над ним и впереди его, общее современное состояние мысли и поэзии, все пред¬шествующие ее, вперед толкающие состояния, и то, что ей предназна¬чено в будущем, следующий по порядку шаг, который надлежит ей сде¬лать в ее историческом развитии. И он чувствовал себя только поводом и опорой, чтобы она пришла в это движение. Выпадавшее ему на долю счастье, в котором не было его личной заслуги, преисполняло его бес¬предельной признательностью всему окружающему, свидетелям его ра¬дости, точно удача улыбалась ему ради Лары и этого дома, чтобы сде¬лать его достойным их и поднять его в их глазах».
С 435. Волки стояли рядом, мордами по направлению к дому… — сре¬ди ранних набросков сохранилась записка, относящаяся к эпизоду с вол¬ками: «Волки. В лунную ночь четыре волка рядом стоят по ту сторону оврага на открытой полянке и воют, вытянув морды по направлению к Микулькиной высоте. Жаль ружья нет. После отъезда Лары в ночь, в которую доктор разговаривает со Стрельниковым, волки появляются уже по эту сторону оврага и забираются в сад. Стрельников выходит, стре-ляет из револьвера, волки разбегаются, один, видимо, раненый. И по¬том, когда Юрий Андр. во сне слышит выстрел и просыпается, он дума¬ет: «Антипов с волками сражается» и засыпает».
С. 436. Опять день прошел в помешательстве тихом. — Аллюзия на строки из стих. А. Блока: «День проходил, как всегда: / В сумасшествии тихом…» (цикл «Жизнь моего приятеля», 1914).
С. 438. …приходил в ужас от того, как он еще далек от этого идеа¬ла. — После этих слов в рукописи вычеркнуто: «Он не знал, что если бы он достиг его, отчаяние и отвращение другого порядка охватили бы и стали преследовать его, и за достигнутой незаметностью формы ему стал бы мерещиться призрак воображаемой пустоты и бессодержательнос¬ти. Но до недовольства этого рода он не дожил».
…вылилось как бы помимо слов, само собою. — После этих слов в ру¬кописи вычеркнуто: «Он так и назвал эти отрывки колыбельными». Цикл «Колыбельных», который должен был войти в тетрадь Юрия Живаго, первоначально составляли стихи «Ветер», «Хмель», «Сказка» и исклю¬ченные затем «Бессонница» и «Под открытым небом».
С. 439. …следы сонливости слетели с пишущего, он пробудился, заго¬релся… — после этих слов в рукописи вычеркнуто: «узость промежутков между началами и концами сама предуказывала путь и выводила на пра¬вильную дорогу. Предметы, только на словах, по названию встречавши¬еся в записи только условно и номинально, вдруг как бы в самом деле стали вырисовываться в раме упоминания. Он услышал ход ступающей лошади в ритмическом строении стихотворения…». Это место служит иллюстрацией к работе над стих. «Сказка».
Так же чередовались у нее… — после этих слов в рукописи вычерк¬нут вариант: «за истекшее время состояния спокойной уравновешен¬ности с приступами тоскливого беспокойства, естественного у трудо¬любивой женщины, привыкшей к ежедневным домашним заботам или правильным учебным занятиям на школьной службе, и которую отдель¬ные часы влюбленного безделья могли пленять и наполнять счастьем, но растянутые на целые сутки томили и нравственно уничтожали. Все повторялось в точности, так что когда в это утро на второй неделе Лари¬са Федоровна опять, как столько раз в перерыве, стала собираться в об¬ратную дорогу, можно было подумать, что прожитых в перерыве полу¬тора недель как не бывало и что предшествовавший им давно ушедший в прошлое день возобновляется в целостности, с тою только разницей, что дорвавшийся тем временем до любимой склонности доктор той по¬рою удосужился записать кое-что, да луна, бывшая в ночь приезда в ста¬дии полнолуния, успела пройти две новые фазы и теперь готовилась вступить в третью».
