получила и за что вечно будет поминать вас добром, — не цивилизацию вашу несет она всем русским, а науку, добытую из вашей цивилизации…» (Там же. С. 50).
Но позвольте (спросят европейцы), что же такое вы сами… — «— Но позвольте, —- скажут нам, — что же такое ваша-то национальность? Что же такое вы сами, русские?» (Там же. С. 51).
Русская нация — необыкновенное явление в истории всего человече¬ства. —- «Да, мы веруем, что русская нация — необыкновенное явление в истории всего человечества» (Там же. С. 54).
С. 637. Способность самоосуждения лучшая сторона русской приро¬ды. — «Мы не отвергаем способности самоосуждения, любим ее и имен¬но признаем ее за лучшую сторону русской природы, за ее особенность, за то, чего у вас вовсе нет» (Там же. С. 56).
Нужно было быть слишком оригинальным, чтобы… — «Мы понима¬ем только одно: что нужно было быть слишком оригинальным, чтоб, быв московским царем, вздумать — не только полюбить, но даже по¬ехать в Голландию» (Там же. С. 55).
В лице Петра мы видим пример того, на что может решиться рус¬ский человек… —«Во всяком случае, в лице Петра мы видим пример того, на что может решиться русский человек <...> И страшно, до какой сте¬пени свободен духом человек русский, до какой степени сильна его воля!» (Там же. С. 56—57).
Но богиня (Диана в стихах) не воскресает и ей не надо воскресать… — К этим выводам Достоевский приходит, говоря об Илиаде как об эпо¬пее «полной жизни», эпопее «высокого момента народной жизни»: «Но богиня не воскресает, и ей не надо воскресать, ей не надо жить; она уже дошла до высочайшего момента жизни; она уже в вечности, для нее вре¬мя остановилось; это высший момент жизни, после которого она пре¬кращается, — настает олимпийское спокойствие. Бесконечно только одно будущее, вечно зовущее, вечно новое, и там тоже есть свой выс¬ший момент, которого нужно искать и вечно искать, и это вечное иска¬ние и называется жизнию…» (Там же. С. 97).
И знаете еще что: (Добролюбову в споре об «антологическом и ути¬литарном» искусстве… — «И знаете еще что: мы уверены, что в русском обществе этот позыв к общечеловечности, а следовательно, и отклик его творческих способностей на все историческое и общечеловеческое и вообще на все эти разнообразные темы — был даже наиболее нормаль¬ным состоянием этого общества, по крайней мере до сих пор, и, может быть, в нем вековечно останется» (Там же. С. 99). Эти слова сказаны в защиту поэтессы Марко Вовчок, которую Добролюбов обвинял в «ан-тологичности» ее поэзии. Спор Достоевского с Добролюбовым по это¬му поводу очень существен для самого Пастернака, критическим штам¬пом по отношению к которому были упреки в «несовременности» и от¬рыве от жизни. См.: «В том-то и признак настоящего искусства, что оно всегда современно, насущно-полезно. Если оно занимается антологи¬ей, стало быть еще нужна антология <... > Искусства же несовременно¬го, не соответствующего современным потребностям, и совсем быть не может» (Там же. С. 101).
Стоять за грамотность, потому что в распространении ее… — «Мы обещались особенно стоять за грамотность, потому что в распростране¬нии ее заключается единственное возможное соединение наше с нашей родной почвой, с народным началом. Мы сознали необходимость этого соединения, потому что не можем существовать без него; мы чувству¬ем, что истратили все наши силы в отдельной с народом жизни, истра¬тили и попортили воздух, которым дышали, задыхаемся от недостатка его и похожи на рыбу, вытащенную из воды на песок» («Книжность и грамотность». Т. 19. С. 6).
Ненародность Пимена (Отечественныезаписки). — В статье «Книж¬ность и грамотность» Достоевский полемизирует с «Отечественными записками» «которые ничего не признают народного в Пушкине» (С. 8): «Вообразите, например, хоть бы образ русского летописца в «Борисе Годунове». Вам вдруг говорят, что в нем нет ничего русского, ни малей¬шего проявления народного духа, потому что это лицо выдуманное, со¬чиненное…» (С. 9).
