до сих пор так и не сумел схватить и выразить и чего, быть может, не выражал никто из Ваших художников (а то бы оно не продолжало пресле¬довать в жизни, не останавливало бы и не ускользало). Додумать это я когда-нибудь поставлю себе задачей. Это какое-то живое нечто, составившееся из переплетения современной городской жизни и природы и природного типа, а главное, из вековых на¬слоений двух порядков празднично победоносных, грозящих перейти в поверхностность и потом потрясающе трагических, об¬рекающих на безмолвие, углубляющих, бездонных.

Я бывал много в Ваших музеях и в том, что является живым музеем или продолжением прошлого в нынешнем, — среди Ва¬шей художественной молодежи. Я, наверное, не испытаю больше ничего такого светлого в жизни.

По возвращении домой меня ждали предвестия опасностей и страдания2. Но за право жить голыми душевными запасами во всем мире надо расплачиваться.

Знаете, какие письма я получаю? Из Америки посылают пись¬мо с ложным адресом: Hamburg, Germany, Boris Pasternak. И пись¬мо доходит! В Переделкино!

Благодарю Вас за память и доброе отношение.

Ваш Б. Пастернак

Впервые: «Вопросы литературы», 1966, № 1. — Автограф (собр. ад¬ресата).

Гия Маргвелашвили — историк литературы и критик, собравший письма Пастернака к грузинским друзьям и опубликовавший их большими подборка¬ми в «Вопросах литературы» (1966, № 1) и «Литературной Грузии» (1966, № 1, 2; 1980, № 2), автор книга «Выход в Грузию» (1981) о русско-грузинских связях.

1 Маргвелашвили заказывал Пастернаку переводы стихов Акакия Церетели для составляемого им в Тбилиси тома «Избранных стихотворе¬ний» (1960). Для этого издания Пастернак пересмотрел свои старые пере¬воды, но новых заказов ему не дали.

2 Имеется в виду вызов к генеральному прокурору. См. коммент. 2 к письму № 1581.

1583. Л. Л. СЛЕЙТЕР

15 марта 1959, Переделкино

15 марта 1959. Вот вам несколько случайных семейных фото¬графий. Все твои открытки получены, бесконечно благодарен. Вре¬мя от времени в моих письмах, возможно, будут перерывы, не беспо¬койся об этом. На меня нашла полоса глубокого давно забытого не¬довольства собой, какого я не испытывал все предыдущие годы. Ощущение грязи и оскорбления, того, что жизнь стала причиной постоянных, ежедневных мучений на все оставшееся время. Я недо¬статочно оценил мягкость и человечность наших властей по отно¬шению ко мне, — это было редким исключением. Кажется, что ро¬ковая неосторожность с этим несчастным стихотворением, по мне¬нию всех друзей, приведет к печальным нравственным последстви¬ям1. Я не могу и не хочу менять свою беспорядочную, запутанную и трудную жизнь. Она создана не моими руками. Но предоставляя ей идти своим путем, я со своей стороны должен ниже склонить голову, ниже, чем этой осенью или зимой, — в тишине и смирении, и, веро-ятно, попробовать начать новую большую работу. Не слушай моей воркотни (по поводу иллюстраций или картинки на титуле твоей книжки2). У меня нет определенного мнения по этому поводу. Пусть мои жалобы не сбивают тебя с толку. Три недели тому назад мы с 3<иной> летали в Тбилиси, чтобы избежать свидания с англ<ийски-ми> журналистами и репортерами, которые приезжали с Макм<ил-ланомХ Когда будет более удобное время, я перескажу тебе те мело¬чи, которые были в моем очевидно пропавшем р<усском> письме. Обнимаю вас всех и прошу простить мне уныние и краткость.

Впервые: Письма к родителям и сестрам. — Автограф по-англ. (Pasternak Trust, Oxford).

1 «Роковой неосторожностью» Пастернак называет передачу стих. «Нобелевская премия» корреспонденту «Daily Mail» Энтони Брауну, ко¬торый опубликовал его 11 февр. 1959 г. Именно этот факт был инкрими¬нирован Пастернаку в прокуратуре как государственная измена.

2 Имеется в виду письмо № 1564.

