Зощенко, Маяковского, Ос. Мандельштама, Гумилева, Бенедикта Ливши-

* Пастернак. «50 стихотворений». Составление и перевод Лидии Пастернак-Слейтер.

ца, Тагер, Марию Цветаеву60, Бруно Ясенского, Пастернака и сотни других.

27июня. <...> пришел Женя Пастернак и принес сигнальный томик Библиотеки поэта?1, на котором крупными буквами на¬чертано:

«Борис Пастернак»!!!

Он вез этот томик Зинаиде Николаевне в больницу. Это об¬радовало меня, как праздник.

23 июля. <...> 3. Н. Пастернак вернулась из больницы домой — она купила 90 томов стихов Пастернака для раздачи друзьям.

30 июля. Вчера держал корректуру Пастернака — то есть мо¬ей вступительной статейки к его госиздатовскому томику62.

Чтоб размыкать тоску, пошел к пастерначатам — семилетне¬му Пете и пятилетнему Боре. Оказалось, что на даче Пастернака (под влиянием выхода его книги в «Библиотеке поэта») Литфонд вдруг сделал асфальтовую дорогу — от ворот до самой усадьбы. До сих пор эта дорога была отвратительна: острые камни, песок. А теперь для пастерначат раздолье: мчатся на самокатах как вихрь — очень сильные, смелые, ловкие. Когда они — ради пока¬зухи — взбираются на ворота, я закрываю глаза — так лихо они действуют своими мускуленками. По моему совету отец устроил им трапецию во дворе — они подтягиваются, потом передвигают¬ся по железной палке вправо и влево: Боря называет это — «де¬лать занавеску».

Сентябрь, 15. Дивная погода. Мне лучше. Главное событие: «Театральная повесть» Булгакова — чудо. В 8-й книге «Нов. ми¬ра». Ослепительный талант. Есть гоголевские страницы.

Статейка моя о Пастернаке — напечатанная в «Юности»63 — вызывает столько неожиданных похвал. От Сергея Боброва, от же¬ны Бонди, от семьи Пастернака слышу необычные приветы по этому поводу. Была группа студентов — выразить благодарность.

1966

25 марта. <...> Кларочка на себе принесла 30 экз. стихов Б. Пастернака с моим жидковатым предисловием. Предисловие правлено кем-то, и в него введено даже ненавистное мне слово «показ». Так как я отказался порицать (в своей статье) Пастерна¬ка за его мнимые ошибки, то за это взялся <...> Банников, обожа¬ющий Пастернака гораздо больше, чем я. Он написал несколько хороших страниц — но потом все же ругнул «Доктора Живаго», упомянул о порочных идейных позициях П<астерна>ка, о его

«отгороженности и обособленности». Если бы это было пороком, мы не славили бы Генри Торо64.

И чуть он, Банников, стал брехуном, ему изменил даже стиль. Он пишет:

«Заблуждения и ошибки Пастернака» (359) (как будто за¬блуждения и ошибки не синонимы), в «умах и (?) душах» (338), «морально-этические» (357).

Нина Табидзе

РАДУГА НА РАССВЕТЕ

Летом 1931 года Паоло1 ненадолго уехал в Москву. Без него и солнце не так светило, и улицы казались пустынны, им не хва¬тало его темперамента, его горящих глаз. Паоло присылал вос¬торженные письма, рассказывал о своих встречах с московскими писателями. Мы ждали его с нетерпением, и наконец он приехал! Мы с Тицианом, Колау Надирадзе2 и Валерианом Гаприндашви-ли3 сидим у него дома. Паоло рассказывает с воодушевлением. Особенно подробно и увлеченно говорит он о Борисе Пастерна¬ке. Паоло был им очарован, описывал, какое у Пастернака осо¬бенное, вдохновенное лицо и голос и как пленительно он читал стихи. И тут же он прочел нам его новое стихотворение «Баллада» («На даче спят»), посвященное Зинаиде Николаевне Нейгауз. Рассказывал он о том, что Пастернак безмерно влюблен в эту женщину и, должно быть, женится на ней. Паоло сказал, что он очень просил Пастернака приехать в Грузию и тот обещал.

