этой связи. Он согласен, как мне кажется, на анонимный подарок, но по личным или политичес¬ким причинам энергично противится, чтобы его имя стало известно. Он не дал Ольге отсрочки на те несколько часов, которые ей были нужны, чтобы поехать за город, увидеться со мной и рассказать об этом неболь¬шом осложнении. Она вынуждена была поступить самовольно, без моего ведома» («Новый мир», 1992, № 1. С. 164). Письмо осталось у Ж. де Пру¬айяр и не было послано Фельтринелли.
6 «Необязательность» разговора Пастернака с Д’Анджело об «Авто¬биографии» повела к тому, что Фельтринелли без всякого договора взял на нее копирайт, хотя французский перевод вышел на полгода раньше ита¬льянского, сделанного Д’Анджело.
7 Русское издание «Доктора Живаго» вышло в Ann Arbor, Michigan University Press, 1959. Корректуры читал Д’Анджело, отказавшись от ра¬боты, сделанной Ж. де Пруайяр, и опечаток было не меньше, чем в Ми¬ланском издании.
8 См. письмо № 1666 и коммент. 7 к нему.
1592. А. ДЕМАНУ
9 апреля 1959, Переделкино
9 апреля 1959
Глубокоуважаемый господин Деман. Отвечаю на Ваши вопросы.
1) Прототипы героев «Д<октора> Ж<иваго>» действительно жили на свете, но герои сами по себе — видоизменения этих мо¬делей. Ваше замечание о Дмитрии Самарине очень тонкое и точ¬ное. Его образ был передо мной, когда я описывал возвращение Ж<иваго> в Москву1.
2) Вы правы, хронология в романе совершенно запутана, не¬последовательна и неверна. Но я не придаю слишком большого значения неаккуратности такого рода. Напротив, я сохраняю эти погрешности живо написанной картины даже тогда, когда мне на это указывают, по причине, которая Вас удивит. Например, я го¬ворю о Марии Египетской, как современнице Марии Магдали¬ны, тогда как между ними промежуток в триста лет. Когда мне от¬метили эту ошибку, я ее не убрал и не исправил, она осталась в рассказе Симушки2.
3) Конечно, в общих чертах, я не отделяю себя от идей Ж<иваго> и Симушки. В определенном смысле их мысли — мои3.
4) Похороны Баумана я видел с балкона или из окна Учили¬ща Живописи. Тот случай не имеет никакого отношения к демон¬страции, это было в другой раз (я лишь вмешался в толпу демон¬странтов, когда они проходили по нашей улице), это мелкие впе¬чатления ранней юности, не имеющие никакого значения4. Я не знаю, был ли Маяковский в 1905 году в Москве и ни разу не слы¬шал его имени, мне кажется, до 1912 или 1913 года. Я познако¬мился с ним перед самой войной.
5) Может быть, я ошибся в последовательности съездов. Воз¬можно, это был какой-нибудь другой съезд. По-моему, я оказался там, получив пропуск журналиста5. Я никогда не принадлежал ни к какой политической партии, и меня никогда не выбирали ни в какое Учредительное собрание.
6) Не думаю, чтобы Верхарн приезжал в Москву по каким-то политическим или социалистическим соображениям. Он приез¬жал и останавливался в Москве просто как художник. Возможно, его пригласили прочесть свои стихи на заседании московского Художественного кружка того времени, который назывался (как мне кажется, в подражание Бельгийской ассоциации) «Обществом свободной эстетики»6. Верхарн жил в гостинице «Кокоревское подворье» на правом берегу Москва-реки, напротив кремлевской стены и всех главных соборов.
7) Все мои собственные книги давно разошлись. У меня нет ни одного экземпляра ни стихов, ни прозы. В частности, нет также и «Охранной грамоты», и я не могу проверить то, что Вы меня спра¬шиваете. Но я не помню такого места (о Генте)7. Нет ли здесь ошиб¬ки? Может быть, — переводчика? Или типографской опечатки?
8) (О масонской ложе). Так издавна считалось, и ничего боль¬шего не значило8. Ни в каких новых ложах я не принимал никако¬го участия.
