остальные вещи, но зато в ней эпос и лирика сливаются в одно целое, и этот дар сочетания лирики — одна из удивительных черт Вашего поэтического гения» (там же).
5 Ответ на вопрос Горелого о том, что значит фраза «Просыпаются Саввы IИ зреют Викулы в глуши», означающая в контексте поэмы начало русского послереформенного возрождения.
1504. Ф. А. СТЕПУНУ
30 мая 1958у Переделкино
Дорогой Федор Августович,
как радостно и важно дать Вам знать, что изредка я кое-что узнаю о Вас. Сборник Цветаевской прозы однажды попал мне в руки, с Вашим предисловием1. Два немецких студента из Мюнхе¬на рассказывали прошлым летом о Вас и Сосинских. Жива ли Ваша жена, о которой Вы писали в «Записках прапорщика»?2 Если да, кланяйтесь ей. Я в памяти вижу ее перед собой в окружении бы¬лых собраний, художественных, философских. Я с таким живым чувством пишу Вам не под влиянием воспоминаний. Я не поклон¬ник прошлого, я противник прохождения жизни заново в растро¬ганных повторных пересмотрах. Наоборот, я полон счастья при мысли, что мы оба, Вы и я, еще живы в такое время, когда все меньше становится остатков самоуслаждающейся праздности, когда так дорого стоит и оплачивается каждое движение души, когда все так реально. Надо мной всегда нависают некоторые офи-циальные угрозы и, в еще большей степени, возвращающееся за¬болевание правой ноги (следствие детского перелома, затем бо¬лее позднего перелома колена), вдруг начавшее сказываться в за¬поздалой совокупности, и так болезненно, что часто надолго при-ходится ложиться в больницу. Я не знаю, позволит ли Вам Ваш вероятный и вполне понятный недосуг знакомиться с д-ром Ж<иваго>, когда он выйдет у Фишера3. Но перевод «Фауста» я Вам послал, когда еще не знал Вашего адреса, через П. П. Сувчинско-го4. А если бы Вы его прочли, это за все вознаградит меня. Крепко Вас обнимаю и целую.
Впервые: «Русский альманах». Париж, 1981. — Автограф (собр. Р. Гер-ра, Париж).
Пастернак был знаком с писателем и философом Ф. А. Степуном с 1910-х гг., когда посещал его философский кружок при изд-ве «Мусагет».
1 Марина Цветаева. Проза. Нью-Йорк, Изд-во им. Чехова, 1953.
2 Речь идет о книге Федора Степуна «Из писем прапорщика-артилле¬риста». М., 1918.
3 «Доктор Живаго» по-немецки в изд. S. Fischer Verlag вышел осенью 1958 г.
4 Дарственная надпись на «Фаусте»: «Дорогому Федору Августовичу Степуну с целым роем воспоминаний, но с еще большим миром надежд на будущее, которые вызывает во мне его имя. Б. Пастернак. Москва. 10 мая 1958» (собр. Р. Герра).
1505. Р. ШАРУ
30 мая 1958, Переделкино
30 мая 1958
Дорогой Рене Шар, я мечтаю о том дне, когда смогу прочесть и перечесть еще раз Вашу книгу1, и у меня появится так много поводов для разговора с Вами о полученной радости, которую, возможно, мне удастся передать и Вам. Но по непреодолимым обстоятельствам я все откладываю и откладываю исполнение этого желания. И вот неожиданно совсем недавно, только вчера, в самый разгар этих досадных отсрочек и до того, когда я получу право заговорить с Вами, у меня возникло желание именно Вам пожаловаться на свои баснословно трудные обстоятельства, — «кому же, как не Вам?»2
С одной стороны, — наши литературные вожди продолжают обвинять меня в измене родине, — что несет в себе реальную уг¬розу (в этом чувствуется также подлость «свободно мыслящих», вроде Луи Ар<агона>). С другой стороны, — когда английский биограф Рабиндраната Тагора хочет узнать, какое влияние мог оказать Тагор на современную русскую поэзию, он адресуется не к этим прекрасным фразерам, чей пустой ответ, бессмысленный и бездумно лестный, ему обеспечен, но ко мне, преступнику3. Вот именно на это я и жалуюсь.
