снова даст полный ход вперед, и возобновлял описание. Хотя не было на¬добности шептаться, потому что стукотня осей и болтов заглу¬шала в вагоне голос любой силы, Юрий Андреевич говорил тихо по трем причинам: от усталости, из безотчетного уважения к спящим, а также оттого, что случившееся обладало для него большим значением и доктор дорожил им. Он говорил: «Это человек незаурядный. Разговор наш был знаменателен с обеих сторон. Но мы были в неравном положении. Он говорил мне что хотел с полной свободой, а я не мог себе позволить ничего в ответ.
Но вот на что я хотел обра<тить внимание>…».
РАЗРОЗНЕННЫЕ СТРАНИЦЫ ГЛАВЫ 8 ПЕРВОНАЧАЛЬНОЙ РУКОПИСИ
Путешественники давно уже ехали по сменяющимся холмам и долинам, и Вакх, не уставая, все время что-то рассказывал и напевал. Расстояние до Варыкина как будто не уменьшалось и казалось бесконечным. Вдруг на дорогу одна за другой высы¬пало несколько голых, высокоствольных сосен одного роста и открылся целый лес их, простершийся далеко в глубину. < >
Вскоре вдали за соснами потянулись и стали мелькать, об¬рываться и начинаться снова остатки старого крашеного в зе¬леную краску и разрушенного забора, который теперь не был сведен в ограду, ничего больше не замыкал и который, если бы не лень и его протяженность, следовало бы, начав разбирать, снять до конца.
— Варыкинско. Варыкинский лес, — сказал Вакх.
В лесу в стороне от дороги показалась избушка с прогнив¬шей и провалившейся крышей. В дыру между стропилами во¬шло и не поместилось в них, заняв часть следующей клетки, садящееся солнце < > между почерневшими балками. Следы разрушений стали чаще, дорога пошла в лощину под гору и че¬рез некоторое время по другому склону оврага расположились одновременно — завод, поселок, усадьба дирекции, контора и прочие постройки и службы, в равной мере способные удивить тем, как много всего можно завести и построить и уничтожить и разрушить.
— Вон он Григов, дедушка твой.
…как усердный физический труд на земле наполнит их жизнь сытостью и красотой, и как когда-нибудь впоследствии, в часы досуга напишет он две работы. Одну он напишет о здеш¬них местах, о Пугачеве Пушкина, вообще о Пушкине. О том, что Пушкин более чем верное соответствие русской жизни, это она сама, горячая ее проба, зачерпнутая наугад, как берут пробу щей из общего котла. Что это сама русская действительность, ее размер и номер, ее мерка, ее рост.
Пятистопник и шестистопный стих уже тогда были не впо¬ру истинной жизни, велики ей. Если это чувствовалось везде, в Германии и Англии, то в России в особенности, всегда такой чувствительной ко всему деланному, ненастоящему. Когда в Лицейских стихах Пушкин нападает на эти мешковатые, мас¬карадные размеры (кажется, что они с плеча дядюшки Василия <Львовича>), реальное содержание покидает их. Оссиан, сла¬вянизмы, Жуковщина наполняют эти формы, болтающиеся, как платье на вешалке. Но стоит размеру сократиться до четырех¬стопного или в три стопы, картина меняется. Предметы, пред¬меты, предметы вламываются в короткие строки, глаголы и при¬лагательные уступают место рифмующимся существительным, как в стихотворениях порядка «Городка» и «К моей чернильни¬це». Перед нами бог наблюдательности и меткости Пушкин, Пушкин будущий и Пушкин вечный в лицеисте-подростке Пушкине, перед нами это чудо стремительности, налетавшей на суть и вещественность как на добычу.
А «Домик в Коломне»? А «четырехстопный ямб мне надо¬ел»? Юрий Андреевич отмахнулся от этой мысли и продолжал думать в прежнем направлении. Но какие чудесные места они проезжали! — Шиханы?
— Шиханы. На Урале такие горы называются шиханами.
Чудной дед тем временем кричал:
«Эй, кобыла, бога забыла! Шевелись, падаль! Барабир, биш-бармак тебе, ведьма, мазепа! Анделы в Китаях, шайтански короли!»
