со вчераИль до бумажек сгорел наканунеВянувший тысячесвечник петуний, —Тушат. Прощай же. На месяц. Пора.1915
НА ПАРОХОДЕ
См.: На пароходе. С. 105.
УРАЛ ВПЕРВЫЕ
См.: Урал впервые. С. 88.
Слывшая младшею дочерьюГроз, из фамилии ливней,Ты, опыленная дочернаГромом, как крылья крапивниц!
Молния былей пролившихся,Мглистость молившихся мыслей,Давность, ты взрыта излишеством,Ржавчиной блеск твой окислен!Башни, сшибаясь, набатили,Вены вздымались в галопе.Небо купалося в кратере,Полдень стоял на подкопе.
Луч оловел на посудинах.И, как пески на самуме,Клубы догадок полуденныхРот задыхали безумьем.
Твой же глагол их осиливал,Но от всемирных песчинокХруст на зубах, как от пылева,Напоминал поединок.1916
МАРБУРГ
День был резкий, и тон был резкий,Резки были день и тон —Ну, так извиняюсь. Были занавескиЖелты. Пеньюар был тонок, как хитон.
Ласка июля плескалась в тюле,Тюль, подымаясь, бил в потолок,Над головой были руки и стулья,Под головой подушка для ног.
Вы поздно вставали. Носили лишь модное,10 И к вам постучавшись, входил я в танцкласс,Где страсть, словно балку, кидала мне под ногиЛинолеум в клетку, пустившийся в пляс.
Что сделали вы? Или это по-дружески,Вы в кружеве вьюжитесь, мой друг в матинэ?К чему же дивитесь BЇН, если по-мужески —мне больно, довольно, есть мера длине,тяни, но не слишком, не рваться ж струне,мне больно, довольно —стенает во мнеНазревшее сердце, мой друг в матинэ?
Вчера я родился. Себя я не чтуНикем, и еще непривычна мне поступь,Сейчас, вспоминаю, стоял на мостуИ видел, что видят немногие с мосту.
Инстинкт сохраненья, старик подхалим,Шел рядом, шел следом, бок о бок, особо,И думал: «Он стоит того, чтоб за нимВо дни эти злые присматривать в оба».
Шагни, и еще раз, — твердил мне инстинктИ вел меня мудро, как старый схоластик,Чрез путаный, древний, сырой лабиринтНагретых деревьев, сирени и страсти.
Плитняк раскалялся. И улицы лобБыл смугл. И на небо глядел исподлобьяБулыжник. И ветер, как лодочник, гребПо липам. И сыпало пылью и дробью.
Лиловою медью блистала плита,А в зарослях парковых очи хоть выколи,И лишь насекомые к солнцу с кустаСлетают, как часики спящего тикая.
О, в день тот, как демон, глядела земля,Грозу пожирая, из трав и кустарника,И небо, как кровь, затворялось, спалясьО взгляд тот, тяжелый и желтый, как арника.В тот день всю тебя от гребенок до ног,Как трагик в провинции драму Шекспирову,Носил я с собою и знал назубок,Шатался по городу и репетировал.
Достаточно тягостно солнце мне днем,Что стынет, как сало в тарелке из олова,Но ночь занимает весь дом соловьемИ дом превращается в арфу Эолову.
По стенам испуганно мечется бойЧасов и несется оседланный маятник,В саду — ты глядишь с побелевшей губой —С земли отделяется каменный памятник.
Тот памятник — тополь. И каменный гостьТот тополь: луна повсеместна и целостна.И в комнате будут и белая костьБерезы, и прочие окаменелости.
Повсюду портпледы разложит туман,И в каждую комнату всунут по месяцу.Приезжие мне предоставят чулан,Версту коридора да черную лестницу.
По лестнице черной легко босикомСвершить замечательнейшую экскурсию.Лишь ужасом белым оплавится домДа ужасом черным — трава и настурции.
