.Сколько жадных моих кровинокВ крови облаков, и помоев, и буднейПолзут в эти поры домой, приблудные,Снедь песни, снедь тайны оттаявшей вынюхав!И когда я танцую от болиИли пью за ваше здоровье,Всё то же: свирепствует свист в подполье,Свистят мокроусые крови в крови.1914
С рассветом, взваленным за спину,Пусть с корзиной с грязным бельем,Выхожу я на реку заспанный —Берега сдаются внаем.Первоматерия (лат.).356
Портомойные руки в туманах пухнут,За синением стекол