1584. Б. К. ЗАЙЦЕВУ

15 марта 1959, Переделкино

15 марта 1959

Дорогой Борис Константинович, не могу Вам передать, ка¬кую честь Вы мне оказали, как обрадовали своим письмом. На¬верное, никто не догадывается, как часто я желаю себе совсем дру¬гой жизни, как часто бываю в тоске и ужасе от самого себя, от несчастного своего склада, требующего такой свободы духовных поисков и их выражения, которой, наверное, нет нигде, от пово¬ротов судьбы, доставляющих страдания близким. Ваше письмо пришло в одну из минут такой гложущей грусти, — спасибо Вам.

0 двух частностях 29-го числа знал, — Вы прибавили две но¬вых; рад совпадению в наших днях рождения, ему обязан я Ва¬шим письмом1.

Непременно пришлите мне Вашего «Жуковского»2, — может дойти, хотя все это — дело случая. Пропадают иногда мои русские письма, так что я и русским пишу подчас по-немецки, по-фран¬цузски, по-английски, как куда придется.

Вполне ли оправилась Вера Алексеевна3 (в своем письме Вы пишете о ее болезни)? Чрезвычайно дорого, что Вы мне говорите о моей книге4. Что бы Вы мне ни сказали, я бы все принял с вели¬чайшей благодарностью. Но еще дороже Ваших слов сознание, что Вы книгу знаете (как я мечтал об этом!) и что В. А. слышала ее в Вашем чтении. Вообще — лучшая награда за понесенные труды и неприятности то, что лучшие писатели века, подобно Вам, ее чита¬ли, кто на других языках, кто в оригинале. Воображаю, сколько ошибок завелось в тексте от перепечатки к перепечатке! Как все сказочно, как невероятно! Не правда ли? Пишу Вам, мысленно вижу перед собой и глазам своим не верю. И — благодарю и обнимаю.

Знаете ли Вы П. П. Сувчинского, музыковеда, мыслителя, за¬мечательного человека? Если у Вас есть общие знакомые, пусть они сообщат ему, что лишь улучу минуту, я ему отвечу на его драгоцен¬ную, встревоженную записку5. Говорят, Стеггун любопытствует, как ему лучше писать мне, по-русски или по-немецки. Пусть пишет, как хочет, лишь бы написал. От души всего лучшего Вам и В. А.

Впервые: Cahiers du Monde Russe et Sovietique. 1-2. Vol. XV. 1974, Janvier — juin. — Автограф (Бахметьевский архив, Columbia University).

Б. К. Зайцев познакомился с Пастернаком в 1921-1922 гг., когда чи¬тал его повесть «Детство Люверс», еще не напечатанную. Сохранился экз. «Сестры моей жизни» с дарственной надписью Б. Зайцеву (коммент. 5 к письму № 193). Потом они встречались в Берлине в 1922-1923 гг. О сво¬ем знакомстве и переписке с Пастернаком Зайцев писал в кн. «Далекое» (Washington, Inter-Language Literary Associates, 1965) и в статье «Путь (О Па¬стернаке)» («Литературное обозрение», 1990, JSfe 2).

1 «…Вчера в Ваших «Автобиографических заметках» вычитал, что вы родились 29 января стар. ст. — день моего рождения, только я старше Вас на девять лет. Из-за этого 20-го мне пришла в голову мысль, может быть и странная, но подсказанная дружественным к Вам чувством: поздравить Вас с днем рождения», — писал Зайцев 10 февр. 1959. «Жуковский родил¬ся 29 января. Пушкин умер 29 января, Достоевский скончался в ночь на 29 янв. 1881 г. (через несколько часов после его кончины я родился в Орле)» (Борис Зайцев. Собр. соч. Письма 1923-1971. Т. 11, доп. М., «Русская кни¬га», 2001. С. 176).

2 Борис Зайцев. «Жуковский». Париж, YMCA-Press, 1951. «Не знаю, — писал Зайцев, — доходят ли до Вас книги отсюда. Если доходят, послал бы Вам своего «Жуковского», это чтение плодотворное (не то, что Сирин). Удивительный человек был Жуковский. Единственный ангел в русской литературе» (там же. С. 177). Сирин — литературный псевдоним В. В. На¬бокова.

