эвакуации в Елабуге Н. П. Саконской: «…Так что одно чудо уже есть, и я, если все будет бла¬гополучно, смогу ненадолго приехать в Москву в отпуск. Вернее всего в ноябре. И тогда я отниму у тебя, у романа, у переводов, у семьи (твоей) и у всего на свете два часа, которые я не только заслужила, но и выстрадала» (А. Эфрон. О Марине Цветаевой. С. 438).
1296. А. Е. КРУЧЕНЫХ
5 октября 1954, Переделкино
5 окт. 1954 Дорогой Алеша!
У меня маленькая денежная заминка сейчас, которая, мне кажется, прекратится к середине ноября. И тогда, разумеется, по¬стараемся раздобыть Цветаеву на всю названную тобою сумму1.
Еще более признателен я тебе за твое терпеливое доверие, за то, что ты знаешь, как ты мне мил и трогаешь меня. Прости, что это доходит до тебя только окольно и верь, что по-другому нельзя2.
Спасибо тебе также за поклон, переданный Коле3. Опять проти¬воречие, которое может удивить его и Ксению Михайловну. В душе на расстоянии он и она сейчас дороже мне сестры и брата. Но времен¬но я связан множеством зароков, обязательств и препятствий, кото¬рые и создают это странное существование, мешают мне выразить им все это лично, и должны казаться со стороны смешною блажью.
Я бываю в городе только раз в неделю, приезжаю на полдня, пролетающие слишком быстро. Слухи, известные тебе, доходят до меня только из третьих рук, после вас. Я не знаю, откуда они идут и им не верю. Я не думаю, что это правда. А то бы я это знал непосредственно и прямее4. Не правда ли? Крепко тебя целую. Твой Б.
Впервые. — Автограф (РГАЛИ, ф. 1334, on. 1, ед. хр. 184).
1 Пастернак хотел с помощью Крученых к приезду А. Эфрон достать различные издания М. Цветаевой.
2 Извинения по поводу прекращения встреч и объяснения причин этого появились в письмах Пастернака несколько лет назад: «Дорогой Алеша! Спасибо за память, — писал он 6 апр. 1951. — Не думай, что я за¬был тебя или за что-нибудь в претензии. Я по-прежнему полон лучших чувств к тебе, но Зина против наших встреч, и во всех отношениях так-то оно лучше. Хорошо, что ты не звонишь ко мне. От души желаю тебе всего лучшего. Твой Б.» (РГАЛИ, ф. 1334, on. 1, ед. хр. 184). Или в письме 16 февр. 1952: «Дорогой Алеша! Спасибо тебе за письмо. Не обижайся на создав¬шееся положение. В виду неослабнувшей напряженности некоторых тем, пусть оно так остается, хорошо, что мы не перезваниваемся, так лучше и на будущее время» (там же).
3 Н. Н. Асеев и его жена.
4 Слухи о выдвижении Пастернака на Нобелевскую премию (см. пись¬мо № 1302).
1297. В. Т. ШАЛАМОВУ
27 октября 4954, Переделкино
27 окт. 1954
Дорогой мой Варлам Тихонович!
Никогда Вас не забываю. Ничем не могу Вас порадовать от¬носительно себя. Если говорить об окончании романа в смысле плана и общего построения, то в этой грубой приблизительности, я дописал его еще в ноябре прошлого года. Но в выполнении под-робностей я еще очень далек от цели.
Если недавно я не мог нахвалиться своим самочувствием, тру¬долюбием, настроением. Сейчас не помню и, может быть, не знаю, что его изменило. В один из промежутков отчаяния, когда силы души оставляют меня, и отвечаю Вам.
Ужасна эта торжествующая, самоудовлетворенная, величаю¬щаяся своей бездарностью обстановка, бессобытийная, доисто¬рическая, ханжески-застойная. Я так не люблю ее.
Я сам желал встреч с Вами и легко назначал их Вам, когда мог сойтись с Вами хоть на клочке какой-то твердой почвы, и радость достигнутой определенности звала и побуждала делиться ею с са¬мыми близкими. А теперь я снова плаваю, вязну, тону, погрязаю в начатом, неоконченном, несделанном, несовершенном, безнадеж¬ном. И руки опускаются. — И не вижу конца. Не сердитесь на меня, милый друг.