Он напевал:
Прощай, главная контора, Прощай, щегерь-щеголек. Мне хозяйский хлеб приелся. Прилилась в пруду вода.
[Другая работа будет посвящена Гетевскому Фаусту, образ¬чику новейшей европейской поэзии девятнадцатого и двад¬цатого столетий, поэзии, творчески раздвигающей границы привычного сознания, строящей новые представления, кото-рым суждено будущее и в этом смысле совершающей силою лирики и в ее ходе осуществленные < >]
ГЛАВА 9
КАРАНДАШНОЙ РУКОПИСИ
В доме под лиственницей долго не проходили бестолочь и не¬складица. Когда к дому подкатила телега, жена Микулицына, [Елена Прокловна], только что сама вернувшаяся из лесу, соби¬ралась затворить окна в доме, с утра стоящие настежь по слу¬чаю теплого дня. Прибытие странных незнакомцев отвлекло ее от ее намерений. Она обо всем забыла. [Незнакомцев на телеге она в первую минуту приняла за какую-то комиссию и первым чувством ее по этому поводу был испуг. Но присутствие жен-щин и Шурочки рассеяло ее опасения].
Сдвинув соломенную шляпу назад, так что она повисла на резинке за плечами, позвала мужа: «Микулицын! Василий Нео-фитович!»
Эта резинка на шляпе, растянувшаяся и ослабнувшая, и укороченная и укрепленная несколькими узелками, странным образом выражала коренную суть самой Елены Прокловны. Ее розоватые веки и узловатые сосудики и жилки просвечи¬вавшие под ее бескровной кожей. Некоторую ее скрытую ис¬кусным покроем платьев кривобокость. Прирожденную бестол¬ковость, которую она намеренно поддерживала как залог ее предполагаемого очарования, видимость маленькой девочки, которую она сохранила и по замужестве. Мечущуюся неровность ее характера.
Следующие несколько минут в доме происходило замеша¬тельство.
— Не кляните нас. Мы понимаем, — говорил Александр Александрович, — что значит в наше время…
— Простите. Да кто вы такие и откуда взялись? — прерывал Микулицын.
…что значит в наше время свалиться таким образом как снег на голову. Виноват, минуту. Я сейчас кончу. Дайте договорить. Эта вот дочь моя — внучка известного вам Ивана Эрнестовича Крюгера. Я…
— Ну так что же? Вы проспали войну и революцию. Хотя бы и тысяча Крюгеров. Я вас знать не желаю.
…я его зять. Вы меня не поняли.
— С тех пор все переменилось. И не по моему желанию. …Вы меня не поняли. Никаких покушений. Какие могут
— Ничего не понимаю. Нет, я видно с ума сошел. На каком мы свете. Знакомы ли вы с нашими декретами? Знаете ли наш порядок?
…Вы продолжаете настаивать на своей ошибке. Я этого не говорил. Речь о чем. Дать нам переночевать до утра, а завтра разрешите приняться за долгий неустанный труд, позвольте по¬пользоваться малыми крохами этого беспредельного лесного хозяйства, с помощью строительных остатков привести какую-нибудь из развалин в жилой вид, обработать своими руками [какой-нибудь] лишний, ненужный клочок этой необозримой земли.
— Точно мне жалко. Но на каком основании? Вы угадали: я отвечаю за положение на заводской земле. Что я скажу, если меня спросят, кто такие и почему поселились? Я головой рискую.
Часть одиннадцатая «ЛЕСНОЕ ВОИНСТВО»
К ГЛАВЕ 2
БЕЛОВОЙ РУКОПИСИ
В разгаре поднявшихся расспросов доктор уклонился от пря¬мых рассказов о своем житье-бытье. Ему не хотелось призна¬ваться Тягуновой, что он сейчас в том же положении, в каком она была до побега, но, будучи насильно разлучен с семьей, не может последовать ее примеру и не решается попробовать бе¬жать в четвертый раз. Сеть повстанческой крестьянской аген¬туры широко разветвлена. На дорогах посты либо одной, либо другой воюющей стороны, опрашивают идущих и едущих. В случае самовольного исчезновения доктора задержат и рас¬стреляют на первой заставе. Ничего этого он не сказал былой сотоварке по путешествию и вагонной соседке в ответ на ее во¬просы о его ближних. Ни о чем этом распространяться не реко-мендовалось.
