в больнице, а сейчас в санатории под Москвой.

Еще раз благодарю Вас за согласие на отсрочку, которую тре¬бовало Государственное издательство (Гослитиздат)1. И это все, что я от Вас хотел. Большее было бы лишним.

Если вещь не появится у Вас по-итальянски 1 сентября в том виде, который соответствует первоначальной русской рукописи, это в высшей степени заденет и огорчит меня.

Задержка итальянского издания создаст препятствие для по¬явления других иностранных переводов (например, во Франции, Англии, Чехословакии и других местах), осуществление которых я поручил Вам и поставил в зависимость от Вас.

У нас роман никогда не будет издан. Лишения и беды, кото¬рые, возможно, ожидают меня, когда появятся заграничные изда¬ния и не будет аналогичного советского — это не наше дело, ни мое, ни Ваше2.

Нам важно только, чтобы работа, не взирая на это, увидела свет, — помогите мне в этом.

Примите выражение моих лучших чувств.

Б. Пастернак

Впервые: «Континент», 2001, № 107. — Автограф по-фр. (РГАНИ).

1 Получив телеграмму от Гослитиздата, Фельтринелли писал 22 марта Пастернаку, что его обрадовало известие об издании «Доктора Живаго» в Москве и он торопит своего переводчика с быстрейшим окончанием ра¬боты. О своем намерении издать роман после выхода его в Москве в сен¬тябре, Фельтринелли извещал Гослитиздат письмом 10 июня 1957, где из¬лагал соображения в пользу публикации этого произведения, показываю¬щего вслед за русскими писателями XIX в. «природу и душу России» в духе реализма «в лучшем смысле слова» (там же. С. 295).

2 Этот абзац отчеркнут рукой адресата по полю, как непонятный.

1440. П. ЦВЕТЕРЕМИЧУ

25 июня 1957, Узкое

25 июня 1957 Дорогой Цветеремич!

Сердечный привет! Спасибо Вам за все заботы и хлопоты обо мне. Если у Вас будет случай, раздобудьте, пожалуйста, мартовс¬кий номер французского журнала «Esprit». Там есть статья обо мне и переводы1. Я ведь ничего этого не вижу, не получаю и не знаю ничего из того, что имеет отношение ко мне. Было предположе¬ние во французском издательстве Gallimard об издании «Доктора Живаго» во французском переводе. Наверное переводчики и пе¬реводчицы M-lle Helene Peltier, M-me Jacqueline de Proyart de Baillescourt, M. Aucouturier и др. списались с Фельтринелли об этом, как и представители английской фирмы Collins2. Я хотел бы, чтобы они знали, что не надо задерживать выпуска книг из-за того, какие это может иметь последствия для меня. Я писал роман для того, чтобы он был издан и прочитан и это остается единствен¬ным моим желанием. Бще раз всего лучшего. Я выздоравливаю и, может быть, скоро увижу Вас3.

Ваш Б. Пастернак

Впервые: «Континент», 2001, № 107. — Автограф (собр. адресата). Пьетро Цветеремич — итальянский славист и переводчик «Доктора Живаго».

1 Имеется в виду «Esprit», 1957, № 3, в котором опубликованы перево¬ды М. Окутюрье и его статья о Пастернаке. Пастернак познакомился со ста¬тьей и переводами Окутюрье только в начале августа и писал сестре Лидии: «Сколько самостоятельной ценности, в смысле таланта и понимания, в ста¬тье и в особенности в переводах, не правда ли? Как понято существо, т. е., что у меня главное, что нет» (Письма к родителям и сестрам. Кн. П. С. 267).

2 Фельтринелли всячески задерживал договорную процедуру с Галли-маром и требовал такую цену за уступку прав Коллинзу, что ставил под угрозу возможность издания, — при этом никакие связи с французскими переводчиками, несмотря на выраженное желание Пастернака, наладить¬ся не могли.

