все очарованы. («ЕПе vous ressemble un peu. J’en etais toute emue. Elle m’a demande si vou fumiez et un tas d’autre details de ce genre» etc.*)

Если б мне дано было прожить еще десять или хотя бы пять лет! Несоизмеримость между сделанным и обсуждаемым и разби¬раемым была бы не так велика, как теперь, сущность не так бедна, испарения не так широко разнесены. Я мог бы заполнить разрыв между новыми вещами и тем, что сделано, я на пути к этому. Не¬давно я с жадностью взялся за новую работу, перестал писать пись¬ма, но вдруг увидел, что вынужден прервать свои счастливые уси¬лия. Я узнал, что Ф<ельтрин>елли взбунтовался против моего французского ангела-хранителя3, он будет мне жаловаться на те препятствия, которые она чинит ему на каждом шагу (из-за чрез¬мерной, как думаю, и излишней осторожности). 0<льга> счита-

* «Она немного похожа на вас. Это меня так взволнова¬ло. Она спросила меня, не курите ли вы, и множество подобных мелочей» и т. д. (фр.) ет, что это очень тревожно. Несогласия между ними обоими смер¬тельны для меня. Ф. тоже верный и благородный друг и достоин уважения. Успокаивать страсти на таком расстоянии невозможно и рискованно. Но я все еще пытаюсь. И освободившееся от це¬пей, писание писем покатилось полным ходом.

Если только позволят внешние условия, я мог бы выдержать испытания этого благословенного, неслыханного и бросающего в дрожь образа жизни, деятельного и плодотворного, как у Гете! И, конечно, я его веду, хотя тайно, в высшей степени скованно и незаметно.

Чем ты сейчас занята? Напиши мне, если можешь, несколько строк, или попроси сделать это нашу сестру. Всем привет. Ваш Б.

Впервые: Письма к родителям и сестрам. — Автограф по-англ. (Pasternak Trust, Oxford).

1 Лидия Слейтер получила приглашение прочесть несколько лекций и почитать переводы стихов Пастернака в Нью-Йорке. На одном таком вечере она познакомилась с супругами Вольфами, пришедшими ее послу¬шать.

2 Сын Жозефины случайно встретился с немецкими издателями Фи¬шерами, Жозефина с мужем навестили в Париже Ж. де Пруайяр, о чем Пастернак узнал из писем своих корреспондентов. Приведена цитата из письма Ж. де Пруайяр о знакомстве и разговоре с Жозефиной.

3 Ж. де Пруайяр.

1618. Ж. де ПРУАЙЯР

2 августа 1959, Переделкино

2 августа 1959

Дорогая Жаклин, судя по образности Ваших оборотов, Вы должны были бы писать романы, а не критические разборы. У ме¬ня в ящике лежат письма от Ф<ельтринелли>, и со дня на день я откладываю их чтение, зная, какие огорчения и осложнения они должны мне принести. Он жаловался на Вашу суровую придир¬чивость, как он это называет. 0<льга>, которой было рассказано содержание письма, была встревожена угрозами разрыва с ним, судебных разбирательств и опасных, а в нашем положении пагуб¬ных, по ее мнению, разоблачений. Она (О.) убедила меня восполь¬зоваться своим влиянием. Против воли я написал об этом Элен. Она Вам расскажет и покажет письмо1. Я хотел избавить Вас от этого. И если я об этом упоминаю, то только потому, что убедился, как надеялся с самого начала, что тревога была ложной и напрас¬ной и все устроится лучшим образом. Я хотел бы, чтобы все оста¬валось так, как было намечено раньше. Дайте ему полную свободу, как это делаю я. Он заслужил это своей успешной предприимчи¬востью, удивительные доказательства которой он дал. Он достоин безграничного доверия.

Я был подавлен стыдом, узнав в конце Вашего письма, что Мишель и Вы, Вы тоже, готовы заняться моей несчастной осо¬бой2. Меня удерживает в таких случаях не должная скромность (наверное, ее у меня недостаточно), не страх политических недо-разумений, которые подстерегают каждую мою публикацию, каж¬дый печатный шаг. Положение таково, что ничто не может его ухудшить, предел достигнут.

