старший библи¬отекарь и две его помощницы. Одна из них, сердитая, в шер¬стяном платке, без конца снимала и напяливала на нос пенсне, руководствуясь, по-видимому, не надобностями зрения, а пе¬ременчивостью своих душевных состояний. Другая, в черной шелковой кофте, вероятно, страдала грудью, потому что почти не отнимала носового платка от рта и носа, и говорила и дыша¬ла в платок.

У библиотечных служащих были такие же опухшие, книзу удлиненные, оплывшие лица, как у половины читающих, та же дряблая, обвислая кожа, землистая с празеленью, цвета соленого огурца и серой плесени, и все они втроем делали по-переменно одно и то же, шепотом разъясняли новичкам пра¬вила пользования книгами, разбирали билетики с требования¬ми, выдавали и принимали обратно возвращаемые книги и в промежутках трудились над составлением каких-то годовых отчетов.

И странно, по непонятному сцеплению идей перед лицом действительного города за окном и воображаемого в зале, а так¬же по какому-то сходству, вызываемому всеобщей мертвенной одутловатостью, точно все заболели зобами, Юрий Андреевич вспомнил недовольную стрелочницу на железнодорожных пу¬тях Юрятина в утро их приезда, и общую панораму города вдали, и Самдевятова рядом на полу вагона, и его объяснения. И эти объяснения, данные далеко за пределами местности на боль¬шом расстоянии, Юрию Андреевичу хотелось связать с тем, что он видел теперь вблизи, в сердцевине картины. Но он не по¬мнил обозначений Самдевятова, и у него ничего не выходило.

11

Юрий Андреевич сидел в дальнем конце зала, обложившись книгами. Перед ним лежали журналы по местной земской ста¬тистике и несколько работ по этнографии края. Он попробовал затребовать еще два труда по истории Пугачева, но библиоте-карша в шелковой кофте шепотом через прижатый к губам пла¬ток заметила ему, что так много книг не выдают сразу в одни руки и что для получения интересующих его исследований он должен вернуть часть взятых справочников и журналов.

Поэтому Юрий Андреевич стал прилежнее и торопливее знакомиться с неразобранными книгами, с тем чтобы выделить и удержать из их груды самое необходимое, а остальное выме¬нять на занимавшие его исторические работы. Он быстро пере¬листывал сборники и пробегал глазами оглавления, ничем не отвлекаемый и не глядя по сторонам. Людность зала не мешала ему и не рассеивала его. Он хорошо изучил своих соседей и ви¬дел их мысленным взором справа и слева от себя, не подымая глаз от книги, с тем чувством, что состав их не изменится до самого его ухода, как не сдвинутся с места церкви и здания го¬рода, видневшиеся в окне.

Между тем солнце не стояло. Все время перемещаясь, оно обошло за эти часы восточный угол библиотеки. Теперь оно све¬тило в окна южной стены, ослепляя наиболее близко сидевших и мешая им читать.

Простуженная библиотекарша сошла с огороженного воз¬вышения и направилась к окнам. На них были складчатые, на¬пускные занавески из белой материи, приятно смягчавшие свет. Библиотекарша опустила их на всех окнах, кроме одного. Это, крайнее, затененное, она оставила незавешенным. Потянув за шнур, она отворила в нем откидную форточку и расчихалась.

Когда она чихнула в десятый или двенадцатый раз, Юрий Андреевич догадался, что это свояченица Микулицына, одна из Тунцевых, о которых рассказывал Самдевятов. Вслед за други¬ми читающими Юрий Андреевич поднял голову и посмотрел в ее сторону.