3 Письмо написано в ответ на известие от Цветеремича об окончании перевода и скором его приезде в Москву. Цветеремич виделся с Пастерна¬ком в конце сентября, приехав в составе делегации, приглашенной Со¬юзом писателей. Официальные власти сразу завели разговор о нежелатель¬ности итальянского издания «Живаго» и передали ему машин, подложно¬го письма, якобы от Пастернака, датированного 19 сент., в котором автор признавался, что ему «стало известно» о Цветеремиче, как об одном из переводчиков его романа, и излагал свое отношение к тексту «Доктора Живаго», как «начальному, нуждающемуся в серьезном совершенствова¬нии предварительному варианту будущего произведения», издание кото¬рого считал «невозможным» («Согпеге della Sera», 14 gennaio 1987). См. коммент. к письму № 1451.

1441. А. Д. СИНЯВСКОМУ

29 июня 1957, Узкое

29 июня 1957

Дорогой Андрей Донатович!

От всей души благодарю Вас за доставленную радость1. Неза¬висимо от того, кому посвящена она, великим удовольствием было прочесть статью, с такой исчерпывающей сжатостью выражаю¬щую существо разбираемого и его «душу», «философию», и кото¬рая была бы написана с таким естественным изяществом, напо-миная лучшие в этом отношении впечатления юности, вроде Ак-саковской биографии Тютчева или Страховских статей о Фете2.

С какой счастливой законченностью поняли Вы все главное во мне! И как до конца, без остатка, прозрачно и стройно изложи¬ли, развили и разъяснили! Часть широкого материала, который Вы привлекли и охватили, и которым так увлекательно пользуе¬тесь, целиком его себе подчинив, я встречаю в первый раз, — она мне была неведома; о другой я забыл.

Исправьте две описки в приводимых Вами примерах на стр. 13.

Казалось альфой и омегой (а не «казались») и затем:

Бывало снег несет вкрутую, Что только в голову придет3

(а не «идет»), т. е. снег несет, что в голову взбредет, как несут око¬лесицу…

Собственные достоинства статьи (помимо того, что она напи¬сана обо мне) отнимают у меня всякую надежду на то, что ее при¬мут у Вас, одобрят и, не искромсав, напечатают4. Мой опыт под¬сказывает, что это более чем сомнительно. Больше года шла подго¬товка и составление моих избранных стихотворений. Над книгой живо и плодотворно поработал составитель Н. В. Банников, а я на¬писал для нее биографическое вступление (знаете ли Вы его в руко¬писи?) и много новых стихотворений для заключительного разде¬ла. Долго верили, что книга будет издана. Я редко, периодами, и очень слабо разделял эту веру. Но нынешняя обстановка ничего от этих вероятий не оставила. Книги не напечатают, так же как и «Док¬тора Живаго», романа в прозе, об издании которого тоже была речь.

Но если когда-нибудь положение изменится, Ваш разбор, с моей точки зрения, не будет иметь соперников по проницатель¬ности Вашего понимания, по содержательности мысли и литера¬турной живости формы5.

Мне о Вас говорили прошлым летом, это была наилучшая рекомендация6. Я рад, что случай столкнул нас и что жизнь, на¬верное, сведет нас еще ближе. Буду рад с Вами познакомиться и повидаться7, как только по истечении больнично-санаторных сро¬ков попаду опять к себе в Переделкино, и прежняя жизнь опять наладится. Об этом я не смел мечтать еще очень недавно. Я был болен очень долго, физически мучительно и очень серьезно. Те¬перь мне лучше, теперь мне почти совсем хорошо. О возможнос¬ти встречи извещу Вас особо.

Еще раз благодарю Вас за Вашу работу, за желание добра, скво¬зящее в ней, за Вашу свободно дышащую мысль, за неторопли¬вый, скромный и достойный тон статьи, за светлое преодоление всего мнимого и лишнего.

Ваш Б. Пастернак

Иногда мои письма пропадают. Удостоверьте меня хотя бы двумя строчками на открытке о получении письма.

Впервые. — Местонахождение автографа неизвестно. Печатается по машин, копии (РГАЛИ, ф. 2833, on. 1, ед. хр. 536).

