сделанным Е. Г. Эткиндом. По договору Пастернак просил выплатить 60% гонорара (см. письмо № 1612 и коммент. к нему).
1383. Л. Л. СЛЕЙТЕР,
Ж. Л. и Ф. К. ПАСТЕРНАКАМ
14 августа 1956, Переделкино
14 авг. 1956
Дорогие мои Лида, Жоня и Федя! Я глазам своим не верю, выводя ваши имена. Целая вечность прошла за то время, что я не писал вам. Для меня праздник возобновлять с вами переписку. Что сказать вам, чтобы это было также праздником для вас?
Я живу так, как нельзя было мечтать, не в том смысле, что кто-нибудь меня облагодетельствовал или осчастливил, но что жизнь сложилась из цепи случайностей, мною прямо не вызван¬ных и которых я не заслужил и несмотря на свою постоянную рис¬кованность послуживших мне на пользу и на счастье.
Мне было очень стыдно узнать, что какое-то наличие футу¬ристических глупостей, о последствиях которых я не думал, снис¬кали мне подобие имени далеко отсюда. К тому времени я и без этого позора уже отрицал половину сделанного в прошлом и ее стыдился, а тут еще эта преувеличенная переоценка. Я не знал, куда деваться от стыда. И пример папы стоял передо мной, этого, так много сделавшего, редкостно сильного и совершенного худож¬ника, так, при всем признании все же недооцененного.
Скоро естественно явившаяся мысль укоренилась во мне, что это не по заслугам отведенное место надо занять и заполнить, этим вниманием надо воспользоваться и это великодушное, ничем не объяснимое доверие оправдать.
Так прошли мои послевоенные годы. Чередуя эти занятия с многочисленными переводами (двухчастного Генриха IV-ro, обе¬их частей Гетевского Фауста, Короля Лира, Макбета, огромного множества лирических вещей венгерского поэта Петефи и т. д.) я несколько лет работал над большим романом «Доктор Живаго», самое начало которого (пятую долю всего целого) я вам послал1, но которая ничего не сказала вам, потому что не могли вы знать, что у меня задумано дальше, как серьезен сюжет и куда заведет меня его изложение.
Я не буду распространяться о нем. Его вам привезет Б<ерлин> и вы его прочтете.
Кстати. Жизнь у многих, если не у всех, подвигается вперед странными совпадениями. Это давно замечено, но не объяснено. Я собрался вам писать и начал письмо дня за три до его внезапно¬го появления. Вообще я последнее время воздерживался от писа¬ния вам по просьбе Зины, просившей, чтобы я дождался, когда Леня поступит в университет.
Его в прошлом году провалили на конкурсных экзаменах в Высшее техническое училище только как моего сына, потому что в некоторых органах моя жизнь известна до более тонких подроб¬ностей, чем мне самому. И вот, желание матери было, чтобы сво¬им письмом вам я не повредил ему и на этот раз. Половина экза¬менов у него прошла отлично (он держит на физико-математи¬ческий факультет), половина, три экзамена счетом, еще предсто¬ят. Но в то же время он получил призывную военную повестку и в перерывах между экзаменами должен являться в военный комис¬сариат на освидетельствование2. Две силы борются за бедного мальчика, и одна у другой оспаривают, довершая его экзаменаци¬онные волнения и затрудняя ему подготовку между испытания¬ми. Если он не сдаст экзаменов блестяще, он тотчас же попадет в солдаты. Я не знаю, чем это кончится, но допишу письмо и от¬правлю его с Б<ерлином> не раньше, чем все определится.
Возвращаюсь к роману. Вы будете иметь возможность про¬честь его. Быть может, он даже вам не понравится — надоедливой и чуждой философией — скучными растянутыми местами, несоб¬ранностью первой книги, серой неэффектной бледностью пере¬ходных мест. И все-таки, все-таки это большой труд, книга огром¬ного, векового значения, судьбы которой нельзя подчинять моей судьбе и вопросам моего благополучия, но существование кото¬рой и выход которой в свет, где это возможно, важнее и дороже моего собственного существования.
Поэтому доводы осторожности и благоразумия, которые вы¬двигал мне Б<ерлин>, после некоторых уже свершившихся с книгою обстоятельств, о которых он вам расскажет, до меня не доходят3. Он не представляет себе, о чем речь, он себе не представ¬ляет, что может быть написано о жизни в нашем поколении, худо¬жественные обыкновения, литературные прецеденты после симво¬листического периода не подготовили его к этому, не дали ему та¬ких мерил. В скобках, если когда-нибудь в будущем вы захотите написать мне по почте о впечатлениях, напишите, понравилась ли вам вещь и насколько понравилась, не слишком вдаваясь в ее существо.
Я дам Б. один экземпляр. Он пообещал мне, что у вас на мес¬те перепишут рукопись по-русски во многих экземплярах (я бы хотел не менее, чем в 12-ти) грамотно и точно, с тщательною про¬веркою (у меня, кстати, не было времени проверить последнюю машинопись (dactylotypie). Он возьмет это на себя, это не ваша забота4.
По изготовлении этих копий надо будет дать прочесть роман вашим виднейшим русским, — Каткову, Оболенскому, Коновало¬ву5 и, обязательно Bowr’e. Может быть, по истечении времени пос¬ле того, как роман появится в Италии по-итальянски в полном, несокращенном виде, возникнет возможность и необходимость перевести и выпустить его на других языках, в частности по-анг¬лийски. Инициатива во всем будет принадлежать итальянскому издательству Фельтринелли в Милане. Подробности Б. известны.
