картошка. 15 августа, суббота. Вернулся из Америки В. Катаев. <...> Катаева на пресс-конференции спросили: «Почему вы уби¬вали еврейских поэтов?»44

— Должно быть, вы ответили: «Мы убивали не только еврей¬ских поэтов, но и русских»<...>сказал я ему.

* Приветствия (англ.). 313

— Нет, все дело было в том, чтобы врать. Я глазом не морг¬нул и ответил: — «Никаких еврейских поэтов мы не убивали».

О Пастернаке он сказал:

— Вы воображаете, что он жертва. Будьте покойны: он име¬ет чудесную квартиру и дачу, имеет машину, богач, живет себе припеваючи, получает большой доход со своих книг.

1960

10 апреля. <...> Дня три назад приходил ко мне Пастернак. Его не пустили ко мне. Он возвратил мне 5000 р., которые взял в прошлом январе на год.

— Ваш отец был так благороден, что даже не сказал вам, что я должен ему 5000<...>сказал он, вручая Лиде деньги.

Увы, я не был так благороден и, думая, что помираю, сказал Лиде о долге Пастернака.

23 мая. Болезнь Пастернака. Был у меня вчера Валентин Фердинандович Асмус; он по три раза в день навещает П<астер-на>ка, беседует с его докторами и очень отчетливо доказал мне, что выздоровление П<астерна>ка будет величайшим чудом, что есть всего 10% надежды на то, что он встанет с постели. Гемогло¬бин ужасен, РОЭ — тоже. Применить рентген нельзя.

31 мая. Пришла Лида и сказала страшное: «Умер Пастернак». Час с четвертью. Оказывается, мне звонил Асмус.

Хоронят его в четверг 2-го. Стоит прелестная невероятная по¬года — жаркая, ровная<...>яблони и вишни в цвету. Кажется, ни¬когда еще не было столько бабочек, птиц, пчел, цветов, песен. Я целые дни на балконе: каждый час — чудо, каждый час что-ни¬будь новое, и он, певец всех этих облаков, деревьев, тропинок (да¬же в его «Рождестве» изображено Переделкино)<...>он лежит сей¬час — на дрянной раскладушке, глухой и слепой, обокраден¬ный^.. >и мы никогда не услышим его порывистого, взрывчатого баса, не увидим его триумфального (очень болит голова, не могу писать). Он был создан для триумфов, он расцветал среди востор¬женных приветствий аудиторий, на эстраде он был счастливей¬шим человеком, видеть обращенные к нему благодарные горячие глаза молодежи, подхватывающей каждое его слово, было его по¬требностью — тогда он был добр, находчив, радостен, немного ко¬кетлив — в своей стихии! Когда же его сделали пугалом, изгоем, мрачным преступником — он переродился, стал чуждаться лю-дей<...>я помню, как уязвило его, что он — первый поэт СССР — неизвестен никому в той больничной палате, куда положили его,—

И вы не смоете всей вашей

черной кровью Поэта праведную кровь.

(Нет, не могу писать, голова болит.)

6 июня. Сейчас был у меня В. Ф. Асмус, который — единст¬венный из всех профессоров и писателей — произнес речь на мо¬гиле Пастернака. Он один из душеприказчиков П<астерна>ка. Жена звонила ему из города, что на его имя все время приходят книги, подарки, благодарственные письма и т. д. Сейчас с запоз-данием из Англии приехала сестра Пастернака45. Асмус встретил ее, когда она говорила в Доме творчества по телефону. Останови¬лась она у Зинаиды Николаевны. Когда после смерти Пастерна¬ка сделали рентгеновский снимок46, оказалось, что у него рак легкого, поразивший все легкое<...>а П<астерна>к и не чувст¬вовал. Только 6 мая он сказал А<сму>су: «Что-то у меня болит лопатка!» Сейчас самая главная проблема: Ольга Всеволодов¬на*. Я помню, когда я был у П<астерна>ка последний раз, он по¬казывал мне груды писем, полученных им из-за границы. Пись¬мами был набит весь комод. Где эти письма теперь? Асмус боит¬ся, что они — у Ольги Всеволодовны — равно как и другие мате¬риалы. <...>

Корнелий Зелинский, по наущению которого Москов¬ский университет уволил Кому Иванова за его близость к Пас¬тернаку, теперь, с некоторым запозданием, захотел реабили¬тироваться. Поэтому он обратился к ректору у<ниверсите>та с просьбой:

«Прошу удостоверить, что никакого письменного доноса на В. В. Иванова я не делал». Ректор удостоверил:

«Никакого письменного доноса на В. В. Иванова К. Л. Зелин¬ский не делал».

