дороге», постепенно перейти к писанию но¬вого. Чередовать с чтением Ленина, статьи об оптике в Энциклопедии и Уральского фольклора. Когда я 18-го возвращался с встречи Зины с Леней на поезде, в Очакове мне пришла в голову мысль, что у Юрия Андреевича, несмотря на семейный и исторический трагизм этих лет, перед смертью должен быть большой запас новых мыслей, желание жить и жажда деятельности (своей, новой). Смерть должна быть неожидан¬ной случайностью».
Расчеты на окончание романа в этом году, о которых он писал 14 июня А. Эфрон, не оправдались и не пошли дальше окончательной отделки главы седьмой, которая в 10-х числах октября была сдана в пе¬репечатку.
Сделанные в это время наброски начальных глав следующей части «Приезд» с еще не уточненными именами действующих лиц посте¬пенно выстраивались в планы распределения по главам фабулы второй книги:
«В восьмую (часть?) войдут? глава п как жили Микулицыны ниче¬го не чая, глава л+/ как вечером сидели и рассуждали о сыне (Ливерий?).
Девятая — перечень трудов и достижений за истекший год + все главы до партизанского плена.
Десятая — плен.
Одиннадцатая — побег, приход в Юрятин, все с Ларою и расста¬вание.
Двенадцатая — возвращение, нэповская Москва, Марина, смерть.
Книги распадутся поровну по 6 частей в каждой».
Дальнейшая работа была прервана тяжелым инфарктом миокарда, случившимся в октябре 1952 г., и продолжена только в феврале 1953 г. «…больше чем когда-либо я хочу дописать роман, — делился Пастернак с Н. А. Табидзе своими мыслями, — перенесенная болезнь показала мне границы сил, которыми я располагаю. Как все люди, я не знаю, сколько часов или дней, или месяцев и лет в моем распоряжении, но теперь я эту неизвестность ощущаю острее, чем год тому назад. И свободное вре¬мя я трачу на работу над вещью. Труда над окончанием романа предсто¬ит еще много» (4 апр. 1953).
Лето и осень 1953 г. после вдохновенной правки корректур «Фаус¬та», при которой Пастернак «не меньше десятой доли этой лирической реки в 600 страниц переделал заново в совершенно других решениях» (письмо кО. М. Фрейденберг 12 июля 1953), стали «непрекращающимся блаженством» плодотворной работы над романом. Были написаны один¬надцать стихотворений, набросаны планы и отрывки к следующим семи частям (VIII-XIV):
«Приезд в Варыкино. Микулицыны. Посмотреть и сличить со сде¬ланными набросками и записями в Москве осенью 1953 г. После выяс¬нившихся линий структуры: (I). Афишка в вагоне знакомится, расска¬зывает. (II). Должно быть сходство Микул<ицына> старшего, его жены, Л ивушки. (III). Политическое: обозначения, цитаты из Л<енина> за и против. (IV). Пейзажное и обстановочное. Интерьер Микул<ицына> и виды из окна понадобятся в отдаленной трагической главе с Ларой в Варыкине и после ее отъезда».
В описаниях Варыкина с самых первых набросков проявляются воспоминания Пастернака о его жизни на Урале в 1916 г. Дом Микули¬цыных он хочет «скопировать с директорского дома во Всеволодо-Вил ь-ве или в Тихих Горах. Но с обрывом и широким видом». К ноябрю 1953 г. были подготовлены черновые редакции большей части второй книги.
«В романе, в прозе главное вчерне уже написано, — делился своими планами Пастернак. — Герой с главною героинею уже расстался и более никогда ее не увидит. Мне осталось (в первой черновой записи) описать пребывание доктора в Москве с 1922 года по 1929, как он опускался и все забывал и потом как умер, и затем написать эпилог, относящийся к концу Отечественной войны» (письмо к Н. А. Табидзе 16 нояб. 1953).
