должны были составить заключительную главу романа. Художест¬венная задача «чужой речи» решалась у Пастернака в поэме «Лейтенант Шмидт», а также в работе над поэмой «Зарево».

Стихи из романа «Доктор Живаго» с этой точки зрения стали за¬вершением и оправданием многолетнего опыта и одновременно позво¬лили автору сделать новый шаг в направлении большей прозрачности стиля и конкретности поэтического высказывания, таким образом зна¬меновав собой новый этап его творческого развития.

Вместе со стихами Пастернак передает своему герою стремление к «незаметному стилю, не привлекающему ничьего внимания». Он пи¬шет о Живаго: «Всю жизнь мечтал он об оригинальности сглаженной и приглушенной, внешне неузнаваемой и скрытой под покровом обще¬употребительной и привычной формы, всю жизнь стремился к выра¬ботке того сдержанного, непритязательного слога, при котором чита-тель и слушатель овладевают содержанием, сами не замечая, каким спо¬собом они его усваивают».

Передавая герою авторство своих стихов, Пастернак сознательно отказывается от открытой субъективности восприятия и индивидуаль¬ной ассоциативности, характеризующих его собственную поэтическую манеру, в пользу ясности продуманной и определившейся мысли. «Пря¬мая формулировка и метафора, — по мнению Пастернака, — не проти¬воположности, а разновременные стадии мысли, ранней, мгновенно родившейся и еще не проясненной в метафоре, и отлеживавшейся, опре¬делившей свой смысл и только совершенствующей свое выражение в неметафорическом утверждении» (письмо к С. Чиковани 6 окт. 1957).

«Отказавшись от многого, от рискованностей и крайностей», от¬личавших его собственное молодое искусство и поэзию его современ¬ников, — писал Пастернак, — «я стараюсь изложить в современном пе¬реводе на нынешнем языке, более обычном, рядовом и спокойном, хоть некоторую часть того мира, хоть самое дорогое» (письмо к Г. И. Гудзь 7 марта 1953). Главное достоинство своей работы автор видел в осво-бождении «от собственных навыков и обычаев ремесла», в «свободе от самого себя и собственных технических совершенств» (письмо П. П. Сувчинскому 24 сент. 1958).

Эти слова, сказанные по поводу всего романа в целом, в полной мере относятся к стихотворениям Юрия Живаго.

Снятие личного, автобиографического аспекта позволило Пас¬тернаку расширить тематику лирики, открыто включить в нее эле¬менты христианской образной традиции. О желании написать стихи на темы Евангелия Пастернак рассказывал H. Н. Вильям-Вильмонту еще в конце 1920-х гг., при этом он соотносил свое намерение с опытом Р. М. Рильке. В своей трактовке евангельских сюжетов в «Новых стихо-творениях» (1907) или «Жизни Марии» (1908) Рильке явно ориентиро¬вался на живопись итальянского Возрождения. С юности владевшее Пастернаком восхищение старыми мастерами выразилось в стихах Юрия Живаго.

В тексте романа рассеяны краткие указания на обстоятельства воз¬никновения стихотворений, на мысли и представления, их вызвавшие и в них отразившиеся. Сочетание в стихах Юрия Живаго автобиогра¬фического начала с «чужой речью» героя романа ставит этот цикл на особое положение в поэзии Пастернака, каждая стихотворная книга которого — всегда лирический дневник.

По времени написания стихи распадаются на три цикла: первый составляют десять стихотворений 1946-1947 гг., следующие шесть да¬тируются ноябрем-декабрем 1949 г., последние девять относятся ко вто¬рой половине 1953 г. Автографы этих стихов записывались небольши¬ми подборками, авторские списки которых дарились А. А. Ахматовой, М. К. Баранович, К. Н. Бугаевой, Н. А. Табидзе, С. И. Чиковани, Н. В. Стефановичу, В. К. Звягинцевой, — они сохранились соответст¬венно в собраниях Н. А. Ольшевской, А. А. Баранович-Поливановой, ГНБ (ф. 60.130), Гос. Музея грузинское литературы, РГАЛИ и др. В ком¬ментариях указывается место нахождения автографов (материалы се¬мейного собрания приводятся без ссылки).

