от неудовлетворен¬ности. Я вижу написанное насвеже, как впервые после его созда¬ния. Но эти случаи неимоверно редки! — Если бы меня не огор¬чал папин рисунок в Лидиной книжке4, я бы попросил разослать ее в разные адреса в Италии, Германии и повсюду. Но, видишь, я удерживаюсь от этого. Бесчисленные поздравления вам всем, сле¬зы, сочувствие, похвалы, взрывы смеха и нежности. Я начал пи¬сать после долгого перерыва. Коллинз написал мне про Автоби¬ографию. Не соглашайтесь, чтобы ее иллюстрировали.

Впервые: Письма к родителям и сестрам. — Автограф по-англ. (Pasternak Trust, Oxford).

1К Новому году Лидия послала Пастернаку книгу избранных стихотво¬рений в своем переводе: Boris Pasternak. Poems. Translated by Lydia Slater. London, 1958. «Русское письмо», написанное в ответ на посылку, не было получено.

2 В недошедшем письме Пастернак рассказывал о переписке с Ю. Кайденом, на которую тот ссылался, публикуя переводы из Пастерна¬ка в газете «New Statesman* 27 дек. 1958.

3 Английский переводчик Г. Камен вскоре издал книгу стихотворе¬ний Пастернака «In the Interlude. Poems 1945-1960». Oxford, 1962. Пре¬дисловие C.-M. Баура, примеч. Г. Каткова.

4 В книге переводов Л. Слейтер помещен рисунок Л. О. Пастернака с сына 1923 г.

1565. Н. С. ХРУЩЕВУ

26 января 1959, Переделкино

Глубокоуважаемый Никита Сергеевич!

Простите, что в дни, когда Вы должны быть поглощены ра¬ботами вдохновляемого Вами Съезда1, имеющего такое безмер¬ное значение для будущего всего мира, я занимаю Вас своими скромными нуждами.

Я не предполагал, что мне снова придется беспокоить Вас. В моем письме к Вам, помещенном в печати, я обращался к Ва¬шей широте и милосердию, и Вашему великодушию приписываю, что остались целы я сам и мой дом.

Но нападки на меня продолжаются и приобрели мелкий и мстительный характер. Я не знаю, насколько они вообще спра¬ведливы. Суд вынесен о книге, которой никто не знает. Ее содер¬жание искажено односторонними выдержками2. Искажена ее судь-ба. Появлению ее на Западе предшествовали полуторагодовалые договорные отношения с Гослитиздатом на ее цензурованное из¬дание. Но мне не хочется препираться по этому поводу. Раз это не разобрано, значит, такой разбор нежелателен. Кроме того, такие пререкания повели бы к новым искажениям.

В дни потрясений, когда я обращался к Вам за защитой, я понимал, что должен чем-то погглатиться, что в возмездие за со¬вершившееся я должен понести какой-то ощутимый, заслужен¬ный ущерб. Я мысленно расстался со своей самостоятельной дея-тельностью, я примирился с сознанием, что ничего из написан¬ного мною самим никогда больше не будет переиздано и останет¬ся неизвестным молодежи. Это для писателя большая жертва. Я пошел на нее.

Но благодаря знанию языков я не только писатель, но еще и переводчик. Я не думал, что эта полуремесленная деятельность, ничего общего не имеющая с кругом личных воззрений и служа¬щая мне средством заработка, будет мне закрыта. Надо попросту желать мне зла, чтобы лишать меня и этой безобидной, безвред¬ной работы.

Не хочу утомлять Вас ни перечнем сделанного мною в этой области (я перевел семь трагедий Шекспира, Фауста Гете и много, много другого), ни перечислением тех крайностей, до которых доходят в редакциях и издательствах, нарушая договоры, рассы¬пая готовые наборы и заменяя мои труды другими работами3, что¬бы изгладить всякий след моего существования даже в далеком прошлом. Достаточно одного Вашего недвусмысленного распо¬ряжения, если Вы пожелаете его сделать, чтобы Ваши исполните¬ли сами восстановили все подробности, не отягощая ими Вашего внимания, и чтобы все изменилось. По последствиям я догадаюсь о Вашем решении, они мне будут ответом.