Что я могу ему сказать? Это великое имя, это великая жизнь, это поэзия, — а я кто такой, и чего мы все стоим, в сравнении с ним! К тому же с юности я был окружен теми, кто в постсимволи¬стские времена восхищался Гитанджали4, — и не мог разделить их восторга. Мне была дорога скрытая и зависимая духовность вели¬ких русских прозаиков, Жюля Лафорга, Рильке, Блока, работав¬ших в направлении определенных сторон жизни, века и пережи¬ваемой реальности, — вот что мне было нужно, а не та широкая и водянистая одухотворенность, равномерно распределяемая по всем страницам. Но как мне отважиться откровенно высказать такую дерзость?
И вдруг неожиданно, в минуту этой безысходной тоски при¬ходит Ваше дорогое письмо от 16 мая, страница, подобная живо¬му существу, со своей жизнью и дыханием, нежданное явление, как все, что идет от Вас.
Спросите Сувчинского, получил ли он моего Фауста5. Тысяча благодарностей. До свидания!
Впервые: журн.: «Poesie», № 54 (oct.). Paris, 1994. — Автограф по-фр. (собр. адресата).
10 французском поэте Рене Шаре и его книгах, присланных Пастер¬наку, см. коммент. 3 к письму JSfe 1494. Пастернак благодарил его письмом 6 мая 1958: «Ваша книга (которую я получил во время сильнейших при¬ступов боли, доходивших до обморока, в начале моей жестокой болезни правой ноги) стала знаком моего прощания с домом, садом в снегу перед окнами, со своими привычками, с самим собой и Вами. Меня пришлось на носилках отправлять в больницу. Немыслимо было брать Вашу книгу с собой в палату на несколько человек, с взаимным тыканьем больных и нравами почти что военного госпиталя. <...> Я вернулся к себе, и снова
Ваша книга, которую я первою нашел в скопившейся почте, ознаменова¬ла для меня встречу с широкой оголенностью весенних просторов и лесом на горизонте, с тем, как принимают меня вновь ступени крыльца и не¬привычные комнаты, оказавшиеся обширнее, чем были в ожидании выз¬доровления и беспамятстве. Мне очень близко содержание Ваших стра¬ниц, Ваша манера освежать воспоминания в изображении, так что люби¬мые предметы, виденные и пережитые, становятся реальностью, в пол¬ную силу слышится голос восприимчивости, непринужденная глубина доброй памяти и искусства достигает своей цели» («Дружба народов», 1998, N° 2. С. 202-203).
2 Слова из дарственной надписи Р. Шара на его книге «Poemes et prose» (коммент. 3 к письму № 1494).
3 Про это Пастернак писал также сестрам 29 мая 1958: «Биограф Рабиндраната Тагора Чаттерджи запрашивает, что я думаю о Р. Т. В волне увлечения им, которая охватила Западный мир и Россию перед первою мировой войной и вскоре после нее, я не принял участия. Эта слишком широкая форма обобщенной духовности казалась мне бездеятельной и во¬дянистой. Я слишком определенно был захвачен современной западной и русской поэзией, которые подмечали знаменательные, многоговорящие частности новой городской жизни и все свое одухотворение вкладывали в выражение и драматизацию этих признаков. Мне неприятно разочаровы¬вать Чаттерджи, его интерес к моему ответу делает мне честь, и вот я разо¬чарую его» (Письма к родителям и сестрам. Кн. П. С. 286).
4 «Гитанджали» Тагора была подарена Пастернаком жене в 1922 г. в память о первых месяцах любви и сказках Тагора, которые много значили для нее в молодости.
5 Оказия, с которой Пастернак послал книги, задержалась на несколь¬ко месяцев.