Копию этой переписки Зелинский прислал Всеволоду Иванову.

Это рассказала мне Тамара Влад. Иванова.

Она же сообщила мне, что Асмуса вызывали в универси¬тет и допрашивали: как смел он назвать Пастернака крупным писателем.

* Ивинская.

Он ответил:

— Я сам писатель, член Союза писателей, и полагаю, имею возможность без указки разобраться, кто крупный писатель, кто некрупный47.

Последний раз Тамара Вл. видела Пастернака 8 мая. Он шу¬тил, много и оживленно разговаривал с нею, и врачиха Кончалов-ская, зная, что у него инфаркт, не велела ему лежать неподвижно и вообще обнаружила полную некомпетентность.

Он давал читать свою пьесу (первые три акта) Коме — уже в законченном виде48. Но, очевидно, этот текст передан Ольге Всеволодовне49, так как у Зин. Ник. есть лишь черновики пьесы. (О крепостной артистке, к-рую ослепили.) Вообще у 0<льги> В<севолодовны> весь архив Пастернака, и неизвестно, что она сделает с ним50.

Брат П<астерна>ка и его сын спрашивали его, хочет ли он видеть 0<льгу> В<севолодовну> <...>и говорили ему, что она в соседней комнате, он отчетливо и резко ответил, что не желает видеться с ней51.

1961

1 мая. <...> я встретил Асмуса. Асмус встревожен. Хотя он (вместе с Вильмонтом, Эренбургом и семьей Пастернака) душе¬приказчик Пастернака, Гослит помимо Комиссии печатает книгу Пастернаковских стихов. Стихи отобрал Сурков — в очень малом количестве. Выйдет тощая книжонка. Комиссия по наследству Пастернака написала высшему начальству протест, настаивая, чтобы составление сборника было поручено ей и был бы увеличен его размер. А Зин. Ник. — против этого протеста. «Пусть печата¬ют в каком угодно виде, лишь бы поскорее!»

Сейчас у 3. Н. — инфаркт. И в этом нет ничего удивительно¬го. Странно, что его не было раныие<...>столько намучилась эта несчастная ж<енщи>на.

Поэтому протест написали тайком от нее, и Ленечка после¬завтра повезет его куда следует52.

30 июля. <...> Был на кладбище. Так странно, что моя моги¬ла будет рядом с Пастернаковой. С моей стороны это очень не¬скромно — и даже нагло, но ничего не поделаешь. Покуда зем¬ной шар не перестанет вертеться — мне суждено занимать в нем с Пастернаком такие места: (в дневнике рисунок, изображаю¬щий могилы Пастернака, Давыдова53 и будущую могилу Чуков¬ского. — Е. Ч.).

28 июня. <...> Третьего дня был у Зинаиды Николаевны Пас¬тернак. Она живет на веранде. Возле нее — колода карт. Полтора часа она говорила мне о своем положении: по ее словам, П<ас-терн>ак, умирая, сказал: как я рад, что ухожу из этого пошлого мира. Пошлятина не только здесь, но и там (за рубежом). Перед смертью к нему пришли проститься его дети. Зинаида Николаев¬на спросила: «Не хочешь ли ты увидеть О. В.?» Он ответил: «Нет!» Ей сказал: «Деньги у Лиды, она знает, как добыть их для тебя54». Но вот Лида приехала сюда — и оказалось, что никаких денег у нее нет.