С. 442. Что-то остановилось внутри его и порвалось. — После этих слов в рукописи вычеркнут вариант: «Он клял на чем свет стоит нес¬кладную свою судьбу и молил Бога охранить и уберечь эту неописуемо милую и странную, более странную, чем он сам, несчастливицу Лару».
С. 443. …несколько охапок оставшегося сена, навалил его в наклон¬ную решетку яслей. — В рукописи далее вычеркнуто: «Заброшенная, ос¬тавленная без ухода скотина с немым укором смотрела на людей в те годы. У некормленных, нечищенных лошадей выступали ребра, заво¬дились струпья на ногах и в кровь натертые болячки на спинах. Самде-вятовской Савраске было далеко до такой плачевности, но и она уко¬ризненным взглядом провожала все движения доктора и с тем же упре¬ком вместо благодарности взглянула на него, когда он попоил ее. «Ее почистить бы, да задать бы ей какого-нибудь теплого корма, да убрать бы ей стойло», — подумал он. — «Да где мне? И не для чего, — ради дня или двух, при полной неизвестности о дальнейшем, не стоит. И не из чего, ничего нужного нет в запасе. Да и некогда мне, и ничего я этого не умею. Куда там о коне? Я и о себе-то толком не знаю как позаботиться и о моей милой ладушке, о моей милой ненаглядной любе»».
С. 444. — Минуту, Ларочка. Простите, Виктор Ипполитович. — После этих слов в рукописи вычеркнут вариант: «Нельзя так сразу. Сейчас я отвечу по порядку. Но сначала еще раз. Почему мы стоим в шубах? Разденемся и присядем. Нельзя ли по-людски, без суеты? Раз¬говор-то ведь серьезный. Нельзя так с бухты-барахты, без разбору. Нач¬ну с тебя, Ларуша. Бог с тобой, что ты выдумала? Когда это я сожалел об отъезде Виктора Ипполитовича? Не обижайтесь, Виктор Ипполитович. Лично к вам ведь это не имеет никакого отношения. Извини меня да¬лее, Ларуша, извините и вы меня, Виктор Ипполитович. Наши препи¬рательства затрагивают некоторые душевные тонкости, не подлежащие обсуждению».
С. 445. …состоит из международных спальных вагонов. — После этих слов в рукописи вычеркнуты подробности: «в полной исправности. Электрический свет, паровое отопление. Имеется повод освежить в па¬мяти утраченную культурную жизнь, хотя бы на колесах, в движении мимолетной короткой прогулки. Ощущение сильное, я не шучу, вы уви¬дите».
С. 446. …знает, что без его участия в поездке… — после этих слов в рукописи вычеркнут вариант: «никакой Ларисы Федоровны нет и ни¬каких ее решений. Неужели ты серьезно думаешь, что мы спокойно про¬стимся, ты нам пожелаешь счастливого пути, я тебе скажу счастливо оставаться и махну тебе рукой? Тогда к чему эти фразы: «Адом я уберу и обо всем позабочусь»? — Значит, вы неумолимы. Тогда другая просьба. С разрешения Ларисы Федоровны мне вас на два слова и, если можно, с глазу на глаз. В скобках сказать, сошлись два упрямца, нашла, что на¬зывается, коса на камень. Так, Лариса Федоровна, если вы позволите. — Какие между вами секреты? Впрочем, ваша воля. Пожалуйста, если я вам мешаю. — Втайне от вас мне удобнее будет прибегнуть к некото¬рым особенно веским доводам, которыми, вы увидите, и я не побоюсь заявить об этом в присутствии Юрия Андреевича открыто, я в конце концов склоню его на нашу сторону».
…и переправить дальше, куда бы вы ни пожелали. — После этих слов в рукописи вычеркнуто: «Правда, ненадолго, но пока наше буферное государство пользуется некоторой свободой. Из него вы легко морем через Японию или другим кружным путем всегда проберетесь к своим. А теперь о том, что нас волнует непосредственно и что нам надлежит сделать в настоящее мгновение».