Тогда он заметил происшедшую в зале перемену. В проти¬воположном конце прибавилась новая посетительница. Юрий Андреевич сразу узнал Антипову. Она сидела, повернувшись спиной к передним столам, за одним из которых помещался доктор, и вполголоса разговаривала с простуженной библиоте¬каршей, которая стояла, наклонившись к Ларисе Федоровне, и перешептывалась с ней. Вероятно, этот разговор имел благоде¬тельное влияние на библиотекаршу. Она излечилась мигом не только от своего досадного насморка, но и от нервной насторо¬женности. Кинув Антиповой теплый, признательный взгляд, она отняла от губ носовой платок, который все время к ним при¬жимала, и, сунув его в карман, вернулась на свое место за заго¬родку счастливая, уверенная в себе и улыбающаяся.

Эта отмеченная трогательною мелочью сцена не укрылась от некоторых присутствовавших. Со многих концов зала смот¬рели сочувственно на Антипову и тоже улыбались. По этим ни¬чтожным признакам Юрий Андреевич установил, как ее знают и любят в городе.

12

Первое намерение Юрия Андреевича было встать и подойти к Ларисе Федоровне. Но затем чуждые его природе, но устано¬вившиеся у него по отношению к ней принужденность и отсут¬ствие простоты взяли верх. Он решил не мешать ей, а также не прерывать собственной работы. Чтобы защитить себя от иску¬шения глядеть в ее сторону, он поставил стул боком к столу, поч¬ти задом к занимающимся, и углубился в свои книги, держа одну в руке перед собой, а другую развернутою на коленях.

Однако мысли его витали за тридевять земель от предмета его занятий. Вне всякой связи с ними он вдруг понял, что го¬лос, который однажды он слышал зимнею ночью во сне в Ва¬рыкине, был голосом Антиповой. Его поразило это открытие, и, привлекая внимание окружающих, он порывисто переставил стул в прежнее положение, так чтобы с его места было видно Антипову, и стал смотреть на нее.

Он видел ее со спины, вполоборота, почти сзади. Она была в светлой клетчатой блузе, перехваченной кушаком, и читала увлеченно, с самозабвением, как дети, склонив голову немного набок, к правому плечу. Иногда она задумывалась, поднимая глаза к потолку, или, щурясь, заглядывалась куда-то перед со¬бой, а потом снова облокачивалась, подпирала голову рукой и быстрым размашистым движением записывала карандашом в тетрадь выноски из книги.

Юрий Андреевич проверял и подтверждал свои старые ме-люзеевские наблюдения. «Ей не хочется нравиться, — думал он, — быть красивой, пленяющей. Она презирает эту сторону женской сущности и как бы казнит себя за то, что так хороша. И эта гордая враждебность к себе самой удесятеряет ее неотра¬зимость.

Как хорошо все, что она делает. Она читает так, точно это не высшая деятельность человека, а нечто простейшее, доступ¬ное животным. Точно она воду носит или чистит картошку».

За этими размышлениями доктор успокоился. Редкий мир сошел ему в душу. Мысли его перестали разбегаться и переска¬кивать с предмета на предмет. Он невольно улыбнулся. При¬сутствие Антиповой оказывало на него такое же действие, как на нервную библиотекаршу.

Не заботясь о том, как стоит его стул, и не боясь помех и рассеяний, он час или полтора проработал еще усидчивей и со¬средоточенней, чем до прихода Антиповой. Он перерыл высив¬шуюся перед ним гору книг, отобрал самое нужное и даже по¬путно успел проглотить две встретившиеся в них существенные статьи. Решив удовольствоваться сделанным, он стал собирать книги, чтобы отнести их к столу выдач. Всякие посторонние сооб¬ражения, порочащие сознание, покинули его. С чистою совес¬тью и совершенно без задних мыслей он подумал, что честно отработанным уроком он заслужил право встретиться со старой доброю знакомою и на законном основании позволить себе эту радость. Но когда, поднявшись, он окинул взглядом читальню, он не обнаружил Антиповой, в зале ее больше не было.

На стойке, куда доктор перенес свои тома и брошюры, еще лежала неубранною литература, возвращенная Антиповой. Все это были руководства по марксизму. Вероятно, как бывшая, вновь переопределяющаяся учительница, она своими силами на дому проходила политическую переподготовку.