В экскурсию эту с свечою идут,Чтоб видели очи фиалок и крокусов,Как сомкнуты веки бредущего. ТутВся соль — в освещеньи безокого фокуса.
Чего мне бояться? Я тверже грамматикиБессонницу знаю. И мне не брести
По голой плите босоногим лунатикомСредь лип и берез из слоновой кости.
Ведь ночи играть садятся в шахматыСо мной на лунном паркетном полу.Акацией пахнет, и окна распахнуты,И страсть, как свидетель, седеет в углу.
И тополь — король. Королева — бессонница.И ферзь — соловей. Я тянусь к соловью.И ночь побеждает, фигуры сторонятся,Я белое утро в лицо узнаю.1916
ДРУГИЕ РЕДАКЦИИИ ВАРИАНТЫ
* * *Февраль! Достать чернил и плакать,Писать о феврале навзрыд,Пока грохочущая слякотьВесною черною горит!Достать пролетку. За шесть гривен,Чрез благовест, чрез клик колесМеня б везли туда, где ливеньСличил чернила с горем слез,1де, как обугленные грушиНа ветках — тысячи грачей,Где грусть за грустию обрушитФевраль в бессонницу очей.Крики весны водой чернеютИ город — криками изрыт,Доколе песнь не засинеетТам, над чернилами — навзрыд.<1912>
Как бронзовой золой жаровень,Жуками сыплет сонный сад.Со мной, с моей свечою вровеньМиры расцветшие висят.
И, как в неслыханную веру,Я в этот мир перехожу,Где тополь, обветшало-серыйЗавесил лунную межу,Где тихо шествующей тайныМеж яблонь пепельный прибой;Где ты над всем, как помост свайныйИ даже небо — под тобой.<1912>
Сегодня мы исполним грусть его —Так верно встречи обо мне сказали,Таков был лавок сумрак, таковоОкно с мечтой смятенною азалий.
Таков подъезд был. Таковы друзья,Что сняли номер дома рокового.Окном застигнутая даль мояБыла вождем похода такового.
Даль в поисках, пугливый авангард,Даль высадки на горизонт вечерний,А во дворе — песнь пахотных губерний,Весна со взломом, и повальный март.
О, пой земля, как поданные сходни;Под брызги птиц готов отчалить я.О, город мой, весь день, весь день сегодняНе сходит с уст твоих печаль моя!1911НОЧНОЕ ПАННОС. Б<оброву>
В предшествиистройного призрака…СБ.
Лишь закатится гул за кольямиЗапропастившеюся гривной,Начнет предсердие подпольямиСкучать присказкою призывной.
Окно своей двояковыгнутойМечтою сумерки покроют,И уведет в твое инкогнитоМой телефонный целлулоид.
Да, это надо так, чтоб скучилисьК свече преданья коридоров.Да, надо так, чтоб вместе мучилисьСам-третьим с нами — ночи норов.
Да, надо, чтоб стезею солнечнойПоплыло сердце Фаэтоном,Чтобы взошло в несомой полночиОно тяглом к твоим затонам.
Чтобы пожарами кисейнымиФасады снов прослыли в центре,Чтоб за отвесными бассейнамиЭскадрою дремало джентри.
Чтоб ночью вздвоенной оправданыВзошли кумиры тусклым фронтом,Чтобы в моря, за аргонавтамиРванулась площадь горизонтом.
Чтобы руна златого выческиСбивались сединами к мелямИ над грядой океаническойСтонало сердце Ариэлем.
Когда ж костры колоссов выгорятИ покачнутся сны на рейде,В какие бухты рухнет пригородИ где, когда вне песен негде.
И царствуя своей разверсткоюС бессонницей обсерваторий,Над кем уснет семья поморскаяБогосмеркающихся взморий?<1913>
Весна! Не отлучайтесьК реке на прорубь. В городеОбломки льда, как чайки,Плывут и врут с три короба.