Несоразмерно нарушено равновесие между сделанным и от¬раженным в обсуждениях и толкованиях. Небольшая горсточка твердого вещества (в моей книге) растворена в многословии на¬писанного и пишущегося о ней или обо мне! И теперь, начав с увлечением работать, я чувствую, будто держу в руках все обстоя¬тельства и смогу уравновесить рост абстракции конкретным, за¬пыхавшимся от быстроты содержанием.

Но я хочу, чтобы Вы написали свою книгу и чтобы она стала одной из лучших. И если могу быть Вам чем-нибудь полезен, с удовольствием это сделаю. Все, что я Вам скажу (кроме, может быть, установившихся понятий, лиц или национальностей), Вы всегда можете открыто цитировать, переписывая мои письма пра¬вильно по-французски. Попутно я Вам расскажу ужасные вещи и открою Вам многое, чего Вы не ожидаете.

Время предпочтений (любимых цветов, слов и т. д.) у меня давно прошло. С одной стороны, необходимый выбор был однаж¬ды сделан раз и навсегда. С другой, — с течением лет сужая свобо¬ду альтернативы, ограничиваешься тем, что находишь, потому что выбирать не из чего. Мое нынешнее существование (внутренне очень живое) представляется мне прямым следствием давно при¬нятых и выполняемых предпосылок. Это более активное, посто¬янное и прямолинейное движение, чем когда бы то ни было, — полу-желание, полу-долг.

Мечтали о равенстве. Я его достиг, видя вокруг полное равен¬ство всех видов несовершенства. Мечтали о братстве. Я полон без¬различной доброжелательности по отношению к большей части живых существ, которые, толпясь, наполняют жизнь, — и только она сама способна внушить мне единственную настоящую лю¬бовь, — любовь к ней.

Но в далеком прошлом у меня было любимое сочетание цве¬тов, достаточно устойчивое и меня характеризующее. Это темно-лиловый (почти черный) в сочетании со светло-желтым (цвета чайной розы или кремовым) в такой пропорции: например, об¬ложка или переплет должна быть лиловая (цвета пармских фиа¬лок), и матовая, водянисто-желтая наклейка с именем и названи¬ем, или желтые глубоко вдавленные буквы3.

Здесь должно было бы начаться настоящее письмо, относя¬щееся к Вашей будущей книге (я все-таки напишу его через две-три недели и отправлю по почте), — но по некоторым невинным признакам я понял срочность того, что должен Вам доверить, что¬бы прояснить свои пожелания относительно Вас и Фельтринел¬ли. Простите мне откровенность, с которой я продолжу.

Но вместо того, чтобы продолжать, я обрываю. Не мучайтесь любопытством и тревогой, — Вам все объяснит Элен. Я набрасы¬ваю также письмо для Фельт<ринелли> по-немецки (в зависимо¬сти от того пути, которым оно пойдет). Конец письма к нему — обрывок моего прерванного заключения Вам4. Он скопирует эту приписку (она по-французски) и пришлет. Я не могу избежать формулировки, в которой вынужден сказать, что Вы — это как бы я сам за границей. Простите бесцеремонность и некоторую долю фамильярности, которую несет в себе эта глупая формула.

Я польщен честью, которую Вы мне оказываете и сознаю тя¬жесть той роли и унижения, которому Вы в связи с этим рискуете подвергнуться.

Good by.

Впервые: «Новый мир», 1992, № 1. — Boris Pasternak. Lettres a mes amies francaises. 1956-1960. Paris, Gallimard, 1994. — Автограф по-фр. (собр. адресата).

1 Письмо № 1613.

2 О книгах, которые собираются писать М. Окутюрье и Ж. де Пруай¬яр, см. коммент. 6 к письму № 1613.

