ж — в поход!
Лишь женихов — не свата —
Свобода ждет.
Ее отчизна Белы и Дон,
Она из Рейна пьет,
Ей сладкий навевает сон
В степи шатра намет;
Ее красот.
Свободен тот!
Еще у немца две руки,
И цел его тесак;
Но и к свободе земляки
От дому ни на шаг.
А кто от многих родин
К одной зовет,
Да славится! — Свободен
Всецело тот.
Бей заодно сердца, —
То хоть и ангел бы трубил,
Не страшно нам конца.
В разладице пригоден
Единства оплот,
И будет им свободен
Германский род.
Пока еще я протестант,
Я громко протестую.
Усвоит песнь простую.
На гимн «О, вольный Рейн» всегда
Отвечу речью: — Господа,
Рейн мог бы стать вольней куда.
Я громко протестую!
Едва оставил я купель,
Как тут же зачастую
Я стал разбрасывать постель,
Мятежно протестуя.
С тех пор я спорить и пошел, —
Как вольный вихрь, бегущий в дол, —
С тех пор и протестую.
Мы протестанты меж христьян,
Христьяне — протестуя.
Что в Рейне, что в воде морей,
Не только в рейнской, что мне в ней?
Не встречу вольных там людей, —
И я запротестую!
О, протестанты, иль дана
Все кресты могил наружу
В пополнение оружья!
Небожители простят.
Чем стихи кропать до рези,
Глянь: поэзия в железе,
Ваши дубы, ваши росы, —
А в листве значков вопроса
Не улавливал ваш взгляд?
Будет ли освобожденье?
Воли ж полное рожденье
Стоит нисхожденья в ад!
Немец, верь своим пророкам
И себя к грядущим срокам
Века медного готовь.
Золото его расплаты —
Это золото заката,
Все кресты могил наружу
В пополнение оружья!
Небожители простят
И, услыша, как меж нами
Свищет сталь и пышет пламя,
Святость шпаг благословят.
До нее ж шуметь атакам,
Бракам прежде не бывать;
До победы, прежде воли
Детям в люльке не играть.
Часа городам в печали
Ждать, когда на их забрале
И сквозь мостовые своды
С гулом пронесет свободу
Рейн, стенающий в песках.
Все кресты могил наружу
В пополнение оружья!
Небожители простят.
Притеснителей главенству
Наш ответ — меча священство,
ПЕСНЬ О НЕНАВИСТИ
В дорогу, трогай, в добрый час
Чрез горы и овраги.
Целуйте жен в последний раз,
Да и берись за шпаги!
Мы их не выпустим из рук,
Не распростясь с дыханьем.
Мы ненавидеть станем!
Кто сердцем юн, пусть в сердце том
Лишь ненависть играет.
Немало хворосту кругом, —
Как свечка, запылает!
Пройдемся с песнью вдоль лачуг,
По улицам затянем:
Мы ненавидеть станем!
Уже спасти нас у любви
Нет мочи и в помине,
Верши свой суд и цепи рви
Тиранов нет ли, глянь вокруг,
Найдешь, покличь — нагрянем.
Мы ненавидеть станем!
Боритесь, не щадя костей,
Гони насилье взашей,
Любви обильной нашей.
Мы шпаг не выпустим из рук,
Не распростясь с дыханьем!
Мы ненавидеть станем.
Я с духом ночи тихо взад-вперед
По улицам пустым брожу без цели.
Как хохотал и плакал тут народ
Лишь час назад! И снова присмирели;
Чуть распустись, веселье отцвело,
И пенный кубок перестал беситься,
Кручину будней солнце увело, —
Пускай их спят и видят, что приснится.
Мою печаль и гнев мой в черепки
Изнеможенье ночи разбивает,
Когда и роз увядших лепестки
Мирящим светом месяц обливает.
Легка, как звук, невнятна, как звезда,
Душа порхает в сумраке, как птица,
И рада погрузиться без следа
В тот тайный мир, который спящим снится.
Как сыщик, тень моя скользит за мной,
Я останавливаюсь под окном темницы.
О, родина, там сын вернейший твой,
Он горько за любовь к тебе казнится.
Он спит. Он чует ли, чего лишен?
Не по дубам ли он родным томится?
Не о венке ль победном грезит он?
Свободы бог, пусть доле сон тот снится!
Гигантская дворцовая стена.
И вижу я, сквозь пурпурную штору,
Как за кинжал хватаются со сна
С растерянностью пойманного вора.
Желтей венца обличье короля.
Для беглецов готовы колесницы,
Под ними расступается земля, —
Возмездья бог, пусть доле сон тот снится!
У речки домик, кругозор стеснен.
В нем голод и невинность делят ложе.
Бедняк из страшной яви унесен
В свой сон заветный, с прочими несхожий.
Разбрасывает зерна этот сон,
И золотится зыбкая пшеница,
Дом ширится, и стен не видит он.
Бог нищеты, пусть доле сон тот снится!
У дома с краю сяду на скамью,
Душой моля благословенья милой,
Люблю тебя, дитя, но не таю,
Что и свободы разлюбить нет силы.
Что видишь ты? — Я б увидал орла.
В твоих мечтах воркуют голубицы.