С. 447. Я с трудом слежу за вашими словами. — После этих слов в рукописи вычеркнуто: «и понимаю не все в них. Но я с вами согласен. После расправы со Стрельниковым по нашей извращенной нынешней логике вытекает угроза безопасности и жизни Ларисе Федоровне и Кате. Можно ждать, что ее, а может быть, кстати и меня лишат свободы, и, следовательно, все равно, так или иначе нас насильно разлучат. Может быть, — насколько я способен сейчас связывать мысли, может быть, говорю я, лучше, чтобы это сделали, то есть насильно разлучили нас вы, да притом увезли ее куда-нибудь подальше, на край света, где дело вернее. Сейчас, когда я говорю вам это, все происходит уже почти по-вашему».
С. 450. Я положу черты твои на бумагу, как после страшной… — по¬сле этих слов в рукописи вычеркнут вариант: «взрывающей его до осно¬вания бури откладывает море след предельного своего прибоя, далеко вдавшегося в сушу ломаной линией на песке берега. Это нанос самого легкого и невесомого, что могли поднять со дна морской души, вынес¬ти вверх на себе и забросить всего дальше взбаламутившие пучину вол-ны,— пемза, пробка, ракушки, самоцветные слезки, водоросли, скольз¬кий, холодный соленый студень медуз. Так прибило тебя бурей жизни, гордость моя, на отмель, куда мигом раньше выбросило меня. Так я изо¬бражу тебя. «Вижу тя ясно, простерту просту и удивляюсь, в нейже все-лися будущия жизни наслаждение». Это не мое, это не от меня, это в подражание тебе, краса моя, как ты приводила и перевирала обрывки молитв с кающимся восклицанием, — Бог да простит мне мое кощун¬ство. Прощай, ангел мой. Гони, кати, боготворимая! Будь здорова! Будь счастлива! Прощай, прощай навсегда». («Вижу (вижду) тя (Тя)ясно, про¬стерту просто…» — из стихиры 6-го гласа по 50-м псалме на всенощ¬ной праздника Успения Пресвятой Богородицы.)
С. 451. Он запустил дом, перестал заботиться о себе… — среди пер¬вонач. набросков сохранилась запись, передающая мысли Живаго по¬сле отъезда Лары: «Когда остается один. О, я не один, вы со мною, вы, великие отшельники Гоголь, Микель Анджело, Шопен, Бетховен. Вы, как я, не пощадили себя во имя высшей своей страсти».
С. 452. …красота есть счастье обладания формой… — после этих слов в рукописи вычеркнуто: «чего бы то ни было существующего, и, таким образом искусство, в том числе и трагическое, есть рассказ о счастье существования. И преследование меткости и сходства его собственной формы с формой изображаемой, преисполняло его, автора, пишущего, Юрия Андреевича тем же счастьем существования. Но странно, если бы надо было подыскать нечто похожее, соответствующее этому счас¬тью вне искусства, равнодействующая ему нашлась бы в поведении са¬моубийцы, который в неистовстве страдания колотится головой о сте¬ну каменной лестницы, а потом кладет конец этой муке прыжком на дно ее многоярусного пролета».
С. 453. Странно. Кто бы это мог быть?’— Среди набросков и пред¬варительных планов второй книги романа есть запись, отразившая ком¬позиционный замысел четырнадцатой части «Опять в Вырыкине» и по¬следнего разговора Живаго со Стрельниковым: «О доме Микулицыных. Не так выхоложен. На каждом шагу следы человеческого посещения. Здесь кто-то был. Здесь кто-то есть (Обходит дом, но никого не нахо¬дит. Пачка нераспечатанных свечей). Здесь русский дух, здесь Русью пахнет. А потом, когда как к себе домой приходит Стрельников, он (Стрельников) говорит. Поговорим ночь, [я бывал здесь временами] среди многих мест, где я прячусь,