3 Это сочетание цветов отразилось на обложке «Тем и варьяций», из¬данных в Берлине в 1923 г., на 2-м издании «Поверх барьеров», 1929.0 со¬четании лилового и желтого Пастернак писал Ю. Кайдену 3 дек. 1959: «Мое любимое сочетание цветов — это темно-лиловый и светло-желтый» (Boris Pasternak. Poems. Translated by E.-M. Kayden. Ohio, 1964. P. 304). См. об этом также Ъ письме к Е. В. Пастернак № 230.

4 Письмо к Фельтринелли 2 авг. 1959, см. о нем в коммент. 3 к письму № 1613.

1619. Ж. де ПРУАЙЯР

13 августа 1959, Переделкино

13 августа 1959

Дорогая Жаклин, я не знаю еще сколько их, но если бы Вы знали, как кстати деньги, которые мне обещала принести дорогая госпожа Дурова!1 Нам обещают, например, переиздать Фауста. На первый взгляд кажется, что осуществление этого произойдет за один день, за неделю. Но проходят месяцы, а о данном слове и не вспоминают. Это не предумышленная ложь. Это соответствует те¬перешнему состоянию окружающей жизни. Она приговорена бес¬поворотно. Так жить нельзя. Она бесчестна и бесполезна. Время не идет вперед, оно тащится по инерции. Сколько продлится этот завершающий период? Годы, десятилетия? Вы вытащили нас из безнадежного затруднения. Нужно ли говорить, как велика моя благодарность? Спасибо, что Вы сделали это неожиданно и без всяких просьб.

Пожалуйста, не переоценивайте идилличности моего суще¬ствования. Если я протелеграфирую Вам как-нибудь: внучка под¬хватила ветрянку, — это будет значить, что 0<льга> арестована, в моем случае будет — внук, и Вы это узнаете от нее. Тогда Вы пой¬мете, что началось следствие по делу об измене родине (эта угроза была официально записана у нас на глазах в тайный протокол в высоких сферах «правосудия» и объявлена весной2), — что открыто дело и нужно действовать и бить во все колокола.

Нельзя ли перевести и опубликовать статью о Шопене где-нибудь в журнале или газете? На этот раз это не будет новым пре¬ступлением, статья была напечатана тринадцать лет назад в советс¬ком журнале (вероятно, в несколько искаженном цензурой виде3). Ни в коем случае не надо на полях публикации делать этой оговорки. Никаких расшаркиваний перед этими кретинами! Не делайте себе из перевода обязанности. Поручите, если Вы заняты, кому-нибудь, кому захотите. Мне дорога эта небольшая и сама по себе незначи¬тельная работа. Мне будет приятно, если ее прочтут.

Лондонский «Penguin Books» взял для своей серии «Повесть». Но эта проза слишком мала для их серийного объема. Они попро¬сили меня о каком-нибудь дополнении. Я им отправил эти не¬сколько слов о Шопене. Их адрес: Mr Richard Neunham, Penguin Books, Ltd. 15 Portman Str. London Wl4.

Стефен Спендер, поэт и издатель «Encounter», просит у меня, чтобы я написал статью в виде письма против приема аналитико-аллегорической интерпретации мнимо зашифро¬ванного искусства.

Я не читал статьи Эдм. Уилсона5. Я спрашивал о нем у кого-то из американцев и немцев, людей новых и подчас мне неиз¬вестных, которые мне пишут. В своих письмах они рассказывали мне об Эдм. Уилсоне. Его имя — авторитет для меня. Этот прием иссле¬дования открыл не он. Таким методом пишут теперь о классиках.

Нечаянное отступление — я продолжу разговор о Уилсоне потом. — Пришли два письма с бесконечными благодарностями, одно от Тенса, другое от Харриса6. Как бы мне хотелось, Жаклин, чтобы это, наконец, осуществилось! Чтобы они благодарили и превозносили не меня, а Вас. Как я счастлив, милый мой ангел, что могу позволить себе просто и безусловно выразить восхище¬ние Вами и, благодаря Вашим стараниям, вместе с Вами сеять сча¬стье, как играют на рояле в четыре руки. Ваша нежная забота при¬носит чувство осязаемого блаженства, как будто я встаю на коле¬ни и целую Вам руки. — И это знак того, что все