Зато он много узнал от Тягуновой. Она напомнила ему не¬законно забранного в партию трудобязанных иконописного не¬испорченного мальчика Васю, ехавшего вместе с ними в одной теплушке. Рассказала о своей жизни в деревне Веретенниках у Васиной мамы. Но деревня попрекала ее чужестранностью, тем, что она в веретенниковском обществе не своя, пришлая. Ей кололи глаза сочиненной близостью с Васею. Пришлось ей уехать из деревни от обносов и злоречия, чтобы окончательно ее не заклевали. <...>
На этом разговоры с Тягуновой не кончились. Скоро она опять появилась и в течение всего дня оставалась на глазах у доктора. По случайности она оказалась судомойкой и уборщи¬цей пажинской аптеки, запасы которой доктор забирал для пар-тизанского лазарета и которая до лучшего будущего подлежала временному закрытию. Вместе с несколькими служащими и кем-то из семьи аптекаря Тягунова присутствовала при опера¬ции передачи товара. Задний двор аптеки составлял одно целое с хозяйским или соседским скотным двором. Телегу Юрия Анд¬реевича подали задком к дверям склада. Из помещения выноси¬ли и грузили на телегу тюки, высокие бутыли в плохо прилега¬ющих к ним до половины ивовых корзинах, ящики.
Сквозь решетку стойла и из растворенной конюшни на эту процедуру с осуждением и отчаянием в глазах через весь двор смотрела скотина: унылая больная корова и разрывавшая серд¬це своим видом и взывавшая о жалости к камням двора давно не чищенная и не кормленная лошадь, тощая, запаршивевшая, одер одром, кожа да кости.
Люди тоже, и среди них Тягунова, с грустью следили за ото¬бранием имущества. Некоторые, набравшись храбрости, осме¬ивались робко просить не отнимать последнего и не закрывать аптеки, единственного источника их существования. Точно это было во власти доктора и от него зависело. Плакавшей прови¬зорше, уверявшей, что теперь они умрут с голоду, он говорил, что будь его воля, он ничего бы не трогал, и что он и так рекви¬зирует меньше половины предписанного.
В это время в грязь скотного двора посмотрело тучное, сдав¬ленное сгрудившимися тучами и как бы налившееся кровью солнце. Его поздние бронзовые лучи брызнули в неподвижные от тяжести лужи жидкого дворового навоза и зловеще зазоло¬тились в них. Поддуваемая легким ветром чистая вода на шоссе зарябила киноварью.
Часть тринадцатая
«ПРОТИВ ДОМА С ФИГУРАМИ»
РАННИЕ НАБРОСКИ К ГЛАВЕ 2
В «окончании» (работе 1953 г., осени и дальше) самым выпук¬лым «ударным» должны быть: (А) образ разрухи после победы красных и возвращения доктора из партизанского плена в Юряти¬не. Настроение, пейзаж осенний, неосвещенные темные вечера и ночи, и по Л<енину> противоречие слов: борьба с разрухой (потому что разруха создана большевиками и метод их, рево¬люционная тактика, их призвание, специальность это только именно заводить разруху, где ее не было, анархической, насиль¬нической расправой со всем имеющимся налицо, точно жизнь — сырье для их исторической обработки). Но органическая дейст¬вительность не минерал, с нею надо договариваться, а не ломать и дробить ее. Л<енин> хочет ввести новые формы плавания на смену прежним, и для того чтобы разбить противников, выпус¬кает воду из бассейна, называет этот акт победой над старой те¬орией водоплавания, пробует плавать по-новому, удивляется, что это у него не выходит, и рвет и мечет против всех по поводу того, что в бассейне нет воды, как будто воду выпустили они, а не он. Сформулировать это противоречие как-нибудь короче.
(Б) Безумие, тоска и прельстительность страсти.
(В) («В» не по времени, не по месту в романе, а по степени важности). В главах о
