в любой из под¬ходящих для Вас дней, к двум или трем часам. Если этот пред¬полагаемый день придется на воскресенье (14/Н или 21/11), позвольте просить Вас о любезности пообедать с нами. И нельзя ли было бы заблаговременно известить меня телеграммой о вы¬бранном Вами дне?
(Между прочим, я думаю, что среди духовных мыслителей нашего времени близким мне окажется Пьер Тейяр де Шарден. Разве мы не говорили с Вами о нем? Его книги стоят у меня на полке2. Я уже чувствую какую-то склонность к нему и общее пред¬ставление, но еще не было времени для основательного чтения.)
Самое главное и высокое — это реально и независимо про¬житая жизнь, полностью воплотившаяся в сосредоточенность надолго остающихся открытий, в редкостной и зримой новизне науки и искусства, выражающей вечную, длящуюся века новизну самой жизни, — каждой жизни, — повсюду и всегда.
Эта личная, современная, не обусловленная правилами геро¬ическая черта отличает облик г-на Неру3, что для меня самое дра¬гоценное и — не боюсь показаться нескромным — родственное (или конгениальное?). Говорить о его понимании духовного как более реального, чем личная причуда или милость, стало общим местом*. И это те же черты, которые характеризуют божественные имена нашей литературы — Пушкина и Чехова.
Неужели я с теми, кто признает высшую необходимость доб¬ра, умения примирять разные мнения, единства людей в общей любви к Богу и взаимопонимания, ведущего к миру? Все это са¬моочевидные и повелительные истины… Такие люди, как Л. Тол-стой или Ганди, Ром. Роллан или Альб. Швейцер, — выше меня на голову5.
Эта фигура истинно поэтической жизни, что выражено в его книгах, например, в том, что он говорит о Вивека-нанде (простите, если я искажаю написание этого име-ни4). (Прим. Б. Пастернака.)
Я не люблю общих и неопределенных, пустых нравоучений. Реальные дела милосердия кое-что значат для меня, но дела ге¬ния — для меня всё.
Меня растрогали Ваши строчки из Тагора (о жизни и флейте) в новогодней открытке6.
Ваш Б. Пастернак
Письмо не перечитываю. Оно полно ошибок, но Вы навер¬ное уловите смысл в темноте.
Впервые: «Teihard Review and Journal of Creative Evolution*. London, 1986. V. 21, № 3 (отрывки). — «Вопросы философии», 1990, № 8. — Авто¬граф по-англ. (собр. адресата).
Амийя Чакраварти — бенгальский поэт и публицист, секретарь Ра-биндраната Тагора, профессор Бостонского университета. Сохранились три письма Пастернака к нему, частично публиковавшиеся в журн. «Christian Century* (Чикаго) и «Indian Literature* (Дели).
1 В числе подарков была книга: Rabindranath Tagore. Fireflies. The Macmillan Co, 1957, с надписью: «Boris Pasternak with warm regards. Amiya Chakravarty, 1959» («Борису Пастернаку с теплыми чувствами»). Чакраварти приезжал в Переделкино 28 дек. 1959 г.; по его словам, Пастернак говорил с ним о близости смерти, ожидание которой он не мог бы вынести, если бы «не открыл для себя Иисуса Христа. …Он пришел ко мне» (там же. С. 160).
2 Книги французского религиозного философа Тейяра де Шардена были подарены Пастернаку Ж. де Пруайяр: «Le phenomene humain». Paris, Seuil, 1955 («Феномен человека») и «Le Milieu Divin». Paris, Seil, 1957 («Божественная Среда») с надписью: «»Sic deus dilexit mundium» pour ceux qui aiment le monde. A Tun de ceux la. Jacqueline. Paris. 1959» («»Так Бог воз¬любил мир» во имя тех, кто любит мир. Одному из них»).
3 Пастернак знал, что прямое обращение Джавахарлала Неру к Хру¬щеву остановило травлю, развязанную после присуждения ему Нобелев¬ской премии. В письме к Чакраварти 15 сент. 1959 Пастернак писал: «Я кланяюсь ему в ноги в знак своей огромной благодарности» (там же. С. 163). Вскоре Пастернак получил от Неру надписанную им фотографию.