Земля, земля волнуется,Из-под мостов пролетыЗатопленные улицыСливают нечистоты.
По ним плывут, как спички,Сквозь холод ледоходаСады и электричкиИ не находят броду.
От кружки синевы со льдом,От пены буревестниковВам дурно станет. Впрочем, домКругом затоплен песнью.И бросьте размышлять о тех,Кто выехал рыбачить.По городу гуляет грехИ ходят слезы падших.1914,1956
Был вечер, как удар.Лесов грудною жабойГорел багровый шар,Чадивший неослабно.И день валился с ног,Растягиваясь тут же,Где с людом и шинок,Подобранный заблудшейТрясиной влекся. ГдеТуман над озерцами,Как нитку в воду вделВечерних звезд мерцанье.Где словно спирт, взасосПары болот под паромТянули крепость рос,Разбавленных пожаром.Как вздох, как паралич,Был вечер тот. Как кризисПоэм о смерти, притч,Что исполнялись, близясь.Сюда! лицом к лицуЗаката, не робея!Сейчас придет к концуПоследний день Помпеи.1915-1928МЕЛЬНИЦЫ(Из старой тетради)Маяковскому
Хрустальна ночь и ветер терпок.Рыдает пес, обезголосев,И месяц протирает серпХрустящею струей колосьев.
Село в серебряном пленуГорит белками хат потухших,И брешет пес, и бьет в лунуЦепной, кудлатой колотушкой.Лишь затемна свели волыПоследние снопы со жнивьев,И кукурузные стволыСпросонок ищутся, завшивев.
В тугом, как сок, сукне естествСинея, гнутся сучья сливы.Над ними мельницы крестец,Как крепость, высится ворчливо.
Плакучий Харьковский уезд,Русалочьи начесы лени,И ветел, и плетней, и звезд,Как сизых свечек шевеленье.
Как губы, — шепчут, как руки, — вяжут;Как вздох, невнятны, как кисти, — дряхлы,И кто узнает, и кто расскажет,Чем тут когда-то дело пахло?
И кто отважится и кто осмелитсяИз сонной одури хоть палец высвободить,Когда и ветряные мельницыОкоченели на лунной исповеди?Им ветер был роздан, как звездам — свет.Он выпущен в воздух, а нового нет.А только как судна, земле вопреки,Воздушною ссудой живут ветряки.
Ключицы сутуля, крыла разбросав,Парят на ходулях степей паруса.И сохнут на срубах, висят на горбахРубахи их луба, порты-короба.
Когда же беснуются куры и стружки,И дым коромыслом, и пыль столбом,И падают капли медяшками в кружки,И буря вбегает в белье голубом,
И ласточки порют оборки настурций.И можно увидеть полет панталон.И тополь и птицы, от счастья зажмурясь,Нашествием снега слепят небосклон,
Тогда просыпаются мельничные тени.Их мысли ворочаются, как жернова.И они огромны, как мысли гениев,И несоразмерны, как их права.
Теперь перед ними всей жизни умолот.Все помыслы степи и все слова,Какие жара в горах придумала,Охапками падают в их постава.
Теперь весь юг, в тарабарских выкликах,Вся степь, как сусличий подкоп,Лежит перед ними и муслит им щиколкиКрутой похлебкой из подков.
Они ж, уставая от далей, пожалованныхВалам несчастной шестерни,Меловые обвалы пространств обмалываютИ судьбы, и сердца, и дни.И они перемалывают царства проглоченные,И, катая белками, пылят облака,И все небо — в муке и кругом нет вотчины,Чтоб бездонным глазам их была велика.
Но они не жалуются на каторгу.Возвышаясь в грядущем и рея в былом,Неизвестные зарева, как элеваторы,Преисполняют их теплом.1928ГОРОД(Отрывки целого)
Уже за верстуВ капиллярах ненастья и верескаГуст и солон тобою туман.Ты горишь, как лиман,Обжигая пространства, как пересыпь,Огневой солончакРастекающихся по стеклуФонарей, каланча,Пронизавшая заревом мглу.