Если же они не последуют, даю Вам честное слово, я без чув¬ства личной горечи и обиды приму судьбу и расстанусь с лишни¬ми надеждами, как с ненужным заблуждением.

Б. Пастернак

26 января 1959 года. Москва. Переделкино

Впервые: «Литературная газета», 5 сент. 1990. — Автограф (РГАЛИ, ф. 379, без шифра). Письмо не было послано и осталось в бумагах Ивин¬ской. Там же более пространный вариант этого письма, сделанный ее рукой.

1XXI съезд партии проходил с 27 января по 5 февраля 1959 г., Хрущев провозгласил на нем близкое наступление коммунизма.

2 Все писавшие и выступавшие о «Докторе Живаго» говорили, что его не читали. Цитаты, приведенные в «Письме «Нового мира»» были по¬добраны с точки зрения их «неприемлемости» для советского писателя, без соотнесенности с контекстом и с тем, кому из персонажей они при¬надлежат.

3 Договоры, заключенные с Пастернаком на переводные работы, были расторгнуты, набор сб. стихотворений рассыпан, переводы, которые по договору должны были войти в собр. соч. Шекспира, срочно заменялись другими; из 7 трагедий, переведенных Пастернаком, вошли только 2: «Отелло» и «Король Лир», включенные в т. 6, изданный после смерти Па¬стернака, в 1960 г. То же произошло с изданием Ганса Сакса, грузинскими переводами и т. д.

1566. К. А. ПРУТСКОЙ

29 января 1959у Переделкино

29 янв. 1959 г.

Дорогая Клавдия Андреевна!

Ну как мне ответить на Ваше письмо, над которым я плачу и которое меня так взволновало?1 Благодарю Вас, горячо благода¬рю за то, что Вы сказали в нем. Не думайте, что я не нуждался в Вашей ласке и поддержке.

А о Вашей уверенности в том, что Вы уходите из жизни, — что сказать Вам об этом? Кто не уходит из нас? Что мы об этом знаем? Я часто бывал близок к этому. Не надо бояться. И каждый час жизни есть жизнь. И с самого начала, задолго до конца, цер¬ковь ежедневно молится: христианские кончины живота нашего, безболезненны, непостыдны и мирны…2 Да будет так. Целую Вас.

Ваш Б. Пастернак

Впервые. — Автограф.

1 Письмо К. А. Прутской Пастернаку было написано в тот же день, 29 янв. 1959, и передано ему в руки: «Поэту Борису Пастернаку. Я низко (до земли) Вам кланяюсь за счастье и радость, которую Вы дали мне свои¬ми стихами с тех пор, как я их узнала. Я ухожу из жизни, но я ухожу с ними, и я давала их многим, которые их будут знать и не забудут. К. Прут-екая» (Материалы ГМГЛ. С. 79). Публикатор материалов фонда Пастер¬нака в ГМГЛ Й. Чернявская, цитируя письмо К. А. Прутской, добавляет: «В архиве немало писем от людей смертельно больных или идущих на тя¬желые операции. С последними словами они обращаются к Б. П.» (там же. С. 78). Аналогичное письмо написал Пастернаку рабочий с завода «Ша¬рикоподшипник» С. Максимов, о знакомстве с которым Пастернак рас¬сказывал весной 1936 г. А. К. Тарасенкову (Воспоминания. С. 167). Напо¬минанием об этих обстоятельствах 20-летней давности С. Максимов на¬чинает свое письмо 23 апр. 1955: «Ваше творчество и Ваша личность оста¬вили настолько сильное, поистине неизгладимое впечатление, что я не могу не обратиться к Вам в мой последний предсмертный час… Люди в после¬дние минуты своей жизни всегда обращаются к кому-то большому и свя¬щенному для них: кто к Богу, кто к герою… Я же обращаюсь к своему лю¬бимому поэту» (Материалы ГМГЛ. С. 78). Об этом же писал Пастернаку В. Т. Шаламов 20 дек. 1953, узнав о его прощании с умирающим М. М. Пришвиным: «Ваше посещение больного Пришвина — чудесно. И так и должно быть. Он хотел Вас видеть, он звал Вас, далекого в быту, казалось бы, от него человека. Апостольское, святительское есть в жизни каждого большого поэта, и это ведь чувствуют люди, общающиеся с Вами, читающие Ваши стихи…» (там же. С. 65).