4 Свами Вивекананда — индийский религиозный деятель, на учение которого опирался Ганди в освободительном движении Индии. Дж. Неру в книге «Открытие Индии» (М., 1955) многократно ссылается на него.
5 Эти слова продолжают разговор с Чакраварти и отказ Пастернака подписываться под «самоочевидными истинами»; об этом же он писал Ж. де Пруайяр 17 янв. 1960: «Меня посетил один профессор индийской философии из Бостона. У меня не хватило сил отказать ему в автографах для разных лиц, — банальностях, написанных почти под его диктовку, например, что весь мир должен объединиться в любви к Богу или что я питаю желание посетить когда-нибудь Индию и т. д. Внезапно я взбунто¬вался против гипнотизирующего действия общих мест. «Я полная противо¬положность тому, что вы заставляете меня писать. Я не моралист, не при¬миритель, не филантроп, может быть, я даже безнравственный и не гу¬манный человек. Дела милосердия много значат для меня, но дела гения больше, если не все», — сказал я ему на своем плохом английском. Я зто рассказываю Вам, чтобы отметить, что из всех современных теологов-мо¬ралистов, вроде Альб. Швейцера, например, из всех этих прекрасных душ (действительно прекрасных), самый значительный, близкий и родной для меня — Пьер Тейяр де Шарден, чьи книги я получил от Вас больше года тому назад» («Новый мир», 1992, № 1. С. 182).
6 В своей рождественской открытке Чакраварти цитировал слова Ра-биндраната Тагора из поэмы «Гитанджали» (№ 7): «Позволь мне сделать свою жизнь простой и прямой, как тростниковая флейта, чтобы Ты на¬полнил ее Твоей музыкой» (там же. С. 161).
1649. Т.-С. ЭЛИОТУ
14 января I960, Переделкино
14 января 1960
Несмотря на то, что я многих просил передать Вам благодар¬ность, многолетнее восхищение и просьбу простить мне времен¬ное молчание1, пока не будет окончен черновик пьесы и я не по¬зволю себе взяться за большое письмо к Вам, — предмет чистой радости для меня и чести, — несмотря на то, что кто-то из них дол¬жен был рассказать Вам о моих чувствах и передать извинения, — я не найду покоя, пока в нескольких словах сам не выскажу свою любовь, уважение и дружеские чувства.
Необоснованные сближения, которые иногда делались меж¬ду Вашим искусством и моими слабыми ранними опытами, были для меня неизменно лестны, хотя в их основе лежала ошибка. Бо¬юсь, что эти сближения удивляли Вас, чтобы не сказать — шоки-ровали и раздражали.
Наш век не был обделен новыми крупными писателями, поэта¬ми и художниками. Но гораздо значительнее то, что Вы оказались способны и согласились стать выражением эпохи, ее определяю¬щей сущности и особой новизны быстро бегущего времени.
Вот, например, Т. Манн — величайший голос Германии и Европы на рубеже веков, — он один удостоился чести понять и передать очарование недавнего прошлого, воздать благодарность озарениям девятнадцатого столетия и попрощаться с ним. Он бли¬же всех подошел к тому, чтобы приветствовать изменения и ново¬введения нашего времени, чтобы обличить, оплакать и заклеймить его преступления, судить и оправдать его. Надо следовать его нрав¬ственным положениям, его окрыленной и возвышенной мысли.
Но его искусство не покоряет меня. В нем нет сконцентриро¬ванного воплощения поражающей новизны реальной жизни и ощутимой сути того, что было пережито и увидено, выстрадано и преодолено. Он слишком облегчал себе писание книг. Из пяти или более подходящих прилагательных в своем тексте он ни разу не пожертвовал четырьмя и не вычеркнул их, чтобы оставить един¬ственное — необходимое. Мука отбора и сокращений была не обя¬зательной для него. Его романы по большей части, на мой скром¬ный взгляд, лишь расцвеченные статьи и очерки, публикации дневников и заметок значительной личности.
