Автограф (РГАЛИ, ф. 1460, on. 1, ед. хр. 160).

1 Осенью 1954 г. Пастернак вновь прошел текст своего перевода «Фа¬уста», о чем писал Н. Табидзе 15 окт. 1954: «Сейчас пришлось перебить мне работу над прозой пересмотром Фауста, для переиздания» («Литератур¬ная Грузия», 1980, № 2. С. 31). Говоря о «прошлом разе», Пастернак имеет в виду задержку с первым изданием «Фауста», перевод которого он кон¬чил в августе 1951 г., а книга вышла в декабре 1953-го.

1301. Т. М. НЕКРАСОВОЙ

9 ноября 1954, Переделкино

9 ноября 1954

Дорогая Татьяна Михайловна!

Как же я, оказывается, заморочил Вам голову и сколько от¬нял у Вас времени последствиями телефонного разговора! Ничего не надо Вам писать и прилагать в виде предисловия к рукописи1, сохрани Вас Боже! Я имел в виду только попросить Вас, чтобы Вы предупредили интересующихся, и то только в тех случаях, когда это будет необходимо, что у меня не было притязаний художе¬ственно-технических в этой вещи, что это не по правилам возник¬шая вещь, слагавшаяся в не совсем нормальное время. Вы это по¬вторили в Вашем живом и полном такой души письме с точнос¬тью и добросовестностью, какой не заслуживают ни я, ни случай. Но речь шла о попутном предупреждении на словах, а не пись¬менном, и предупреждении вольном, необязательном. Видимо, я неясно выразил свою просьбу и слишком настоятельно, и выра¬жение, что я «обяжу» Вас при передаче рукописи сообщить то-то и то-то, ввело Вас в заблуждение.

Ваша собственная часть письма страшно ценна и интересна. В ней так много проницательного2. Сердечно благодарю Вас. От души Вам всего лучшего.

Теперь мне первая книга кажется вступлением ко второй, ме¬нее обыкновенной. Ббльшая необыкновенность ее, как мне пред¬ставляется, заключается в том, что я действительность, то есть совокупность совершающегося, помещаю еще дальше от обще¬принятого плана, чем в первой, почти на границе сказки.

Это вышло само собою, естественно, и оказалось, что в этом и заключается основное отличие и существо книги, ее часто и для автора скрытая философия: в том, что именно, среди более широ¬кой действительности повседневной, общественной, признанной, привычной, он считает более узкой действительностью жизни, та-инственной и малоизвестной.

Еще раз большое спасибо. Вы до глубины души растрогали меня.

Ваш Б. Пастернак

Впервые: Борис Пастернак. Доктор Живаго. Избранные письма. — Автограф (собр. адресата).

Татьяна Михайловна Некрасова — историк литературы, многолетняя сотрудница Государственного музея имени Л. Н. Толстого, писала работу об иллюстрациях Л. О. Пастернака к Толстому. Б. Пастернак был близок коллективу музея, делал доклад о Толстом.

1 Имеется в виду машин, первой книги романа «Доктор Живаго», предназначавшаяся для чтения в кругу друзей Т. М. Некрасовой и сотруд¬ников Толстовского музея. Речь идет о письме Некрасовой 3 нояб. 1954 Пастернаку (ГМГЛ, № 9901).

2 Т. М. Некрасова отмечала, что «существо и своеобразие» романа зак¬лючается в том, что автор, задаваясь, целью обрисовать исторические со¬бытия, передает в своих образах «дыхание эпохи, атмосферу ее». «Ровный поток жизни… заменился отдельными пятнами событий и происшествий <...> Также не столь существенно, что характеры героев не углублены, не дорассказаны подробно, так как не в них дело, а суть в той атмосфере, которую они создают» (Материалы ГМГЛ. С. 70).

1302. О. М. ФРЕЙДЕНБЕРГ

12 ноября 1954, Переделкино

12 ноября 1954 Дорогая моя Олюшка!

Как я рад бываю каждой твоей строчке, виду твоего по¬черка!