Первоначальная рукопись цикла 1947 г. (карандаш) под названием «Diaea пятая. Стихотворения Юрия Живаго» состояла из 10 стих, с эпи¬графом из Ш. Бодлера «Bйnйdiction» («Благословение»): «Je sais que la douleur est la noblesse unique» («Я знаю, что страдание единственная фор¬ма благородства»). Неполная рукопись (чернила) 1953 г. под названием «Из романа в прозе» включает 9 стих. 1946-1947 и 1953 гг.

Окончательная редакция и последовательность стихотворений ус¬тановлена в 1955 г. в рукописи романа (РГАЛИ, ф. 379). Отдельные стих, входили в Избр.—1948, публиковались в «Знамени», 1954, № 4, в «Дне поэзии», 1956. Впервые полностью: Борис Пастернак. Доктор Живаго. Милан, 1958. Ссылки на первые публикации стихотворений даются в тех случаях, когда они предшествовали изданию 1958 г.

1. Гамлет. — Автографы ранней редакции: один — в собр. Т.-П. Уит-ни (США), другой — РГАЛИ, ф. 1334. См.: «Другие редакции и черно¬вые наброски». — Факсимиле стих. — «День поэзии. Избранное». М., 1982;варианты:

ст. 5—6: На меня наставлен ужас ночи Тысячей биноклей на оси.

— Автограф 1947 г. (карандаш), вариант ст. 6. — Автограф на кн.: «Грузинские поэты в переводе Бориса Пастернака». М., 1946, подарен¬ной М. К. Баранович, дата: февраль 1946. — Машин. 1946 г. (собр. А. Л. Барто), вариант ст. 6.

Несомненна преемственность гамлетовской темы от Блока, статью о котором Пастернак готовил летом 1946 г. В сохранившихся наброс¬ках статьи («К характеристике Блока», 1946) он отмечал развитие гам¬летизма Блока, ведущего к драматизации всего его реалистического письма. В тексте романа, рассказывая о тетради Живаго, Пастернак соотносит стих. «Гамлет» с городской темой: город как «необозримое огромное вступление к жизни каждого из нас». Об этом же городе, который когда-то «надлежало победить, надо было сломить его не¬признанье», писал Пастернак в «Охранной фа моте», называя его по-блоковски «Страшным миром». Вернувшись осенью 1917 г. в Москву, Живаго увидел обреченность этого мира, его беспомощность перед ли¬цом близящейся неизвестности и, «как на прощание, жадными глазами вдохновения смотрел на облака и деревья, на людей, идущих по улице, на большой, перемогающийся в несчастиях русский город и был го¬тов принести себя в жертву, чтобы стало лучше, и ничего не мог». Веро¬ятно, к этому времени по хронологии романа можно отнести замысел стих. «Гамлет», отделанного и переписанного Юрием Живаго за не¬сколько дней до смерти. Оно положило начало циклу, сочетающему в себе автобиографические и тематические мотивы. В нем сказалась жерт¬венная готовность довести до конца задуманное, несмотря на опасность выбранного пути. В окончательной редакции эта тема приобрела сим¬волику Христовой жертвы, продолженную другими стихами цикла на евангельские сюжеты. «Гамлет отказывается от себя, чтобы «творить волю пославшего его», — писал Пастернак в «Замечаниях к пере¬водам из Шекспира» (1946). — «Гамлет» не драма бесхарактерности, но драма долга и самоотречения <...> волею случая Гамлет избирает¬ся в судьи своего времени и в слуги более отдаленного. «Гамлет» — драма высокого жребия, заповеданного подвига, вверенного предна¬значения».

Если только можно, Авва Отче, / Чашу эту мимо пронеси. — Пери¬фраз слов Христа из молитвы в Гефсиманском саду (Мк. 14, 36).

2. Март. — Избр.—1948, дата: 1946. — «Знамя», 1954, № 4, редак¬ционная правка:

ст. 13—16: Перед приоткрытою конюшней Голуби в снегу клюют овес, И, приволья вешнего воздушней, Пахнет далью мартовской навоз. По признанию Пастернака, авторство этого варианта принадлежа¬ло В. Инбер, входившей в редколлегию журнала.