В работе над юрятинскими и партизанскими главами широко ис¬пользовались исторические источники гражданской войны на Урале и в Сибири: П. Д. Криволуцкий «Шитинские партизаны» (М.—Иркутск, 1934), А. И. Гуковский «Ликвидация пермской катастрофы. И. В. Ста¬лин и Ф.Э.Дзержинский на Восточном фронте 1918-1919 гг. (М., 1939)», сб. «Допрос Колчака» под ред. К. А. Попова (Л., 1925), Г. Рейхс-берг «Разгром японской интервенции на Дальнем Востоке» (М., 1940), В. Г. Яковенко «Записки партизана» и его же «Партизаны» (М., 1925), сб. материалов «Колчаковщина на Урале. 1918-1919» (Свердловск, 1929), «Омск в дни Октября и установление советской власти. 1917—1919», сост. О. Кадышева и др. (Омск, 1947), «Архив русской революции», изд. И. В. Гессена. Берлин, 1920—1930. 22 т., и др. Сохранились выписки из этих книг, в черновых набросках имеются ссылки на их использование. Пастернак изучал фольклорные сборники и исследования народной культуры, такие, как: «Поэтические воззрения славян на природу» А. Н. Афанасьева, «Онежские былины» А. Ф. Гкпьфердинга, «Дорево¬люционный фольклор на Урале» (Свердловск, 1936), «Урал в его живом слове» В. П. Бирюкова (Свердловск, 1953), «Уральский фольклор» под ред. М. Г. Китайника (Свердловск, 1949), «Малахитовая шкатулка» П. П. Бажова, «Исторические корни волшебной сказки» В. Я. Проппа, первый том «Истории русской литературы» под ред. Е. В. Аничкова,
A. К. Бороздина и Д. Н. Овсянико-Куликовского (1908). (Установлено
B. Г. Смолицким по сохранившейся абонементной карточке Пастерна¬ка 1951—1952 гг. из библиотеки Дома литераторов.) К тому же во время эвакуации в Чистополе Пастернак сам записывал особенности местно¬го говора и поговорки. Страницы с этими записями есть в подготови¬тельных материалах к роману.
Сохранившиеся рукописные материалы этого периода позволяют последовательно восстановить характер работы Пастернака.
Чтение и просмотр большого количества сборников исторических материалов и сборников фольклора сопровождалось выписками из них. Во многих заметках имеются ссылки на ленинские статьи времени граж¬данской войны, при этом выписывались также возражения его оппо¬нентов. Остались следы работы над «Дневником писателя» Достоевского («Другие редакции и черновые наброски». С. 636), ссылки на страницы романа «Братья Карамазовы». Представляя круг интересов своего ге¬роя, Пастернак отмечал нужные места в томе Пушкина и делал выпис¬ки, набрасывал свои мысли о нем.
Намечались первые планы важнейших сюжетов, но имена персо¬нажей долго еще варьировались от одной записи к другой. Зарисовки с натуры и живые наблюдения подсказывали композиционные мотивы будущих картин.
Пастернак записывал на небольших листках отдельные сюжетные моменты: болезнь Живаго после возвращения из плена, тяжелые пере¬живания ревности, наметки разговоров, попутные мысли и наблюде¬ния, фольклорные соответствия. Из писавшихся в 1942 г. сцен пьесы «Этот свет» выписывал имена персонажей:
«Фамилии, может быть понадобятся, из Чистопольского драма-тич<еского> предположения. Наташа Энгельгардт. Латрыгин. Советская шишка. Мухоморов. Лева Мышеловский (незначительные личности). Мадам Мальчик акушерка. Характеризовать московское нэповское об¬щество по этим, приложенным к списку действующих лиц замечаниям. Юрий Андреевич и Вася в Москве. Нэп<овское> общество по чис-топ<ольским> листкам».
Пометки цветными карандашами помогали соотносить эти запи¬си с сюжетом, отчеркивания на полях говорили о направлении жела¬тельных исправлений. Листки раскладывались по пачкам, на обложках которых обозначались темы: «Сюда все о нежности для переноса на стр. 77 (розовым карандашом обведено)». Или: «В нежность из фольк¬лора». На конверте, в котором лежали наброски, Пастернак записал: «Отдельные, накапливающиеся соображения и эпизоды к роману на отдельных полулисточках. Разобрать и расклассифицировав, растасо¬вать по соответствующим страницам черновика, когда дело изучения материалов и чернового набрасывания подвинется достаточно далеко».
Попутно записывались наблюдения природы, отделывались зари¬совки, посвященные началу осени, которая выделяет в хвойном лесу обособленный мир лиственного.