В книжки заложены были требования Ларисы Федоровны в каталожную. Билетики торчали концами наружу. В них про¬ставлен был адрес Ларисы Федоровны. Его легко можно было прочесть. Юрий Андреевич списал его, удивившись страннос¬ти обозначения. «Купеческая, против дома с фигурами».

Тут же у кого-то осведомившись, Юрий Андреевич узнал, что выражение «дом с фигурами» в Юрятине настолько же хо¬дячее, как наименование околотков по церковным приходам в Москве или название «У пяти углов» в Петербурге.

Так назывался темно-серый стального цвета дом с кариа¬тидами и статуями античных муз с бубнами, лирами и масками в руках, выстроенный в прошлом столетии купцом-театралом для своего домашнего театра. Наследники купца продали дом купеческой управе, давшей название улице, угол которой дом занимал. По этому дому с фигурами обозначали всю прилегав¬шую к нему местность. Теперь в доме с фигурами помещался горком партии, и на стене его косого, спускавшегося под гору и понижавшегося фундамента, где в прежние времена расклеи¬вали театральные и цирковые афиши, теперь вывешивали дек¬реты и постановления правительства.

13

Был холодный ветреный день начала мая. Потолкавшись по делам в городе и на минуту заглянув в библиотеку, Юрий Анд¬реевич неожиданно отменил все планы и пошел разыскивать Антипову.

Ветер часто останавливал его в пути, преграждая ему доро¬гу облаками поднятого песку и пыли. Доктор отворачивался, жмурился, нагибал голову, пережидая, пока пыль пронесется мимо, и отправлялся дальше.

Антипова жила на углу Купеческой и Новосвалочного пере¬улка, против темного, впадавшего в синеву дома с фигурами, те¬перь впервые увиденного доктором. Дом действительно отвечал своему прозвищу и производил странное, тревожное впечатление.

Он по всему верху был опоясан женскими мифологичес¬кими кариатидами в полтора человеческих роста. Между двумя порывами ветра, скрывшими его фасад, доктору на мгновение почудилось, что из дома вышло все женское население на бал-кон и, перегнувшись через перила, смотрит на него и на рас¬стилающуюся внизу Купеческую.

К Антйповой было два хода, через парадное с улицы и дво¬ром с переулка. Не зная о существовании первого пути, Юрий Андреевич избрал второй.

Когда он свернул из переулка в ворота, ветер взвил к небу землю и мусор со всего двора, завесив двор от доктора. За эту черную завесу с квохтаньем бросились куры из-под его ног, спа¬саясь от догонявшего их петуха.

Когда облако рассеялось, доктор увидел Антипову у колод¬ца. Вихрь застиг ее с уже набранной водой в обоих ведрах, с коро¬мыслом на левом плече. Она была наскоро повязана косынкой, чтобы не пылить волос, узлом на лоб, «кукушкой», и зажимала коленями подол пузырившегося капота, чтобы ветер не поды¬мал его. Она двинулась было с водою к дому, но остановилась, удержанная новым порывом ветра, который сорвал с ее головы платок, стал трепать ей волосы и понес платок к дальнему кон¬цу забора, ко все еще квохтавшим курам.

Юрий Андреевич побежал за платком, поднял его и у ко¬лодца подал опешившей Антиповой. Постоянно верная своей естественности, она ни одним возгласом не выдала, как она изумлена и озадачена. У нее только вырвалось:

— Живаго!

— Лариса Федоровна!

— Каким чудом? Какими судьбами?

— Опустите ведра наземь. Я снесу.

— Никогда не сворачиваю с полдороги, никогда не бросаю начатого. Если вы ко мне, пойдемте.

— А то к кому же?

— Кто вас знает.

— Все же позвольте, я переложу коромысло с вашего плеча на свое. Не могу я оставаться в праздности, когда вы трудитесь.

— Подумаешь, труд. Не дам. Лестницу заплещете. Лучше скажите, каким вас ветром занесло? Больше года тут, и все не могли собраться, удосужиться?

— Откуда вы знаете?

—