1506. П. П. СУВЧИНСКОМУ
9 июня 1958, Переделкино
9 июня 1958
Дорогой Петр Петрович, ну что Вы скажете! Опять Фауст за¬стрял по дороге, вместе с закрытым письмом к Вам, как я узнал совсем недавно1. Какое-то заклятие тяготеет над цепью случай¬ностей вокруг этой книги, как это, вероятно, в природе ее темы. Но если до конца июля Вы все еще не получите книги, известите меня об этой неудаче особо, сверх всего того, что Вы, в своей щедрости, пожелали бы мне в промежутке написать. Книгу Michaux с музыкальными вложениями получил, спасибо ему. Очень хорошие стихи и мысли. Но в ближайшем будущем я го¬раздо больше скажу об этом и, может быть, набравшись храбро¬сти, напишу ему самому2. Приближается время, когда, как мне кажется, Вы получите возможность познакомиться с француз-ским доктором. Воспользуетесь ли Вы ей? Время было гораздо ужаснее и тяжелее, и полно страданий, когда книга задумыва¬лась и возникала. Но именно поэтому, хотя весь этот мрак меня близко касался, я был в лучшем положении, чем сейчас, когда мне все так сказочно, так несообразно с моими возможностями, благоприятствует. Этот замысел рождался из недр трагедии, а трагедия это ведь не только собрание несчастий, но кроме того еще и нагромождение определенностей, нечто вроде горных тес¬нин, сообщающих ноту драматизма пространству, с перевалом и просветом впереди, которые обманывают только своей кажущей¬ся близостью, но в конце концов, пусть и позже, все-таки насту¬пают. О, как легко было все видеть в таких сдвинутых сокраще-ниях. Ни о чем не приходилось думать: камни вопияли, вещи думали за тебя. Обнимаю Вас.
Впервые: Revue des Etudes slaves. 1990. Т. 72. — Автограф (Bibliotheque National, Paris).
1 Сувчинскому был послан «Фауст» с дарственной надписью: «Драго¬ценному Петру Петровичу Сувчинскому, другу, внушителю радости, ду¬ховному союзнику. Б. Пастернак. 10 мая 1958» (там же. С. 754).
2 П. Сувчинский послал Пастернаку книгу своего друга поэта Анри Мишо «L’espace du dedans» («Внутреннее пространство»). «Это поэт и пи¬сатель удивительный, — писал Сувчинский 12 апр. 1958, — <...>он поэт «пещерный» <...> Но кто сказал, кто может утверждать, что человек не есть и всегда будет (как и был) существом «пещерным» <...>» (там же. С. 737). Писем от Пастернака Мишо не получал.
1507. Н. В. РЕЗНИКОВОЙ
10 июня 1958, Переделкино
10.VI.1958. Только что получил Вашего Ремизова от Галли¬мара1 и предвкушаю удовольствие погрузиться в чтение Вашей чудесной французской прозы, дорогая Наталья Викторовна! Но, конечно, это Ремизов в том сопряжении с жертвами увековечи¬вающего отбора, который может представлять хороший талант¬ливый перевод, когда жизнь и действительность, с которыми пе¬рекликалась, перемигивалась и пересмеивалась душа оригина¬ла, перестала существовать, забыта и половина игры, которою переливался и блистал подлинник, утрачена и отказывается слу¬жить, но должна выступить другая сторона произведения, более глубокая и основная, открывающая собою испытание его дол¬говечности. Я заглянул в книгу, едва вскрыл бандероль. Неко¬торые главы я читал раньше в Н<увель> Р<евю> Ф<рансез>2, я поперелистывал сборник, пробежал глазами предисловие. Пре¬красная внешность, теплые тона печати, каждая страница отме¬чена свидетельством Вашего совершенства, все живет и дышит. Передайте Галлимару мою благодарность и скажите там, что ког¬да выйдет мой доктор — пусть направят таким же образом через Союз Советских Писателей, надеюсь, до тех пор меня еще не успеют исключить из него, но мне передадут и в случае исклю¬чения.
Я Вам ответил однажды длинным письмом, которое, навер¬ное, погублено было приложенной автобиографией3, и, не доплыв до Вас, пошло ко дну под тяжестью лишнего груза. Я часто, много и мучительно болезненно, но без опасности для жизни хворал пос¬леднее время, половину которого провел в больницах. Сейчас мне все благоприятствует, я дома, множество народу от Вас и из За¬падной Германии со мною в переписке.