Онегин тип исторический. — «Да где же и когда так вполне вырази¬лась русская жизнь той эпохи, как в типе Онегина? Ведь это тип исто¬рический. Ведь в нем до ослепительной яркости выражены именно все те черты, которые могли выразиться у одного только русского человека в известный момент его жизни, — именно в тот самый момент, когда цивилизация в первый раз ощутилась нами как жизнь, а не как прихот¬ливый прививок, а в то же время и все недоумения, все странные, не-разрешимые по-тогдашнему вопросы, в первый раз, со всех сторон, ста¬ли осаждать русское общество и проситься в его сознание» (Там же. С. 10).
Онегин принадлежит к той эпохе нашей исторической жизни… — «Онегин именно принадлежит к той эпохе нашей исторической жизни, когда чуть не впервые начинается наше томительное сознание и наше томительное недоумение, вследствие этого сознания, при взгляде кру¬гом. К этой эпохе относится и явление Пушкина, и потому-то он пер¬вый и заговорил самостоятельным и сознательным русским языком» (Там же. С. 10).
С. 638. (Он<егин>). Это первый страдалец русской сознательной жизни. (Первый «лишний» человек… — Достоевский не употребляет тер¬мин «лишний человек», но четко обрисовывает его черты: «Онегин — член этого цивилизованного общества, но он уже не уважает его. Он уже сомневается, колеблется; но в то же время в недоумении останав¬ливается перед новыми явлениями жизни, не зная, поклониться ли им, или смеяться над ними. Вся жизнь его выражает эту идею, эту борьбу.
А между тем, в сущности, душа его жаждет новой истины. Кто зна¬ет, он, может быть, готов броситься на колена пред новым убеждением и жадно, с благоговением принять его в свою душу. Этому человеку не устоять; он не будет никогда прежним человеком, легкомысленным, не сознающим себя и наивным; но он ничего и не разрешит, не определит своих верований: он будет только страдать. Это первый страдалец рус¬ской сознательной жизни» (Там же. С. 11). Выписанное определение «страдальца русской сознательной жизни» полностью относится и к ге¬рою романа «Доктор Живаго», которого Пастернак причислял к тому же типу «лишнего человека».
В Онегине в первый раз русский человек с горечью сознает… — «В Оне¬гине в первый раз русский человек с горечью сознает или, по крайней мере, начинает чувствовать, что на свете ему нечего делать. Он европе¬ец: что ж привнесет он в Европу, и нуждается ли еще она в нем? Он рус¬ский: что же сделает он для России, да еще понимает ли он ее?» (Там же. С. 11).
Почему, с какой стати народность может принадлежать… — «По¬чему, с какой стати народность может принадлежать только одной про¬стонародности? Разве с развитием народа исчезает его народность? Разве мы, «образованные», уж и не русский народ?» (Там же. С. 14).
Мы (образованные) не весь народ, а только часть его. — «Вы правы только в одном: что мы не весь народ, а только часть его; но Пушкин, бывши поэтом этой части народа, был в то же время и народный поэт: это бесспорно. Вам это непонятно? Но скажите, повторяем мы опять, где же вы видели такого народного поэта, как вам он представляется?» (Там же. С. 15).
И зачем народный поэт должен быть непременно ниже развитием… — Там же. С. 16.
Английских лордов у нас нет; французской буржуазии тоже нет… — «Цивилизация не развила у нас сословий <...> английских лордов у нас нет; французской буржуазии тоже нет, пролетариев тоже не будет, мы в это верим. Взаимной вражды сословий у нас тоже развиться не может: сословия у нас, напротив, сливаются; теперь покамест еще все в броже¬нии, ничто вполне не определилось, но зато начинает уже предчувство¬ваться наше будущее. Идеал этого слития сословий воедино выразится яснее в эпоху наибольшего всенародного развития образованности <...> Настоящее высшее сословие теперь у нас — сословие образованное» (Там же. С. 19).