Я живу на даче, отделанной по-зимнему, со всеми удобствами, наподобие дворца, и живу непозволительно и незаслуженно до бес¬стыдства роскошно. Я тут буду зимовать. Я вас непременно вызову к себе. Вы, я знаю, думаете, что я Вас обманываю. Увидите1.
Все-таки случай со «Знаменем» был коротким просветом2. Можно было временно надеяться, обольщаться. Не на свой соб¬ственный счет, — на общий. А тогда я пренебрежительно отнесся к этой возможности. Не оценил.
Я никогда не верну Вам синей тетрадки3. Это настоящие сти¬хи сильного, самобытного поэта. Что Вам надо от этого докумен¬та? Пусть лежит у меня рядом со старым томиком алконостовско-го Блока. Нет, нет и загляну в нее. Этих вещей на свете так мало. А что тут еще выдумать. Стихов новых не писал, и не пробовал. Их по плану до окончания прозы и не полагалось.
Поклон Галине Игнатьевне.
Еще раз: не сердитесь на меня.
Ваш Б. И
Пишите, если захотите и понадобится, на городской адрес. Оттуда почту доставляют раз в неделю.
Впервые: «Юность», 1988, № 10. — Автограф (РГАЛИ, ф. 2596, on. 1, ед. хр. 54).
1 Шаламов вспоминал, что был приглашен на обед в Переделкино 21 июня 1956 г. и читал свои стихи перед собравшимися гостями (Воспо¬минания. С. 624).
2 Имеется в виду временная либерализация весны 1954 г., когда были опубликованы в «Знамени» (№ 4) стихи из романа «Доктор Живаго».
3 Синей тетрадкой Пастернак называет цикл «Колымских стихов», привезенный Шаламовым из Якутии и подаренный ему в ноябре 1953 г. во время их первой встречи (см. письмо № 1280 и коммент. 1 к нему).
1298. А. И. ЦВЕТАЕВОЙ
30 октября 1954, Переделкино
30 окт. 1954 г. Дорогая Ася!
Я, слава Богу, здоров, и все у меня благополучно, а у Зины часто, чуть ли не каждый день болит голова. Ей доктора велят бросить курить, а она курит, не может бросить (я эту глупую при¬вычку оставил 20 лет тому назад).
У Вас превратное представление о моем взаимоотношении с Литфондом, Союзом Писателей и т. д.1 Я числюсь в этих органи¬зациях и из них еще не исключен, но уже около 10-ти лет не пока¬зывался на глаза им, ни на каких правлениях не бываю, и если бы явился, мой приход, по непривычности, показался бы демонст¬рацией и был бы ложно истолкован. По нравственной несостоя¬тельности и внутреннему безличию, проявленному этими полчи¬щами пишущих за истекшие десятилетия, и с которыми они и сей¬час не могут расстаться, потому что кроме этих застарелых поро¬ков у них за душой ничего не имеется, я эту публику (не исключая и двух имен, Вами названных) людьми не считаю, и с ними не имею ничего общего. Другое дело, например, Вы и я и нам подобные. Это совсем другая порода.
Мне хорошо, Ася. Не знаю, за что небо меня так балует. О, если бы Вы знали, о, если бы Вы знали! Но нельзя и не надо знать2.
Крепко Вас целую. Ваш Б.
Живаго зовут Юра, а Вы как-то описались. Мне до сих пор не могут разобрать под лупой и переписать Ваших микрограмм. А я хотел бы почитать продолжение Морица3.
Впервые. — Автограф (РГАЛИ, ф. 1190, orf. 2, ед. хр. 397).
1 Эта тема возникла, видимо, в связи с собиравшимся в декабре 1954 г. 2-м съездом писателей, делегатом которого был выбран Пастернак. См. письмо Пастернака А. А. Суркову с отказом присутствовать на нем (№ 1304).
2 Эти намеки относятся к дошедшим до Пастернака слухам об обсуж¬дении его кандидатуры на Нобелевскую премию.