Через несколько недель в самом деле Борис Пастернак при¬ехал в Тбилиси, вместе с ним Зинаида Николаевна и ее старший сын, пятилетний Адик. Это была очень красивая женщина, живая и интересная собеседница. Однако во всем ее облике чувствова¬лись затаенное страдание и грусть. Они остановились у Паоло, Паоло нам позвонил, и мы снова пришли к нему. Тициан был сильно взволнован. Мы зашли за Валерианой и по дороге все го¬ворили о том, таков ли на самом деле Пастернак, похож ли он — мы вспоминали рассказы Паоло.

Дверь открыла жена Паоло Тамара4. Мы вошли и, зачарован¬ные, остановились: столько в нем было внутреннего кипения, такое было у Пастернака вдохновенное лицо! Мы стояли как вкопанные. Он улыбнулся — и все улыбнулись, и мы уже были друзья навек.

Мы не раз встречались с ними у Паоло, там мы с Тицианом впервые услышали, как Пастернак читал стихи. Он действитель¬но весь загорался вдохновением, лицо его устремлялось ввысь, каждое его слово как бы жило и горело. Такого поэтического, вдохновенного лица я никогда больше не встречала.

Разговор касался того, как лучше познакомиться с Грузией, куда поехать, где и что посмотреть. Конечно, нужно было поехать в Кахетию, в Боржоми, Абастуман, Бакуриани.

Тициан сказал Пастернаку, что ему трудно поверить, что стихотворение «Демон» написал поэт, который никогда не видел Кавказа.

Приходил по ночам

В синеве ледников от Тамары.

Парой крыл намечал,

Где гудеть, где кончаться кошмару.

Не рыдал, не сплетал

Оголенных, исхлестанных, в шрамах.

Уцелела плита

За оградой грузинского храма.

Пастернак отвечал ему, что всякий, кто любит и знает рус¬скую поэзию, знает Кавказ и тем более Грузию. Мы все много раз там бывали.

Так, я думаю, бывает и с человеком, впервые приезжающим в Ленинград: как будто он жил там когда-то и снова приехал — в город Пушкина, Гоголя, Достоевского.

Читали стихи и наши поэты. Пастернак так глубоко чувство¬вал язык поэзии, что, не зная грузинского, чутко воспринимал смысл стихов Паоло и Тициана, даже не понимая слов. Это свой¬ство его меня всегда поражало.

Это были какие-то необыкновенные поэтические встречи и вечера, на всю жизнь запомнившиеся их участникам.

Вместе с Борисом Леонидовичем и Зинаидой Николаев¬ной мы много ходили по городу. Мы вместе ходили смотреть старый Тифлис. Глицинии цвели на балконах. Ветки глициний перекидывались с одной стороны улицы на другую. Пастернак был совершенно очарован Паоло, влюблен в него. «В те дни вы были всем, что я любил и видел», — писал он в посвященном Паоло стихотворении. В нем же отразились и наши прогулки по городу.

Входили мы в квартал Оружья, кож и седел, Везде ваш дух витал И мною верховодил.

Уступами террас Из вьющихся глициний Я мерил ваш рассказ И слушал рот разиня.

Не зная ваших строф, Но полюбив источник, Я понимал без слов Ваш будущий подстрочник.

Вечером мы поднялись на фуникулере. Восхищенно глядя вниз на ночной Тбилиси, Пастернак сравнивал его с переверну¬тым звездным небом. Огни, разбросанные в чернеющей котлови¬не, были действительно похожи на звезды.

Однажды мы все вместе поехали в Кахетию, в Цинандали, в бывшее имение поэта Александра Чавчавадзе. Мы водили Пас¬тернака по старому парку, показывали ему дерево, за которое, по преданию, сын Шамиля привязывал лошадь. Отсюда, из двор¬ца князя Чавчавадзе, сына поэта и брата Нины Грибоедовой, лез¬гины похитили его семью со всеми домочадцами. Пастернак с благоговением дотрагивался до каждого дерева, мысленно пере¬носясь в те времена, когда здесь бывал Александр Сергеевич Гри¬боедов и его грузинские друзья. Мы долго стояли у обрыва возле полуразрушенной церкви, в которой, по преданию, венчались Грибоедов с Ниной Чавчавадзе, смотрели вниз на Алазанскую до¬лину, на белеющий вдали Кавказский хребет. Борис Леонидович не уставал восторгаться видом. Моя маленькая дочурка Нита впервые в эту поездку по-настоящему увидела долину и поняла ее красоту, наблюдая восторг очарованного Алазанью Пастернака.