— Я совсем нищая! — говорила 3. Н. — Когда в театре шли Борины переводы Шекспира, он весь доход от спектаклей клал на мою сберкнижку. У меня было 120 ООО рублей. Но его болезнь сто¬ила очень дорого: консилиумы профессоров, каждому по 500 руб-лей<...>осталась у меня самая малость. Теперь 500 р. (то есть по-старому 5000) дал мне Литфонд, кроме того, Литфонд оставил ме¬ня на этой даче и не берет с меня арендной платы, но у меня нет пенсии, и продать нечего. Ольга, когда ее судили за спекуляцию, сказала: «У Пастернака было около 50 костюмов, и он поручил мне продать их». Все это бесстыжая ложь. У П<астерна>ка был один костюм, который привез ему Сурков из Англии55 — от по¬койного отца Пастернака<...>и старые отцовские башмаки, тоже привезенные Сурковым. В костюме отца я положила его в гроб, а башмаки остались. Вот и все. Когда арестовали Ольгу, пришли и ко мне — два молодых чекиста. Очень вежливых. Я дала им клю¬чи от шкафов: «Посмотрите сами — ничего не осталось от вещей». Борис не интересовался одеждой, целые дни работал у себя на¬верху — вот я и осталась нищей; если истрачу последнюю копей¬ку, обращусь к Федину, пусть даст мне 1000 р. — и к вам обращусь. Хочу писать Хрущеву, но Леня меня отговаривает. О моей пенсии хлопочет Литфонд, но есть ли какие-нибудь результаты, не знаю. Узнайте, пожалуйста. И было бы очень хорошо, если бы вы, Твар-довский, Вс. Иванов — обратились бы к правительству с прось¬бой — получить за границей все деньги (валюту), причитающую¬ся Пастернаку, и выдать ей взамен советскую пенсию.

Проф. Тагер уже перед смертью П<астерна>ка определил, что у него был годовалый (она так и сказала) рак легких. Как раз тогда начался, когда началась травля против него. Всем известно, что нервные потрясения влияют на развитие рака. <...> Я не хочу покидать эту усадьбу, буду биться за нее всеми силами; ведь здесь может быть потом музей… Жаль, я больна (после инфаркта), не могу добраться до его могилы, но его могила для меня здесь…

21 ноября. <...> Звонил мне Женя Пастернак. Озабочен издани¬ем стихотворений отца в «Библиотеке поэта». Том получается ог¬ромный. Обещал прийти ко мне в воскресенье — посоветоваться.

23/XI. Был у меня Лев Озеров — редактор стихотв. Пастерна¬ка, замученный Пастернаком. Слишком уж это тяжелая ноша. Ахматова рассказывала, что когда к ней приходил Пастернак, он говорил так невнятно, что домработница, послушавшая разговор, сказала сочувственно: «У нас в деревне тоже был один такой. Го¬ворит-говорит, а половина — негоже».

1964

10января. Гулял с Андреем Андреевичем Громыко56. Высокий мужчина, бывалый — и жена его. Рассказывал им о Пастернаке — о том, что деньги огромные пропадают в США — гонорары за иностр. издания «Д-ра Живаго». Не лучше ли взять эти деньги (ва¬лютой) и выдать жене Пастернака советскими деньгами.

Прихожу домой — на столе книжка: Pasternak. Fifty Poems. Chosen and Translated by Lydia Pasternak-Slater. (Unwin Books)*.

Предисловие прелестное: биография матери, отца, отрывки из писем Бориса Леонидовича. Но переводы — уж лучше бы про¬зой. Большинство пастернаковских стихов передано в ритме Яку-ба Коласа — причем нечетные строки без рифмы, воображаю, как страдал бы Пастернак, если бы познакомился с такими перевода¬ми. У нас ни одна редакция не допустила бы таких переводов в печать57. Значит, напрасно я взъелся на бедную Miriam Morton и Марию Игнатьевну58 за переводы моих вещей. Коверкание рус¬ских текстов в Англии и США в порядке вещей.

1965

21 января. <...> Была у меня Раиса Орлова59 и рассказывала о выборах в правление Союза писателей. Целый день тысячи пи¬сателей провели в духоте, в ерунде, воображая, что дело литерату¬ры изменится, если вместо А в правлении будет Б или В, при том непременном условии, что вся власть распоряжаться писателями останется в руках у тех людей, которые сгубили Бабеля,