3. На Страстной. — Черновой автограф 1946 г.; варианты: между ст. 29 и 30:

В чаду свечного фитиля

Все свято без разбора,

И набережная Кремля,

И внутренность собора, между ст. 34 и 35:

Что будет дальше? — говорят

И смотрят на гробницу, ст. 45—46: Многоголосый разговор,

Плывущий на волнах рессор, —Автограф в собр. Уитни, вычеркнуты строфы 7—10, дополнитель¬ные строки между ст. 34 и 35; варианты ст. 45—46. ст. 20: Река буравит берега ст. 48: А март разбрасывает снег

— Авториз. машин. 1948 г. (собр. М. К. Баранович), дополнитель¬ные строки между ст. 34 и 35; варианты:

ст. 46—47: И стук рессор, и черный флер Весеннего угара.

В тексте романа замысел этого стих, рождается у Живаго во время ти¬фозной горячки, когда он представляет себе свою работу над поэмой «Смя¬тение»: «Он пишет поэму не о воскресении и не о положении во гроб, а о днях, протекших между тем и другим <...>, как в течение трех дней буря черной червивой земли осаждает, штурмует бессмертное воплощение любви <...> И — надо проснуться. Надо проснуться и встать. Надо воскреснуть».

…на Страстях Христовых… — эта служба совершается вечером в Великий четверг на Страстной неделе. …крестный ход/ Выходит с пла¬щаницей… — ночью с пятницы на субботу процессия, символизируя чин погребения, обносит вокруг храма плащаницу — изображение лежаще¬го во гробе Христа. Но в полночь смолкнут тварь и плоть… — перифраз начальных слов Херувимской песни, поющейся в Великую субботу на Страстной неделе: «Да молчит всякая плоть человеча…».

4. Белая ночь. — «Знамя», 1954, № 4. — Автограф, посланный Вяч. Вс. Иванову 24-25 июля 1953 г., авт. правка; варианты:

ст. 9: Фонари, словно бабочки газовые,

ст. 18: Этой ночью бескрайнею белой, ст. 22-24: Голос ясный, холодный, манящий

Дразнит сладкой щемящей сумятицей

Глубину очарованной чащи, ст. 35: Как бы знаки прощальные делая

— Автографы, посланные М. К. Баранович 9 авг. 1953 г., H.A. Та-бидзе 18 авг. 1953 г. и беловой 1953 г.; вариант ст. 9.

5. Весенняя распутица. — «Знамя», 1954, № 4. — Черновой автограф («Другие редакции и черновые наброски»). — Автограф, посланный Вяч. Вс. Иванову 24—25 июля 1953 г.; варианты:

ст. 3-4: В свой дальний хутор на Урале

Гнал шибко человек верхом ст. 6—7: Дорогой шлепанью подков

Ответно вторила вдогонку ст. 16: С корнями сдвинутые пни. ст. 34: Ловили этот ясный звук

— Автограф, посланный М. К. Баранович 9 авг. 1953 г.; варианты: ст. 6—7: Гремело шлепанье подков,

И звонко вторило вдогонку ст. 35: Отмеренные эти доли

— Беловой автограф 1953 г.; варианты:

ст. 12: Вблизи весь шум и грохот свой ст. 34 — как в автографе Вяч. Вс. Иванова.

— Автограф, подаренный Н. А. Табидзе 18 авг. 1953 г. (Гос. Музей грузинской литературы); те же варианты ст. 12, 34.

Стихотворение вместе с предыдущим объединялось авторским на¬мерением передать пение двух соловьев: в городе и в природе. В запис¬ках Живаго приведены строки из 7-й главы «Евгения Онегина» о соло¬вье, где рифмуются «любовник» и «шиповник». Живаго усматривает в этой рифме присутствие былинного Соловья-разбойника. В черновых набросках к роману выписаны две строки из Пушкина и к ним примеч.: «Написать стихотворение об этом. Найти в звуке выражение. Как окна распахнувшихся пространств. Тождество деревянного дома и леса. Со¬ловей все время напоминает, открылось, началось, совершается. Не спит человек, не спят звезды. Поет, чтобы через весь лес его было слышно в доме. Во всеуслышание». Сюжетно стих,