Навстречу, по зареву, от города, как от моря,По воздуху мчатся огромные рощи,Это — галки; это — крыши, кресты и садыи подворья.Это — галки,О ближе и ближе; выше и выше.Мимо, мимо проносятся, каркая, мощно,как мачты за поезд, к Подольску.Бушуют и ропщут.
Это вещие, голые ветки, божась чердаками,Вылетают на тучу.Это — черной божбоюНад тобой бьется пригород ТмутараканьюВ падучей.Это — «Бесы», «Подросток» и «Бедные люди»,Это — Крымские бани, татары, слободки,Сибирь и бессудье,Это — стаи ворон. — И скворешницы в лапахсуковПодымают модели предместий с издельямиГробовщиков.
Уносятся шпалы, рыдая.Листвой встрепенувшейся свист замутив,Скользит, задевая краями за ивы,Захлебывающийся локомотив.Считайте места! — Пора, пора.Окрестности взяты на буфера.Стекло в слезах. Огни. Глаза,Народу, народу! — Сопят тормоза.
Где-то с шумом падает вода.Как в платок боготворимой, где-тоДышат ночью тучи, провода,Дышат зданья, дышит гром и лето.
Где-то с ливнем борется трамвай.Где-то снится каменным метопамЛошадьми срываемый со свайГромовержец, правящий потопом.
1де-то с шумом падает вода.Где-то театр музеем заподозрен.Где-то реют молний повода.Где-то рвутся каменные ноздри.
Где-то ночь, весь ливень расструив,Носится с уже погибшим планом:Что ни вспышка, — в тучах, меж руинПред галлюцинанткой — Геркуланум.Громом дрожек, с аркады вокзалаНа границе безграмотных рощТы развернут, Роман Небывалый,Сочиненный осенью, в дождь,Фонарями бульваров, книгаО страдающей в бельэтажахСандрильоне всех зол, с интригойБессословной слуги в госпожах.Бовари! Без нее б бакалееНе пылать за стеклом зеленной.Не вминался б в суглинок аллеиХолод мокрых вечерен весной.Не вперялись бы от ожиданьяТемноты, в пустоте rendez-vousОловянные птицы и зданья,Без нее не знобило б траву.Колокольня лекарствами с ложкиПо Посту не поила бы верб,И Страстною, по лужам дорожкиНе дрожал гимназический герб.Я опасаюсь, небеса,Как их, ведут меня к тем самымЖилым и скользким корпусам,Где стены — с тенью Мопассана,Где за болтами жив Бальзак,Где стали предсказаньем шкапа,Годами в форточку вползав,Гнилой декабрь и жуткий запад,1 См. перевод на с. 231.Как неудавшийся пасьянс,Как выпад карты неминучей.Honny soit qui mal у pense1:Нас только ангел мог измучить.
В углах улыбки, на щеке,На прядях — алая прохлада,Пушатся уши и жакет,Перчатки — пара шоколадок.
В коленях — шелест тупиков,Тех тупиков, где от проходок,От ветра, метел и пинковШуршащий лист вкушает отдых.
Где горизонт как рубикон,Где сквозь агонию громленойРябины, в дождь, бегут бегомСвистки, и тучи, и вагоны.1916. Тихие Горы
* # *Лодка колотится в озерной груди,Ивы нависли, целуют в ключицы,В локти, в уключины — о, погоди,Это ведь может со всяким случиться!
Этим ведь, песня, тешатся все.Это ведь значит шорох сиреневый,Роскошь крошеных черемух в росе,Губы и пряди на звезды выменивать!
Это ведь значит — обнять небосвод,Руки сплести вкруг Геракла громадного,Это ведь