А. Д. Синявский — историк литературы, преподаватель Университе¬та, в ту пору сотрудник Института мировой литературы им. А. М. Горько¬го. Осенью 1956 г. через Э. Пельтье Синявский получил от Пастернака ма¬шин, романа «Доктор Живаго» (см. коммент. 2 к письму Jsfe 1387).

1 Имеется в виду статья Синявского о поэзии Пастернака, написан¬ная для «Истории русской советской литературы» (в 3 т.). Изд. ИМЛИ АН СССР. 1958-1961. «Написав статью, — вспоминал позднее Синявский, — я был в ней не уверен; я сомневался, насколько мне удалось войти в по¬этический мир Пастернака, насколько я угадал его образ. Я шел непос¬редственно от стихотворных текстов Пастернака — и не знал, правильно ли я их понимаю по сравнению с авторским замыслом. <...> Мои сомне¬ния в себе кончились тем, что, еще никому не показывая статьи, я решил¬ся послать ее по почте на суд самому Пастернаку» (Boris Pasternak. Colloque de Cerisy-la-Salle. Paris, 1979. P. 11).

2 И. С. Аксаков. Федор Иванович Тютчев. Биографический очерк (1874); Н. Н. Страхов. А. А. Фет (Биографический очерк к «Полному со¬бранию стихотворений»; там же «Заметки о Фете») СПб., 1901. Т. I.

3 Из стих. «Все наклоненья и залоги…» (1936).

4 Предсказания Пастернака относительно статьи Синявского сбы¬лись. Он сказал, что «статья о нем в том виде, как она написана, не может быть напечатана: не пропустят» (там же. Р. 14).

5 Действительно первой серьезной работой о Пастернаке в России ста¬ло предисловие Синявского к тому «Стихотворения и поэмы» (Большая серия «Биб-ки поэта». М.-Л., 1965), до сих пор не потерявшее своего зна¬чения, в основу которого вошли основные положения его статьи 1957 г.

6 Вероятно, эта рекомендация исходила от Н. М. Любимова.

7 Синявский датировал встречу с Пастернаком «самым концом 57-го года», когда он пригласил его к себе в Переделкино. Синявский вспоми¬нал разговор с Пастернаком в докладе на конференции во Франции в 1975 г.: «Радикальные перемены в сознании и в обществе были для Пас¬тернака делом завтрашнего дня, — процессом необратимым и всесторон¬ним. Но самым первым в этом процессе представлялось ему высвобожде¬ние из-под формы идеологии, прежде всего не от самой идеологии даже, сколько от ее ограниченности, формализма, от ее осточертевшей, навяз¬шей в зубах фразы» (там же).

1442. Э. Р. КУЧЕРОВОЙ

4 июля 1957, Переделкино

4 июля 1957 Э. Р. Кучеровой.

Я не сравниваю Макбета с Раскольниковым1, а дух обдумы¬вания и подготовки убийства в романе и трагедии, сверхреалис¬тическое, в обоих случаях, и доведенное до мелочей обилие под¬робностей, благодаря которым одинаково живо до содрогания встают в воображении парк, где ночью убийцы подстерегают Банко и городское лето в Петербурге, с малярными работами в нижней пустующей квартире. В мои планы входило дать выдержку только из этого места в Макбете, и я не знаю, во что превратился мой текст после множества редакционных сокращений. Я альманаха не видал и этим не интересовался2.

Напрасно Вы говорите, будто знаете и цените меня. Люди, которым близки мои работы, чувствуют и догадываются, что я никогда не пишу по материалам, что я доверяю живости моих вос¬поминаний3, а не ищу в них документальности, что я их не прове¬ряю. Что когда я пишу, я не заглядываю в книги, потому что я ис¬хожу не от того, что есть и было, а из того, что стало в ходе жизни, и «помнить» для меня значит «поддерживать жизнь» виденного и воспринятого, питаться им и, вместе со своим собственным пре¬вращением, перерабатывать. Если бы Вы действительно имели обо мне понятие, Вы бы знали, что, с Вашей точки зрения, я не только в этом случае, но всегда перевираю4. Не только в отношении Дос¬тоевского, но еще более и в отношении