другие разногла¬сия с Ф<ельтринелли> может быть уладятся и урегулируются. Какая радость, какая радостная неожиданность!
Но раз уж так, поговорим о Ф., поговорим о положении ве¬щей с этой стороны. Я дам Вам пример и Вы сразу поймете, как в реально достижимом идеале я представляю себе Ваши (и мои) с ним отношения. Я кончаю писать пьесу. Она становится рус¬ской рукописью, плодом творчества и документом бесспорного значения, каким был «Д<октор> Ж<иваго>». 0<льга> относит копии в здешние редакции. Их там терзают шесть месяцев. Ра¬боту не принимают. В этот долгий промежуток времени один эк-земпляр рукописи попадет в Ваши руки. Вы оцените ее, как яв¬ление искусства и мысли. Если Вы найдете ее хорошей, появит¬ся издатель (пусть это будет Ф-ли! Хорошо, если Вы выберете его!), Вы с ним подписываете договор, всемирный, подобно «Д. Ж.», охватывающий все языки и многие издательства. Но это делается от Вашего имени, Вы подписываете договор, не упоми¬ная меня и без моего ведома, и это Вы делаете по своей воле, по праву, которое Вам дает старая забытая доверенность, неведомо какого времени, какого содержания и на каких условиях состав¬ленная. Новая законченная работа, — вот чего временно не до¬стает для всего этого великолепного построения. Я с минуты на минуту жду госпожу Д<урову>. На случай, если она придет сегодня (она может это сделать и завтра, у нее еще есть два дня), я предварительно прощаюсь с Вами. Я продолжу письмо под угрозой оборвать его с ее; приходом. Даже и в этом случае оно будет законченным. Я с Вами расстанусь, пусть и внезапно, но сказав, как я Вас люблю и Вами восхищаюсь, как бесконечно Вам благодарен.
Впервые: «Новый мир», 1992, № 1. — Boris Pasternak. Lettres a mes amies francaises. 1956-1960. Paris, Gallimard, 1994. — Автограф по-фр. (собр. адресата).
1 Анастасия Борисовна Дурова приезжала в Москву в составе турист¬ской группы и посетила Пастернака 10 авг. 1959 г. Ж. де Пруайяр пересла¬ла с ней Пастернаку некоторую сумму из его гонораров от Галлимара. В письме 14 нояб. 1959 Пастернак называл ее «кавалерист-девицей Дуро¬вой» в честь ее двоюродной бабушки Н. А. Дуровой.
2 Речь идет об обвинении, предъявленном Пастернаку генеральным прокурором.
3 Статья Пастернака «Шопен» впервые была напечатана в журн. «Ленинград», 1945, № 15—16, в первонач. варианте и сокращенном виде. В переводе Ж. де Пруайяр она вышла в журн. «Les Lettres nouvelles» в 1961 г.
4 Издание «Повести» («The Last Summer». Penguin Modern classics, 1959) в переводе Дж. Риви и с предисловием Л. Л. Слейтер вышло без ста¬тьи о Шопене.
5 Edmund Wilson. «Legend and Symbol in Dr Zhivago» («Nation», № 17, 25 Apr. 1959).
6 Фельтринелли по возможности оттягивал исполнение просьбы Пас¬тернака о денежных подарках его друзьям, не торопясь получить сведения о величине общей суммы гонораров, что позволяло не платить налогов, которые были очень велики в Италии. Первым шагом Фельтринелли было извещение о подарках от Пастернака, которое получили школьный учи¬тель Джон Харрис и директор музея Фауста Карл Тенс. Остальные посыл¬ки задержались еще на 5 месяцев.
1620. К. ТЕНСУ
14 августа 1959, Переделкино
вчера я был вне себя от счастья, узнав из Вашего письма, что мои намерения, наконец, осуществились. Это задумывалось уже почти год назад, и заслуга госпожи Пр<уайяр>, что вопреки всем препятствиям это осуществлено1.