Тициан мечтал написать роман о том времени, собирал мате¬риалы, его восхищала поэтичная биография Нины Александров¬ны Грибоедовой, ее мужество и преданность в любви. Он охотно и с большим вдохновением о ней рассказывал.

Когда мы вернулись из Кахетии, в Тбилиси было невыносимо жарко, и мы тотчас же отправились все вместе в Коджоры. Устро¬ив гостям номер в гостинице, где когда-то жил Андрей Белый, мы пошли с ними на прогулку, полюбовались развалинами крепости

Кер-Оглы, потом поднялись к монастырю Удзо. На Манглисской дороге гостей поразил куст, весь обвязанный красными ленточка¬ми. С этим кустом связано народное поверье: если ребенок боле¬ет коклюшем или корью, родственники его приходят сюда и ук¬рашают дерево, матери верят, что так можно задобрить болезнь, чтобы она пощадила ребенка.

И мне кажется, что, переводя стихи Тициана, Паоло и других грузинских поэтов, Пастернак очень живо чувствовал их образы, потому что упоминания о крепости Кер-Оглы, как бы висящей в воздухе, или об удивительных соловьях из Удзо не были для не¬го случайной экзотической деталью, тбилисские Куру, Нарикалу и Метехи он видел сам и сам пережил. Пастернак обладал замеча¬тельным даром перевоплощения и именно поэтому, мне кажется, чувствовал так глубоко и тонко грузинскую поэзию.

Оставив Пастернаков в Коджорах, мы не раз потом навещали их. В один из наших приездов Борис прочитал Тициану свои но¬вые стихотворения, они потом вошли в книгу «Второе рождение». Весь вечер он вдохновенно и влюбленно читал «Любить иных — тяжелый крест», «Красавица моя, вся стать», «Все снег да снеп>. Мы с Тицианом слушали как зачарованные. Этот чудесный вечер закончился прогулкой по шоссе в сторону Манглисси. И Пастер¬нак, и Зинаида Николаевна рассказывали по дороге, какое изуми¬тельное впечатление произвела на них Грузия и ее народ, как ми-лы и симпатичны люди, с которыми они встречаются в Коджорах, как чувствуют они себя здесь отдохнувшими и душой и телом.

В Коджорах Борис Леонидович с семьей прожили около ме¬сяца. Потом вместе с Тицианом и Паоло они поехали в Боржоми, а на обратном пути заехали в Бакуриани, где побывали в гостях у Гогла Леонидзе5. Ужин устроили прямо в лесу, и стол освещался факелами.

Должно быть, этот ужин и описал Пастернак позднее в по¬священном Тициану стихотворении.

Еловый бурелом, Обрыв тропы овечьей. Нас много за столом, Приборы, звезды, свечи.

Как пылкий дифирамб, Все затмевая оптом, Огнем садовых ламп Тицьян Табидзе обдан.

Сейчас он речь начнет И мыслью — на прицеле. Он слово почерпнет Из этого ущелья.

О Бакуриани, об этом ужине у Леонидзе, о поразившей его красавице жене и детях Пастернак рассказывал мне по возвраще¬нии в Тбилиси. Побывал он в эту поездку и в Абастумани, где больше всего его поразил воздух. «Я не чувствовал земли, — гово¬рил он, — кажется — ходишь по воздуху».

Из Тбилиси Пастернаки поехали на море в Кобулеты и про¬жили там целый месяц. Там он познакомился с Симоном Чикова-ни6 и Бесо Жгенти. О его впечатлении и чувствах, испытанных в Кобулетах, можно судить по стихам «Волны»…

Уезжая в Москву, Пастернак увозил с собой подстрочники стихов Паоло и Тициана. Он стал одним из первых, кто познако¬мил русскую общественность с грузинской поэзией. Его перево¬ды как бы подготовили почву для дружеских встреч грузинских и русских поэтов.

Одна из таких встреч состоялась еще до I съезда писателей в Москве. Это был литературный вечер грузинской поэзии, ор¬ганизованный Союзом советских писателей. Из грузинских поэтов на вечере присутствовали Тициан, Паоло Яшвили, Гри-шашвили, Каладзе и другие. С чтением переводов с грузинско¬го выступили Б.