«О своем чувстве к В<ысоцко>й, уже не новом, я знал с четырнадцати лет».
За санною тишиной наступала еще большая. — После этих слов в автографе вычеркнуто: «В те годы на земле иногда дымило какой-то тем¬ной роковой гарью, — веселой чувственностью его товарищей за их чер¬ными глазами и модным сукном тела…».
…запах сигары и ее присутствие бродят в сумерках гостиной. — По¬сле этих слов в автографе вычеркнуто: «По этой догорающей золе наме¬ков можно было идти, как по следам и нужно было идти…».
…талая хрусткость женских окончаний. — После этих слов в авто¬графе вычеркнуто: «Галки тогда налетали на бульвары. Лился звон к ве¬черне, за проточным рокотом дрожек тихо облетали сбитые <...>».
…и потом уж везде и всегда с певучим трепетом сквозило городом, книгами, зимой и праздником… — здесь перечислены объекты, неизмен¬но вызывавшие у Пастернака состояние творческого волнения и став¬шие темами его лирики и прозы. В «Охранной грамоте» эти состояния переданы метафорой «лихорадки»: «За этими побывками в городе, куда я ежедневно попадал точно из другого, у меня неизменно учащалось сердцебиенье. <...> Эту странную испарину вызывала упрямая аляпо¬ватость этих миров, их отечная, ничем изнутри в свою пользу не издер¬жанная наглядность».
С. 504. Он дышал батистовым платком… — см.: «Она просила его подержать этот батистовый лепесток, которым она вытерла свои руки, липкие от шоколаду, орехов, мандарин и пирожного» («Мышь»).
«Воздух морозной ночи…» — Boris Pasternak. Essays.
С. 505. …визгом, которым сопровождалась эта яростная казнь. — По¬сле этих слов в автографе страница не дописана.
С. 506. …он не выпускал из своих рук большой океанской раковины… — то же вслушивание в раковину, как в слова оракула, стало централь¬ным моментом в стих. «Зима» (1913): «Прижимаюсь щекою к улитке / Вкруг себя перевитой зимы: / Полношумны раздумия в свитке / Кот¬ловинной, бугорчатой тьмы. / Это раковины ли сказанье…» («Близнец в тучах»).
С. 509. .„горелок, о которые разбивались черные пригоршни черствых жуков… — ср.: «…ночь швыряла целые пригоршни жуков, ночных му¬шек и мотылей и пригоршнями жирного кофейного семени, с сухим стуком, как об раскаленные стенки жаровни, разбивались рои жестко¬крылых о стенки фонарей» («История одной контроктавы», 1917). С того же образа начинается стих. «Как бронзовой золой жаровень…» (1913): «Как бронзовой золой жаровень, / Жуками сыплет сонный сад…».
«Когда Сугробский, на ходу отирая оттаявшие брови…» — Публи¬куется впервые.
«Прежде всего мне хочется говорить о той были…» — сб. «Памят¬ники культуры».
С. 510. …о той были, которая появляется иногда на пороге вдохнове¬ния. — В соответствии со сказанным в «Охранной грамоте», что «самое ясное, запоминающееся и важное в искусстве есть его возникнове-нье», — Пастернак писал М. Цветаевой: «Я больше всего на свете (и, может быть, это — единственная моя любовь) — люблю правду жизни в том ее виде, какой она на одно мгновенье естественно принимает у са-мого жерла художественных форм, чтобы в следующее же в них исчез¬нуть» ( 12 нояб. 1922).
…запускали бы его так высоко и парадно. — После этих слов в авто¬графе вычеркнуто: «Этим задается поступь всему, как камертон. Тогда бежишь вместе с надтреснутой дождями мглой, в которой праздник: (люди, заторопившиеся в гости) и серые улицы без витрин…».
С. 511. …какударяемый слог конечной стопы… — рифмующаяся дву¬сложная стихотворная стопа с ударением на второй слог называется мужской рифмой, с ударением на первый — женской.
С. 512. Жажда неударяемого, этого њteipovпесни… Жаждой неуда¬ряемого хаоса, тоскующей волей — быть женственной… — cwteipov — по¬нятие беспредельного и неопределенного, употребляемое в философии пифагорейцев, как существующее само по себе начало, лежащее в ос¬нове бытия. В том же смысле это понятие появляется у Платона. Арис¬тотель в «Метафизике» (кн. 3) развивает орфическое понимание cuteipov как космического рождающего хаоса в оппозиции неоформленного — оформленному, женского — мужскому, определенного — неопределен¬ному.