Такие же слухи ходят и здесь. Я — последний, кого они дос¬тигают, я узнаю о них после всех, из третьих рук1. «Бедный Боря, — подумаешь ты, — какое нереальное, жалкое существование, если ему некуда обратиться по этому поводу и негде выяснить истину!»

Но ты не представляешь себе, как натянуты у меня отноше¬ния с официальной действительностью и как страшно мне о себе напоминать. При первом движении мне вправе задать вопросы о самых основных моих взглядах, и на свете нет силы, которая зас¬тавила бы меня на эти вопросы ответить, как отвечают поголовно все. И это все обостряется и становится страшнее, чем сильнее, счастливее, счастливее, плодотворнее и здоровее делается в пос¬леднее время моя жизнь. И мне надо жить глухо и таинственно.

Я скорее опасался, как бы эта сплетня не стала правдой, чем этого желал, хотя ведь это присуждение влечет за собой обязатель¬ную поездку за получением награды, вылет в широкий мир, об¬мен мыслями, — но ведь опять-таки не в силах был бы я совер¬шить это путешествие обычной заводной куклою, как это водит¬ся, а у меня жизнь своих, недописанный роман, и как бы все это обострилось! Вот ведь вавилонское пленение! По-видимому, Бог миловал, эта опасность миновала.

Видимо, предложена была кандидатура, определенно и ши¬роко поддержанная. Об этом писали в бельгийских, французских и западногерманских газетах. Это видели, читали. Так рассказы¬вают.

Потом люди слышали по ВВС будто (за что купил, продаю) выдвинули меня, но зная нравы, запросили согласия представи¬тельства, ходатайствовавшего, чтобы меня заменили кандидату¬рой Шолохова, по отклонении которого комиссия выдвинула Хе-мингуэя, которому, вероятно, премию и присудят. Хотя некото¬рые говорят, будто спор еще не кончен. Но ведь все это болтовня, хотя и получившая большое распространение.

Но мне радостно было и в предположении попасть в разряд, в котором побывали Гамсун и Бунин и, хотя бы по недоразуме¬нию, оказаться рядом с Хемингуэем.

Я горжусь одним: ни на минуту не изменило это течения часов моей простой, безымянной, никому не ведомой трудовой жизни.

Есть Ангел-хранитель у меня в жизни. Вот что главное. Слава

ему.

Крепко целую тебя, золото мое. Твой Боря P. S. Прости меня за явную для тебя торопливость тона. Чув¬ство чего-то нависающего, какой-то предопределенной неожидан ¬ности не покидает меня, без вреда для меня, т. е. не волнуя и не производя во мне опустошающего смятения, но все время пото¬рапливая меня и держа все время начеку.

Я хорошо работаю. Да, и вот что интересно. Зина отделала дачу на зимний лад, по-царски, и я зимую в Переделкине.

Впервые: Переписка с О. Фрейденберг. — Автограф. 1 Речь идет о выдвижении кандидатуры Пастернака на Нобелевскую премию; в 1954 г. премию получил Хемингуэй.

1303. С. А. ОБОЛЕНСКОМУ

25 ноября 1954, Переделкино

25 ноября 1954

Милый Сергей Алексеевич!

Посылаю Вам мою фотографическую карточку истекшего лета, как Вы того желали. Она любительская, но краше я никогда не выхожу, как ни стараюсь.

Ваша чернильная война с Литературной газетой совсем меня не радует1. Скажите правду, — действительно существует такая газета? В молодости, в начале революции, помнится, я загляды¬вал в листок под таким заглавием. Значит его все еще, все еще выпускают?

Как Вы можете любить меня и в то же время давать власть над собою таким пустякам и химерам? Я и мир этих споров и интере¬сов диаметрально противоположны. Симонов и Ермилов знают меня гораздо лучше, чем Вы. Я уже раз писал Вам, что, щадя меня, они не договаривают истины обо мне до конца и отзываются обо мне очень смягченно. Зачем хотите Вы приобщить меня благода¬ти социалистического реализма?2 Мои труды и стремления про¬истекли между восторгами жизни и смерти, а не между проблема¬ми социалистического реализма и вопросами второго съезда пи¬сателей. В страшном привидевшемся сне, который я разделил с большинством России, всё — трагично, и только союз писателей единственная комическая, почти увеселительная нота. Наши вос¬поминания отягощены таким морем лжи и крови! Зачем в этом утверждаться, зачем этого хотеть еще и еще?