3 В. А. Зайцева, жена Бориса Константиновича, два с лишним года назад перенесла инсульт.

4 «Ваш роман я прочел весь, вслух, моей больной жене, и нам очень понравилось. Вы не романист, а поэт, и везде Вы, а не Ваши действующие лица. Но чрезвычайная Ваша привлекательность разлита всюду и покоря¬ет. Я за Вас очень радовался, что Вы написали отличную хаотическую по¬эму», — писал Зайцев (там же. С. 176).

5 Речь идет о письме Сувчинского 3 янв. 1959: «Дорогой Борис Леони¬дович, прошу Вас, умоляю — напишите хоть два слава, две строчки! Так не¬выразимо скучно и тревожно без Ваших писем» (Revue des Etudes slaves, 1990. Т. 72. P. 762). На просьбу Пастернака Зайцев отвечал 5 апр.: «Степуну напи¬сал, С<увчинско>го знаю очень мало, но просил передать через знакомых».

1585. Т. и Н. ТАБИДЗЕ

19 марта 1959, Переделкино

19 марта 1959

Дорогая Нита, я простить себе не могу, что когда мы пошли пешком на вокзал, я, в силу привычности этой минуты, так похо¬жей на приготовления к обычной прогулке, забыл проститься с нянею и Маней1. Попросите от меня прощения у них, я так по¬мню все, что они нам сделали, и так им признателен!

Вот с какой я к Вам просьбой, не откладывайте, пожалуйста, ее исполнения, сейчас же возьмите телефонную книгу и списы¬вайте просимые адреса (тех, у кого есть телефоны), а других уз¬найте как-нибудь другим путем. Сообщите мне, пожалуйста, точ¬ные адреса (почтовые, для писем и посылок):

Марины Мицишвили,

Медеи Яшвили,

Этери Николаевны (?) Какобадзе, Гудиашвили2.

Наверное так же, как Фауст, у Вас в семье должно быть (у Ги-вика, наверное?) и все, что я переводил из Шекспира.

Я продолжаю в воображении без конца гулять с Вами и раз¬говаривать. Мы таким образом давно оставили за собой границы Тбилиси. Если это будет продолжаться так дальше, мы скоро обой¬дем пешком с Вами земной шар.

Я здоров (как и все у нас), и те личные огорчения и страдания, которых я опасался по возвращении, места не имели, слава Богу. Но вот что сделайте, вот чего Добейтесь, Нита, для меня. Убедите, по¬жалуйста, маму, чтобы она не связывала с помещением моих пре¬жних переводов судьбы папиных изданий. Улучшения в этом воп¬росе никогда не будет. Маме надо примириться с выпадением этих нескольких вещей или согласиться на то, чтобы их дали в чьей-ни¬будь другой передаче. Всякий ведь поймет вынужденность этой меры.

Смягчения моего положения ждать неоткуда. Меня в лучшем случае окружат экономической блокадой, как Зощенку. От меня требуется просьба об обратном принятии в ССП, неизбежно зак¬лючающая отречение от моей книги. А этого никогда не будет3. Эта книга во всем мире, как все чаще и чаще слышится, стоит после Библии на втором месте.

Крепко обнимаю и целую Вас, Алика, Гивика. Маме напишу тут же несколько слов. Позвоните Чукуртме. Когда я получу ее адрес, я пришлю ей Фауста.

Всем бесчисленные поклоны, Раисе Константиновне и ее дочерям, Тине Асатиани, музейной подруге Марины4, знающей древнегреческий.

Дорогая Нина, Вы однажды спросили меня об одном собствен¬ном имени из Тицианова стихотворения, но наверное с тех пор Вы давно от других получили эти требующиеся справки. Если нет, для меня было бы счастьем, если бы все-таки, в конце концов Вы это разъяснение получили от меня. Не было ли это имя Авиафар? Я на эти сведения напал сейчас случайно. Первыми обращенными к Христу святой Ниною в 315 г. во Мцхете были еврейский раввин Авиафар и его семья. Его дочь Сидония была потом сподвижницей Нины, участницей