Я очень хотел Вас удовлетворить своими ответами, но сомне¬ваюсь, что письмо соответствует моим добрым намерениям и бла¬гополучно достигнет Вас.
Впервые: «Revue des pays de l’est», 1972, № 1. — Автограф по-фр. (собр. адресата).
Альбер Деман — профессор Брюссельского университета. Публика¬цию письма Пастернака он предварил вступлением, в котором объяснял, что роман «Доктор Живаго» является защитой завоеваний Октябрьской революции от власти «новых царей»; также он пересказал вопросы, кото¬рые задавал Пастернаку по «Доктору Живаго», автобиографическому очер¬ку «Люди и положения» и «Охранной грамоте».
1 Деман спрашивал Пастернака об исторической реальности героев «Доктора Живаго», в частности по поводу прототипа Юрия Живаго, кото¬рый он увидел в Д. Ф. Самарине, дважды упоминавшемся в автобиогра¬фической прозе Пастернака.
2 Второй вопрос касался нарушения датировки в романе событий 1917-1922 гг. О совмещении образов Марии Египетской и Марии Магда¬лины Пастернаку говорил А. В. Звенигородский, указав на слова из служ-‘ бы Великой Среды, которые цитирует Симушка Тунцева, относящиеся к Великой грешнице (см. об этом в коммент. к «Доктору Живаго» — т. IV наст. собр.). Деман спрашивал, не отразились ли мысли автора в словах Тунцевой об «охране материнства, борьбы с властью наживы» как приоб¬ретениях революции и о «прокламациях о вождях и народах» как «смеш¬ном пережитке», возвращающем к «ветхозаветным временам скотоводчес¬ких племен».
3 Третий вопрос Демана касался политических взглядов Пастернака в 1917 г. Деман предполагал, что они были близки группе «Скифов» (А. Белый, А. Блок, С. Есенин и Е. Замятин).
4 Демана интересовал упомянутый в «Охранной грамоте» эпизод с участием Пастернака в демонстрации, когда он «бравировал» перед ка¬зацкой нагайкой и получил ею удар «по спинке ватной шинели», дальше которого, по словам Пастернака, его «грошовая революционность» не пошла (т. III наст. собр. С. 213). К похоронам Баумана эта демонстрация не имела отношения.
5 В издании «Охранной грамоты» в переводе Наталии Азовой (Paris, Buchet-Castel-Correa, 1959) IX Всероссийский съезд советов, на котором присутствовал Пастернак в 1921 г., назван П-м, проходившим в Петрогра¬де 25 окт. 1917 г. Поэтому Деман спрашивал Пастернака, от какой партии он выступал и не был ли членом Учредительного собрания.
6 Деман предполагал политическую подоплеку приезда Верхарна в Москву в 1913 г.
7 Вопрос Демана касался французского перевода «Охранной грамо¬ты», который был сделан с журнального варианта текста («Новый мир», 1929, N° 7). Название бельгийского города Гента было вставлено в текст переводчицей как обозначение того «далекого северного города», с накра¬пывающим дождем которого Пастернак сравнил мимолетный дождик в Венеции. Это сопоставление отсутствовало в книжном издании повес¬ти, и Пастернак не мог его вспомнить.
8 Последний вопрос относился к истории здания Училища живописи на Мясницкой, о котором Пастернак писал, что «при Екатерине дом да¬вал тайное убежище масонской ложе» («Люди и положения»).
1593. Ж. де ПРУАЙЯР
17 апреля 1959, Переделкино
17 апреля 1959
Дорогая Жаклин, — неотвратимая и злополучная новость. Под видом «примирения» со мною государство хочет присвоить плоды, которые приносят мои работы в свободном мире.
Вы недостаточно знаете, до каких пределов в эту зиму дошла враждебность по отношению ко мне. Вам придется поверить мне на слово, я не имею права и это ниже моего достоинства описы¬вать, как и в какой мере мое призвание, заработок и даже жизнь оказались и остаются под угрозой. И вот, кажется, теперь решили обходиться со мной помягче.