Рискуя потерять Вашу дружбу, хочу открыть Вам глаза на себя. Я совсем не то, что вы думаете. Я с Блоком, я с Гумилевым, я с будущим, я со всем миром. Я предпочитаю реализм настоящий реализму особенному, сердечность прирожденную риторической проповеди человеколюбия, и так далее и так далее. Я не верю в хорошесть декларированную, оглашенную в печати, обнародован¬ную с трибуны. Знаете ли Вы мои стихи «Август», «Рождествен¬скую звезду» и другие Живаговские? Но я заговорился. Благода¬рю Вас за добрые чувства, которых я не заслуживаю, потому что Вы представляете себе мою деятельность совсем превратно.

Ваш Б. Пастернак

Не возражайте мне, т. е. не заводите со мной переписки на эти темы.

Впервые. — Автограф (РГАЛИ, ф. 379, без шифра). Письмо не было отослано и осталось в бумагах О. В. Ивинской.

С. А. Оболенский — главный инженер засекреченного конструктор¬ского бюро в Ленинграде. Сохранилось около десятка его писем Пастер¬наку с сообщениями о его защите Пастернака против нападок С. Вургуна, В. Ермилова, В. Назаренко и др. и настойчивыми рекомендациями, что¬бы Пастернак широко публиковал свои стихи, роман и пр.

1 К письму Оболенского Пастернаку были приложены обращения к К. Симонову и в «Литературную газету». «Простите мне эту непрошенную «защиту» Вас, по существу, конечно, ни в какой защите современников и не нуждающегося, ибо у Вас есть другой защитник — всемогущее время! Но — хоть убейте, — «не могу молчать!» Ибо слишком люблю Вас как по¬эта» (Материалы ГМГЛ. С. 77). В «Литературной газете» 5 сент. 1954 К. Симонов, отмечая большую формальную простоту последних стихов Пастернака, писал, что раньше, однако, он «проявлял себя человеком бо¬лее широких взглядов, чем в стихах, напечатанных в 1954 г.».

2 Имеется в виду статья В. Ермилова «За социалистический реализм» («Правда», 3 июня 1954). Оболенский писал в «Правду» по поводу выс¬тупления Ермилова: «Я — старый производственник, я не критик, но я — большой любитель стихов, ценитель поэзии. И вот, прочитав статью В. Ермилова «За социалистический реализм», опубликованную в № 154 газеты «Правда», — я подумал: «Если бы мы, производственники, так же критиковали друг друга, — если бы каждый из нас радовался промахам другого и старался бы их раздувать — не далеко ушли бы мы в своем про¬изводстве»» (Ивинская. В плену времени. С. 294).

1304. А. А. СУРКОВУ

13 декабря 1954, Переделкино

13 декабря 1954

Дорогой Алексей Александрович!

Прошу передать товарищам, избравшим меня в делегаты Съезда, мою сердечную благодарность за честь избрания1.

Пусть они простят мне, а также извините и Вы, мое отсут¬ствие на заседаниях Съезда по нездоровью. Желаю товарищам ус¬пеха в их работах.

Ваш Б. Пастернак

Впервые. — Автограф (РГАЛИ, ф. 1899, on. 1, ед. хр. 475).

А. А. Сурков был первым секретарем Союза писателей СССР. Его многолетнее недоброжелательство по отношению к Пастернаку и обви¬нения его в отсталой идеологии никогда не вызывали у Пастернака обиды или раздражения, он был убежден в его искренности и считал, что, по-своему, он прав, — действительно, с точки зрения Суркова, взгляды Пас¬тернака на мир и задачи искусства составляли полную противоположность тому, в чем Сурков был искренне убежден.

1 Бывший делегатом и активным участником Первого съезда писателей в 1934 г., Пастернак попал в число делегатов Второго, созванного через 20 лет. Свое отношение к съезду и писательским организациям вообще Пастернак высказал в письме № 1298. К. И. Чуковский записал