Следующий этап работы характеризуется заметкой, озаглавленной «Техническое. При перебелении последней книги перебирать все запи¬си, относящиеся к отделанной главе, просматривать, включать важное или яркое или отвергать и по использовании уничтожать послужившие данными черновые заметки».
Последнее замечание помогает понять, что сохранившиеся листки по большей части относятся к сюжетам, оставшимся не включенными в основное повествование, — это и сохранило их от уничтожения. К со¬жалению, от «Чистопольского драматического предположения», быв¬шего в то время, по-видимому, в сохранности, остались только две сце¬ны, последняя из которых использована в эпилоге романа как рассказ бельевщицы Тани.
Характер работы передает запись, датированная 7 сентября 1952:
«К 8-й части и дальше». «Сочинять крупными захватами фабулы с оглядывающейся назад детализацией пропущенных звеньев, а не прямолинейным движением вперед, что скучно. Например. Всю эту пору можно было бы назвать Микулицынской (а затем, как приехали, Чече¬вицы, Антипов, Дима и пр.)
Отобрать (и вынести на сокращенный реестрик) из записанных раньше материалов и Ленине двумя рядами: а) синим карандашом ти¬пическое вообще для времени, в) красным — имеющее отношение кот-дельным лицам и положениям фабулы».
По заголовку на одном листке, относящемся «к третьей беловой редакции написанного», можно судить, что рукописей с последователь¬но изложенным повествованием было больше трех. Потом шел разбор недостатков. Сохранился большой реестр с перечислением страниц и мест, нуждающихся в обдумывании и возможной переделке.
Продолжая биографическую последовательность событий, связан¬ных с писанием романа, надо сказать, что по отношению к Пастернаку первым знаком общественных перемен, происшедших со времени смер¬ти Сталина, явилась публикация в апрельском номере «Знамени» деся¬ти его стихотворений под названием «Стихи из романа». В коротком авторском предисловии в нескольких словах давалась характеристика героя Юрия Живаго и излагался план романа. «Главное, конечно, не в них (стихах. — Е. #.), а в прозе, — писал Пастернак О. М. Фрейден¬берг, — в «системе» которой они вращаются и к которой тяготеют. И сло¬ва «доктор Живаго» оттиснуты на современной странице» ( 16 апр. 1954).
Вторая редакция партизанских частей романа писалась зимой 1954-1955 г., сильно разрастаясь в процессе работы; переписка набело, начатая в марте 1955 г., продвигалась медленно, — «переписываю не механически, — объяснял Пастернак Н. А. Табидзе, — а попутно все переделываю, порчу, восстанавливаю, мучусь» (24 марта 1955). Начиная перебеливание, автор записал для себя отчетливо осознавае¬мую им тенденцию общей переделки ранее написанного, отмечая: «Два недостатка.
1) Общее распухание заключительной части. Присутствие ненуж¬ных, сюжетно незначительных эпизодов. Многословие и ординарность неотделанных частей.
2) Политически непривычные резкости не только ставят рукопись под угрозу. Мелки счеты такого рода с установками времени. Они не заслуживают упоминания даже полемического. Роман противопостав¬лен им всем своим тоном и кругом интересов. Так было в предшествую¬щих тетрадях, так должно оставаться и дальше. Не надо в разговорах действующих лиц вдаваться в отрицательный открытый разбор совре¬менных догматов, а игнорировать их, пренебрегать ими».
Беловая рукопись второй книги была окончена к началу августа и отдана в перепечатку с предупреждением, что это «неокончательный» вид рукописи, «однако, несмотря на шероховатость и невыгодную внеш¬ность произведения, это очень важное происшествие и очень важное выражение моей душевной сущности и жизни, гораздо более важное, чем первая книга» (письмо к М. К. Баранович 5 авг. 1955).
Осенние месяцы были посвящены работе над перепечаткой, при¬чем исправления и сокращения текста вносились также и в беловую ру¬копись. Только 10 декабря Пастернак закончил эту работу. «Не могу ска¬зать Вам, — писал он в тот день Н. А. Табидзе, — сколько труда я поло¬жил на постепенную медленную отделку второй книги романа. <...> Вы не можете себе представить, что при этом достигнуто! Найдены и даны имена всему тому колдовству, которое мучило, вызывало недоумение и споры, ошеломляло и делало несчастными столько десятилетий. Все распутано,