2 Слова из малой ектиньи просительной, читаемой на литургии: «Хри¬стианские кончины живота нашего, безболезненны, непостыдны, мирны и доброго ответа на страшнем судищи Христове просим».

1567. Ж. де ПРУАЙЯР

30-31 января — 3 февраля 1959, Переделкино

30 января 1959

Дорогая Жаклин, вчера я прочел, только что получив, три Ваши письма, — у меня разрывалось сердце, когда, пробегая их, я видел перед глазами Вас, моего дорогого и большого друга, — как Вы, измотанная причудами учебного расписания и семейными заботами, во вдохновенной спешке, — главным образом из-за меня, — набрасываете на бумагу свои милые каракули между ос¬тановками ночных поездов, в которых со всей скоростью и в том же горячечном бреду несетесь от одного пункта своего тяжкого жребия до другого1. Я погибаю от сострадания к Вам, подкошен¬ный такой же тяжкой ношей.

Это не ответ на те излияния доброты, таланта и других ду¬шевных сокровищ, из которых состоят Ваши письма. Я оставляю в стороне даже деловые вопросы. Все серьезные разговоры я от¬ложу до другого письма. Я напишу Вам на этой неделе. Сегодня я ограничусь случайным и незначительным только для того, чтобы поговорить с Вами, порадоваться сходству наших взглядов и по¬стоянному взаимопониманию, чтобы отвлечься от такого же пе¬реутомления.

Я никогда не писал Христос с маленькой буквы. Это ошибка одной из перепечаток, или скорее, «исправление» моей орфогра¬фии, которую современная машинистка сочла неправильной. Хо¬рошо, что хоть рукописи, которыми Вы располагаете, просмотре¬ны и исправлены мною. Сделать это в других экземплярах (не го¬воря уже о снятых с них копиях), у меня не было времени. Несом¬ненно, что Ваш текст Автобиографии с новым заключением — единственно верный. Но не нужно подымать истории из-за этих расхождений2. Никто в них не виноват. Можно потерять голову, если все это помнить и за всем следить.

Получая от пятнадцати до двадцати писем ежедневно, я доб¬рался уже до посланий из Бельгийского Конго! (Вы привыкли к французским колониям, но из Переделкина это смотрится по-дру¬гому.)

Доверяйте себе и своему мнению в вопросах текстологии и вкуса. У Вас в руках не только наиболее верные материалы, лучше выверенные, чем все остальные, но Вы сами, Ваше мнение, вкус и интуиция должны брать верх в любом сомнении, любом споре, даже против меня самого. Вы тут верховный судья.

Как я счастлив был прочесть, что мы одинаково думаем о кни¬ге, вышедшей в издательстве Seghers3. Но эта книга не единствен¬ная. Ничем от этого нельзя защититься, ни отменить, ни испра¬вить, ни ограничить. Все, что было достигнуто на пути ко всепо¬беждающей красоте (и составляет душу романа), все это расстро¬ено и разрушено кучей необдуманных публикаций плохих и плохо переведенных стихов, незрелой и слабой прозы, фотографий, кото¬рые уродливее карикатуры, предельной неспособностью отличить красивое от безобразного. Это касается даже нескольких рисун¬ков моего отца. Они чудо мастерства и сходства, но зачем делать такие невыгодные для меня разоблачения.

Мы переживаем период неизбежных неудач. Вы с le Seuil и Мишель можете добиться новой победы и все исправить (как я счастлив, что Вы это придумали)4.

31 января, утром. Я перечитываю книгу и письмо. Я неспра¬ведлив и неблагодарен. За исключением двух-трех фотографий, половина остального… переводы Мишеля, Софи Лафитт, Г. Ару, Ж. Давида и большинство других, разве они не хороши? А наме-рения Ива Берже?

Что касается денежных дел, то я еще не могу прийти к окон¬чательному решению. Я даже не представляю себе общей