Итак, путешествуйте куда угодно, но только в том направле¬нии, о котором Вы упомянули в письме, нас с Вами ждет горькое разочарование из-за невозможности увидеться2. Извлеките отсюда также и другие выводы о моем нелепом и грустном, но, в конце концов здоровом, работоспособном и все-таки в узком смысле независимом и свободном существовании.
Как я рад, что по крайней мере в этом деле что-то удалось привести в порядок, и кое-что уже получилось!
Желаю Вам душевной радости.
Ваш Б. Пастернак
Впервые: «Новый журнал», № 209. Нью-Йорк, 1997. — Автограф по-нем. (собр. К. Гинзбурга, США).
1 Речь идет о получении известия о денежном подарке от Пастернака.
2 Тенс предполагал, что приедет в Москву, но Пастернак предупреж¬дал его о наложенном на него запрете встречаться с иностранцами.
1621. Ж. де ПРУАЙЯР
20 августа 1959, Переделкино
Это письмо будет бесконечным, но начинаю я его 20 августа.
У меня два желания, дорогая Жаклин, которые я должен осу¬ществить: одно это написать Вам, а другое — Стефену Спендеру, по поводу очень важных вещей1.
Не так давно, в начале века, перед Первой мировой войной еще верили, что пытки, казни, массовые убийства, резня, боги, ходящие по земле, обнаженная догола жизнь, существовали толь¬ко во времена людей в тогах, рабов и гладиаторов. Казалось оче-видным, что при современном укладе этого всего быть не может, что железные дороги, пиджаки, галстуки нас от этого предохра¬няют и служат надежной защитой.
А потом появились два царства: то, что у нас и царство Адольфа2.
Жизнь всегда остается одной и той же. Ее, полную открове¬ний и опасностей, как в лесу, можно найти в недрах больших со¬временных городов. Для этого нужно только желание и мужество. Вдохновение.
Когда говорят об этом, представляют себя Дон Жуанами, от¬важными воинами или дерзкими мятежниками (и они правы). Но я имею в виду другое. Я думаю о совсем особой жизни. В список ее действующих лиц входят: Бог, женщина, природа, призвание, смерть… Вот те, кто по-настоящему мне близки, мои друзья, со¬участники и собеседники. Все существенное исчерпывается ими. И не для себя одного я всегда хотел ограничить ими свое тайное общество и круг тех, кто в моем существовании играет воистину плодотворную и значительную роль, — но своими произведения¬ми и характером поведения я предлагал и другим этот способ ду¬ховного счастья. Если мое скромное искусство безмолвно несет в себе этот образ существования, если мне удалось его показать и я сделал это, то статьи, которые пишутся обо мне, обилием мелких фактов и подробностей, которые я давным-давно рад был забыть и сознательно вычеркнул из памяти, сбивают с толку и стремятся это разрушить.
Вы просите снабдить Вас материалами, которые не вошли в ограниченный объем Охранной грамоты и еще более сжатый — Автобиографии. Конечно, я сообщу их Вам. Но с другой сторо¬ны, — Ваша просьба подобна тому, как если бы, имея рисунок, Вы захотели бы его расширить, стерев контур.
Я Вам доверю многое, что не предназначено для публикации. Почему я не держусь точных биографических данных, избегаю их и стараюсь уклониться? Когда человек что-то собою представляет и рассказывает об этом, это выглядит так, будто он одобряет и со¬глашается с тем, что он есть и чем был. Или наоборот, он открыто восстает против, отрицает, сожалеет о том, что было, строит це¬лую философию в опровержение. Но я не хочу ни того, ни друго¬го. Я не хочу обсуждать ничего из того, к чему имею отношение: ни еврейский вопрос, ни вопросы нигилизма и славянского сми¬рения, ни расхожие представления об искусстве, ни рев<олюцию>, ни контррев<олюцию>, ни свои увлечения юности, женитьбы и привязанности. Все мои предубеждения всегда были несправед¬ливы и такими остались. Во всех своих расхождениях с людьми всегда был виноват я, а не мои партнеры или противники. Но хочу ли я и могу ли исправиться? Решительно нет. Это неизбежно и непреодолимо. То баснословно малое, что поистине я собою пред¬ставляю, я вложил в свои биографические очерки и роман.