Мне не придется обдумывать, что выбрать из предлагаемого мне властями. Вы знакомы с их повадками. Но я буду упорство¬вать (если удастся), чтобы ограничиться вкладами в норвежском банке и в швейцарском, о которых им известно, и вынужден буду пойти на то, чтобы их перевели в наш Государственный банк1.
Сколько возможно, я стану отказываться подписать неогра¬ниченные права Государственного банка на все будущие и налич¬ные суммы, размеры и местонахождения которых мне даже не известны. И дело не в том, что мне хотелось бы скрыть деньги от их грязного и хитрого вынюхивания! Все мое существо восстает против такой расписки, этого договора Фауста с Дьяволом о сво¬ем будущем, о Божественной благодати, которую невозможно предвидеть, против ужасной системы, захватывающей и подчи¬няющей себе живую душу, делая ее собственностью, системы еще более ненавистной, чем былая крепостная зависимость крестьян.
Жаклин! Вникните в сущность моей мысли, отбросив осталь¬ное. Может быть, Ваш муж найдет какое-нибудь средство и что-нибудь придумает. Но поймите: было бы недостойно Вас, глупо и мелочно думать, чтобы Вы приспосабливались ко мне, согласо¬вывали и соблюдали мои интересы. Ваш единственный долг по отношению ко мне это забыть меня с этого момента. Пользуясь Вашей доверенностью, получить то, что еще можно спасти, и идти против меня, вплоть до полного разрыва, оспаривать каждое мое заявление, каждую ссылку на меня, обосновывая это их недосто¬верностью и ставя мне это в вину, — поскольку заявления из тех мест, где отсутствует свободная воля, всегда недостоверны. И по¬ступайте так, как подсказывает Вам воображение со всей добро¬той и великодушием, не думая обо мне и не отдавая никому отче¬та. Знайте, что всякий раз, когда Вы поступаете самовольно и без¬рассудно, исполняется моя мечта и меня радует мысль, что какие-то средства вырваны из рук, делающих только зло, и отданы в руки, совершающие добро.
Я не могу ничего Вам посоветовать, ослепленный расстояни¬ем и окончательной разлукой, я не вижу ничего, — так это далеко и так несведущ я в этих делах. Но путь, который надо выбрать, мне кажется, все тот же, на который вступил Ф<ельтринел>ли, когда достойным доверия и близким трагической истине спосо¬бом издавал меня, не глядя на меня и открыто заявляя об этом, отказываясь признавать мои аргументы, как вынужденные, неис¬кренние и потому не имеющие веса.
Примите меры, чтобы об этом пока молчали и эти слухи не раз¬званивали во весь голос. Я никоим образом не имею в виду Вас са¬мих, кого никак нельзя винить в этом, — это несомненно моя вина, что всем все становится известно, но используйте Ваше влияние, что¬бы этого было меньше, чтобы важное совершалось в тишине.
Дорогая Жаклин, в каждом письме я повторяю, что я Ваше несчастье и проклятье, и это возрастает день ото дня. Я не знаю, что Вам сказать. Может быть, Вы посоветуетесь с Ф<ельтринел>ли? Если Вы придете в отчаяние и не сможете более выдержать это бремя, может быть, Вы передадите ему свои полномочия, как это было раньше?
Я тону в неопределенности. Но осмеливаюсь в мыслях рисо¬вать себе воображаемое будущее, когда все совершенно изменит¬ся, когда у меня появятся новые работы, если только издания всех этих «Охранных грамот», ранней прозы и стихов, которые обес-ценивают «Доктора Живаго» и то, что я недавно написал, не при¬ведут нас к полному литературному краху, — настанет время, в котором, может быть, я еще успею пожить. Неужели у меня нет права мечтать о нем и заботиться уже сейчас?
Итак, если Вы получите сведения о новых гонорарах (весь мир знает, что Вы доверенное лицо), не позволяйте, чтобы глупые мел¬кие предубеждения удерживали Вас от широких и спасительных шагов, подсказанных смелым предвидением. Откройте свой соб¬ственный текущий счет, не