В нем было достаточно глубины и чувства, чтобы, к примеру, распознать гений Рих. Вагнера, божественную сущность этого высокого прошлого, так же, как это распознал Обри Бердслей. Потому что Р. В<агнер> действительно был одной из главных со¬ставляющих того времени, основанием, почвой и химическим эле¬ментом нашего (моего и Вашего) детского подражания божествен¬ной тайне железных дорог, поездов, путешествий, разнообразия языков и больших городов, проникновения в недавно появившу¬юся особую сущность природы в современном городском окру-жении. Вагнер несомненно был бессмертной основой скрытого замысла и громким отзвуком всех этих перемещающихся жизней, скорых поездов и открытий.
Но почему ничего подобного Вагнеру нет в самом Т. Манне, ничего от того осязаемого волшебства или алхимии, когда произ¬ведение искусства кажется не рассуждением о жизни или ее опи¬санием, а случайно выломанным куском самой плотности бытия, формообразующей сути существования.
И как естественно было найти на поверхности Ваших стихов
Frisch weht der Wind Der Heimat zu. Mein irisch Kind Woweilestdu?-*2
которые несет вдаль поток современного поэтического вдохнове¬ния, подобный настоящей большой реке, увлекающей в своем те¬чении всевозможные предметы — приметы времени.
Дует свежий ветер в сторону моей родины. Где ты, мой ирландский мальчик? (нем.)
Не теряйте времени на ответ мне. Я попытаюсь узнать, дошло ли до Вас мое письмо, не беспокоя Вас. Скажите г-ну Ст. Спендеру (по отношению к которому мой долг и смущение также велики, как перед Вами), пусть до того, как отдавать в печать мою статью о Шопене, он покажет ее г-же Жаклин де Пруайяр, Rue Fresnel, Paris XVI. В феврале к ней вернется рукопись ее французского перевода. Думаю, что к этому времени я его просмотрю. Во всяком случае скажите ему, что в русском тексте есть ошибки. Я ошибочно сум¬мировал номера этюдов обеих нотных тетрадей (из ор. 10 и ор. 25). Поэтому у меня получилась неверная нумерация и то, что я назы¬ваю восемнадцатым этюдом (12+6) в действительности шестой этюд второй тетради (по-моему, ор. 25, если я правильно помню)3.
Не сердитесь на длинное и пустое письмо и на дерзость пи¬сать Вам по-английски. Но по-французски или по-немецки у меня вышло бы не лучше.
Смешная и смущающая невнятица моих стихов по-англий¬ски (если Вы или кто-нибудь еще имели несчастье увидеть их) должна была удивить Вас и Спендера и стать испытанием Вашего терпения. Несправедливо винить переводчиков в этой неудаче. Смешение стиля — мой собственный случай, это неудачное след¬ствие не какого-то внешнего воздействия, но внутренней чуткости и податливости влиянию великих и потаенных исторических сил.
2>. Пастернак, преданно и с почтительным восхищением.
Смерть Альбера Камю — глубокая утрата для меня. Как я на¬деялся когда-нибудь встретиться и познакомиться с ним!4
Впервые: газ. «Quarto», № 61980, May. — Автограф по-англ. (собр. адресата).
1 Т.-С. Элиот через Ст. Спендера послал Пастернаку слова привета и свои книги: «The elder statesman*, «Poems», «Four Quartets*, ^Collected poems*, страницы которых содержат пометы Пастернака.
2 Песня матроса, открывающая оперу Вагнера «Тристан и Изольда».
3 Ст. Спендер предполагал опубликовать статью о Шопене в своем журнале «Епсошпег». Ж. де Пруайяр перевела эту статью на французский, причем исправила нумерацию этюдов Шопена, считая авторскую оши¬бочной. Но в действительности сквозная нумерация, которую Ж. де Пруайяр считала обязательной, применяется наравне с делением на две тетради, по 12 этюдов в каждой, как у Пастернака.
4 Ж. де Пруайяр 8 янв. 1960 сообщала Пастернаку о смерти А. Камю в автомобильной катастрофе: «…Бедный Камю, он