Я ничего ни вам, ни ему не поручаю и даже это не желатель¬но, и ни о чем не прошу, кроме одного единственного: когда оче¬редь дойдет до выпуска английского издания, чтобы экземпляры оригинала в хорошем виде имелись у вас или у кого-нибудь друго¬го под рукою, и чтобы подыскали очень хорошего переводчика (литературно одаренного англичанина), в совершенстве владею¬щего русским, потому что этой вещи нельзя переводить кое-как, ближайшими доступными средствами, по-домашнему6.
Но даже и в этом случае, при существовании художественно совершенного, идеального переводчика ему необходимо потребу¬ются советы знатоков русского народного фольклора и разных цер¬ковных тонкостей и текстов, потому что всего этого очень много в романе и не в форме проходящих выдержек и заимствований, по-нятие о которых может дать словарь или справочник, а в форме новых образований, живо и творчески возникших на основе дей¬ствительных подлинностей, то есть всего того, что в новом для него, ином, чем до сих пор разрезе, будет открыто человеку сведущему.
Б. говорит мне о возможности вызова к вам в университет или на шекспировские торжества в Стратфорде в будущем году. Я про¬my этого не делать. Я этим не воспользуюсь. Я мечтаю поехать на запад, если Бог даст, буду тогда еще жив, года через два. Мне страш¬но хочется вас повидать. Но очутиться у вас так просто ради одно¬го свидания с вами (как это ни дорого) или с целью разъездов и путешествий для накопления впечатлений как-то немного мало. Мне представляется общение с людьми более деятельное и широ¬кое с обменом каких-то действительно выношенных и назревших мыслей, а не только их подобием, как это в большинстве бывает. Между тем огромное множество их содержится как раз в романе, появление которого должно надолго предшествовать моим пере¬движениям.
Б. не хочет этого взять в толк, потому что смотрит на все толь¬ко с точки зрения моей невредимости и практической удачи. У него порядок обстоятельств получается обратный. Сначала, по его мне¬нию, надо получить английское приглашение и воспользоваться им, а потом допустить выход романа в переводах. С точки зрения наших порядков появление произведения за границей до напеча-тания его у нас беззаконие, за которое я, не знаю как, но очень сурово отвечу. Но я не представляю себе, как и когда его могли бы напечатать у нас, а написал я его не для того, чтобы прятать. И я пошел на этот риск и, сколько бы раз ни повторилось это искуше¬ние, вновь пошел бы на него.
Но вернемся к вопросу о поездке. Эти годы я был очень за¬нят, совершенно ничего не читал и то немногое, что знал по-фран¬цузски и английски, подзабыл порядком. Может быть, я все это еще освежу. Во всяком случае, для каких-то импровизаций на са¬мые тонкие и неуловимые темы человеческого духа я достаточны¬ми данными не располагаю, а тогда зачем бы я поехал?
После этого пространного письма и все на одну тему мне ос¬талось добавить, что Леня, по-видимому, попадет в университет. Только одна отметка, письменная, по сочинению, пока еще не известна, остальные все пятерки.
Письмо мое к вам отойдет. Не считайте эгоизмом и безразли¬чием ко всему на свете то, что большое письмо полно только сло¬вами даже не о самом себе, а об одном последнем произведении. Но это главное не только для меня, но и на самом деле, объектив¬но. Остальное вы, наверное, знаете из писем других. В прошлом году умерла Оля Фрейденберг, — вы, наверное, об этом знаете. Шура с семьей живет сносно, всегда заняты и перегружены рабо¬той. Ну что я вам буду рассказывать в этой плоскости о себе? — Лучше я здесь с вами распрощусь и расцелуюсь, пожелав вашим обеим семьям, о которых много хорошего рассказывали Б. и ез¬дившие к вам в Оксфорд7, счастья и здоровья не меньшего, чем выпало и продолжает выпадать мне на долю.
Пишите, когда хотите, и все, что хотите, мне по городскому адресу: Москва В-17. Лаврушинский пер. д. 17/19 кв. 72.
Но живу я круглый год на даче, Зина превратила ее в зимний дом с паровым отоплением и всеми удобствами.
Впервые: Письма к родителям и сестрам. — Автограф (Pasternak Trust, Oxford).
1 Первая книга «Доктора Живаго» была послана сестрам в декабре 1948 г. вместе с письмом № 1083.
2 См. об этом в письме № 1376.
3 По просьбе 3. Н. Пастернак, И. Берлин пытался отговорить Пас¬тернака от печатания романа за границей, обещая сделать микрофильмы с рукописи и спрятать их во всех концах света, в Оксфорде, в Вальпараи¬со, на Гаити, в Ванкувере и пр. для сохранности даже на случай ядерной войны (см. Воспоминания. С. 532). Это предложение страшно рассердило Пастернака, желавшего, чтобы текст романа был известен, и как можно шире и свободнее распространялся во многих копиях.
4 Берлин не сделал этого, а просто передал машин, романа сестрам, вероятно, надеясь, что они это сделают сами.
5 Георгий Михайлович Катков, Дмитрий Дмитриевич Оболенский и Сергей Александрович Коновалов — профессора разных колледжей Окс¬фордского университета.
6 Перевод был поручен слависту Максу Хейуорду.
7 Имеется в виду встреча К. М. Симонова и Л. Л. Слейтер с сыновья¬ми в мае 1947 г.
1384. Е. А. КРАШЕНИННИКОВОЙ
16 августа 1956, Переделкино
16 авг. 1956 Дорогая Катя!
У Вас очень хорошо написано первое письмо, от 7/8, лиловы¬ми чернилами. Вы перебираете, ступень за ступенью, движение вре¬мени в то первое военное лето, ход наших встреч1, ход событий, ход и логику Ваших чувств, Вашего душевного созревания.
Когда человек, припоминая, шаг за шагом восстанавливает прошлое или