Кроме того, есть и другие причины, а именно, оскорбительное упоминание близких имен. Вы никогда не поверите, каким я был иногда трусом, невнимательным и безразличным, не думающим о последствиях. Такова моя первая женитьба. Я вступил в нее не же¬лая, уступив настойчивости брата девушки, с которой у нас было почти невинное знакомство, и ее родителей. Если бы они знали, как восставала против этого моя совесть, если бы они догадыва¬лись, как, давая свое согласие, я обдумывал уже, как нарушу свои обещания и обязательства, как обману их вскорости, они удержа¬лись бы от открытой настойчивости. Это были совсем простые и наивные люди, в тысячу раз добрее и честнее меня, но более низко¬го и неизвестного мне до тех пор круга, с которым у меня не было ничего общего и который меня подавлял и удручал. Этот обман длился восемь лет. От этих отношений, которые не были ни глубо¬кой любовью, ни влекущей страстью, родился ребенок, мальчик.
У меня есть теория. Красота есть отпечаток правды чувства, след его силы и искренности. Некрасивый ребенок — следствие отцовского преступления, притворства или терпеливости взамен естественной привязанности и страстной, ревнивой нежности. Несправедливость и горе в том, — что не я, виновник, а мой стар-ший сын, неповинный в моем преступлении, обезображен веснуш¬ками и розовой кожей.
Представляется удобный случай ускорить дохождение пись¬ма. Ваша помощь была так своевременна и велика! Я не нахожу слов, чтобы Вас отблагодарить. Как только смогу, продолжу эту беседу в новом письме и на другие темы. Госпожа Дурова меня очаровала, передайте ей самый сердечный привет3.
Впервые: «Новый мир», 1992, № 1. — Boris Pasternak. Lettres a mes amies francaises. 1956-1960. Paris, Gallimard, 1994. — Автограф по-фр. (собр. адресата).
1 Письмо № 1623.
2 Аналогия сталинизма и гитлеризма возникла у Пастернака еще в 1933 г. (см. письмо № 665).
3 Пастернак 14 нояб. 1959 в очередной раз благодарил Ж. де Пруайяр: «Постепенно у меня возникают подозрения, что деньги, которые Вы мне так часто и много посылаете, ничего общего не имеют с Ф<ельтринелли>. Что источником этих сумм, может быть, является г-н Галлимар, любезно сохранивший их для меня» («Новый мир», 1992, № 1. С. 177).
1622. Э. ГЕРЕНШТЕЙН
19 августа 1959, Переделкино
19 августа 1959
Дорогая, многоуважаемая госпожа.
Сердечно благодарю Вас за письмо и прекрасные выдержки из написанной Вами биографии Кассирера. Я знал и, естественно, вос¬хищался Вашим мужем как философом и писателем, как автором нескольких увлекательных книг о Лейбнице, об истории процессов познания, философии языка (то есть символической формы) и т. д.1
Во время юбилея Когена летом 1912 г. Эрнст Кассирер приез¬жал в Марбург и на праздничном вечере говорил о Когене как о личности и человеке эпохи Возрождения, почти в тех же выраже¬ниях, как пишете Вы на странице 72 Ваших воспоминаний2.
Благодарю Вас за остроту Вашего восприятия, Ваше внима¬ние должно было бы воскресить в моей памяти далекое и прекрас¬ное (если бы только строгая наука не растворилась бы во мне со¬всем во мраке марбургских садов). Это тоже дело случайности.
Благодарю Вас также, что Вы написали мне на машинке. Я по¬лучаю много писем, и машинописный шрифт облегчает и ускоря¬ет чтение.
Я многое хотел бы Вам рассказать, если бы не недостаток сво¬бодного времени, но прошу Вас поверить в глубину моей призна¬тельности