3 Продолжение романа «Атог», который А. Цветаева пересылала Па¬стернаку по частям. См. об этом письмо № 1292 и коммент. 3 к нему.
1299. Л. К. ЧУКОВСКОЙ
5 ноября 1954, Переделкино
Дорогая Лидия Корнеевна,
Вы не можете себе представить, как мне нравятся Ваши сти¬хи, Болшевское, «Сердце сахаром кормить» и «Встреча»1. Как я Вам благодарен за последнее! Оно — как талантливый, полный сходства рисунок с дорогой модели, который так ценно держать в руках и так легко с первого чтения запоминать наизусть. Глубо¬кое, глубоко-личное Вам спасибо. Я не мог удержаться, чтобы не сказать Вам этого. В нем Вы выразили больше, чем я мог сказать в «Свидании»2.
Ваш Б. И
5 окт. 1954 г/
Впервые: Лидия Чуковская. Сочинения в 2 томах. Т. 2. М, «Гудьял-Пресс», 2000. — Автограф (собр. Е. Ц. Чуковской).
8 дневнике Л. К. Чуковской сохранилась запись о разговоре с Пас¬тернаком по поводу ее стихов 15 апр. 1947 г. На ее просьбу, «чтоб он не был снисходительным», Пастернак отозвался: «Стихи ведь непонятно чем измеряются. Ахматова, как и Мандельштам, и Гумилев, думает, что есть «ремесло», «уменье». А я думаю, что… — и он заговорил о глубине и 6 раскрытии человека, о личности. Я читала, он помечал что-то на лист¬ках. <...> Вот и неправы мы оказались в начале разговора. Те ваши стихи хороши, где не только глубина, а есть и форма, и довоплощенность, и красота. <...> Обо всем он говорил доброжелательно и, вероятно, искрен¬не, но во мне совсем не было радости, и я все время думала: «надо, надо бросить стихи». (Как он сам у Скрябина о музыке.)» (там же. С. 217-218). В надписи на переводе «Фауста» Пастернак отмечал и предсказы¬вал развившийся в дальнейшем гражданский характер творчества и жиз¬ненной позиции Л. Чуковской: «Дорогая Лидия Корнеевна! Любовь, ува¬жение и благодарность моя Вам, как писательнице, представительнице декабристов и Герцена в нашем веке и дочери Корнея Ивановича — не¬измеримы. Желаю Вам здоровья и счастья. Б. Пастернак 3 янв. 1954 г. (собр. Е. Ц. Чуковской).
1 Какое стих. Пастернак называет «Болшевским» установить не уда¬лось; «Сердце сахаром кормить…» входит в цикл «Попытка любви» (1955-1962); «Встреча» («И что-то страстное, родное…») сохранилось в бумагах Пастернака (см: там же. С. 336, 452).
2 Имеется в виду стих. «Свидание» («Засыплет снег дороги…»), 1949, из «Доктора Живаго».
1300. А. К. КОТОВУ
9 ноября 1954,Переделкино
9 ноября 1954
Дорогой Анатолий Константинович!
У меня к Вам большая просьба: дайте ход переизданию Фаус¬та, —я боюсь, что подготовленная к печати, просмотренная и исправ¬ленная рукопись опять залежится без движения, как прошлый раз1.
* Авторская ошибка датировки. Пометка адресата: «По¬лучено 7 ноября Л. Ч.».
Обо мне, как о множестве людей ходят ни на чем не основанные слухи, представляющие меня крупнее, богаче и интереснее, чем я на самом деле есть. Только в одном отношении нельзя преувеличить дей¬ствительного положения дел: я гораздо счастливее любой выдумки обо мне или догадки. В остальном под всеми этими сплетнями нет никакой почвы, и я боюсь, что они вредят мне, заводя мне врагов и создавая впечатление, будто мне ничего не нужно, будто я не нужда¬юсь в выпуске своих трудов и в Вашей в этом отношении поддержке.
С целью рассеяния этой иллюзии я и пишу Вам, твердо уве¬ренный в Вашем дружелюбии и вероятности Вашей помощи.
Искренне преданный и уважающий Вас
Б. Пастернак
Впервые. —