Мне б снился конь, грызущий удила.
О, бог любви, пусть светлый сон ей снится!
Звезда, из предрассветной темноты
Светящая, побудь еще, покуда
Взгляну на искаженные черты
Для горестей поднявшегося люда!
Чуть свет свобода отступает вдаль,
Слезами первый луч зари дробится,
И снова притеснитель точит сталь.
О, боже снов, пусть воля всем нам снится!
ХУДОЕ УТЕШЕНЬЕ
Ты лучшей жизнью насладишься,
Та жизнь вовеки не прейдет;
В волшебных замках поселишься,
Ты изойдешь миры до края,
Ты вступишь в звездный хоровод,
Там, Брут, тебя обступят Бруты
И примут в вольный свой комплот.
С тебя спадут земные путы,
Пусть грешников в аду шпигуют, —
Гостеприимно поцелует,
Что телу птички, к солнцу взвитой
Орлом, когда она мертва?
В попутном ветре что разбитой
Ладье, держащейся едва?
JACTA ALEA EST1
Ich hab’s gewart.
Ulrich v. Hutten2
Я посягнул! Пусть страсти эти
Потухнут в срок, —
Я посягнул, — и век в ответе
За их поджог.
А спросят: право где же?
А скажут с трона: как дерзнул?
Я с ГУттеном отрежу:
Я посягнул.
Пусть только зеркалу я ведом.
Пусть темен я,
Пускай не блещет славным дедом
Моя семья.
1 Жребий брошен (лат.).
2 Я посягнул на это. Ульрих фон Гуттен (нем.).
Расцветши, славный день блеснул.
Так стою ль я упрека?
Я посягнул.
В стране царит,
Пусть кажется геенской бездной
Все, кто свой век угрюмо
Пред стариною спину гнул,
Любуйтесь, стародумы:
Я посягнул!
В иной сиятельной палате
Я видел срам,
Я видел Каина печати,
Судя по лбам.
Мне стало как-то чудно,
Я гаркнул: «Вы подсудны!» —
Я посягнул.
Я видел жалких великанов,
Упавших в прах
Пред карликами, что, воспрянув,
Внушали страх.
Я молвил: «Хоть из сора
И высунулись вы до скул,
Но карлики — не горы!» —
Я посягнул.
Я наблюдал глупцов под митрой.
И так, и сяк
Гласил закон, и были хитры
Слова присяг.
Когда облаву песью
Омыл я раны лосю, —
Я посягнул.
Самсона мощь,
Когда б стена дворца размякла,
И камней дождь
Дрожащие основы
Осыпал, — этот гул
Мое покрыло б слово;
Я посягнул.
ПРОТИВ РИМА
Еще одно спешу проклясть:
Проклясть тебя, о, сын Петра,
Проклясть святого клира власть
И грешного всего двора.
О, папа, только желчь и яд
Державы мира, как холопы,
Глотали с рук, в которых сжат
Вселенский скипетр из иссопа.
Увы! Европы Ханаан,
Где Брута протекла борьба,
Теперь, при входе в Ватикан,
Смирясь, кладет поклон раба.
Позорным осенен столбом
Край, где рожден Риенци Кола,
С тех пор, что Лютер проклят в нем
И что лоялен лишь Лойола.
Лишь слезы точит чернозем,
Струивший прежде мед и морс,
С тех пор как Генрих пред крыльцом
Во власянице, каясь, мерз.
Твой ландыш ныне — трупный смрад,
Рай превращен тобой в Сахару,
И блещет, как надгробный плат,
Над всей Италией тиара.
Не чванься ж, горделивый Рим,
Руслом иссякнувшим твоим
Уж не обманешь и детей.
О, край погибший, ты похож
На Вавилон, но безопасней:
В одной руке ты держишь ложь,
Другою — оперся на басню.
Каких бы ты ни нанял слуг,
Тебя конец недальний ждет,
А дух святой и без порук
Духовной власти проживет.
Послушай, сатаны посол,
Что я скажу твоей особе!
Который, видя, что на суд
Богов ведут, душою тих,
Когда же их казнить ведут,
Лжет смело: «Я не знаю их».
Трясется с горя и испуга,
Болтает, греясь у костра,
С судьи домашнею прислугой.
Но шаток и, как Петр, труслив.
Чтоб пал за светом твой присмотр,
Чрезмерен ветерка порыв.
Тебя сразит, лжецов оплот, —
Столетье бурное сметет
Последних палачей твердыню!
СТРОФЫ С ЧУЖБИНЫ
Я умереть хотел бы, как закат,
Как день в последнем багреце агоний.
О, как я этой смерти был бы рад! —
Истек бы кровью вечности на лоне.
Я умереть хотел бы, как звезда,
Ни блеска, ни мерцанья не ослабя,
В бездонной ночи голубые хляби.
Я б умереть хотел, как аромат,
Испущенный цветка раскрытой чашкой,
Уносит ветр, дыханьем сада тяжкий.
Я б умереть хотел, как дол сырой,
В устах зари, испепеленных сушью.
О, дал бы Бог, чтоб солнца первый зной
Испил до дна мою больную душу!
Я б умереть хотел, как арфы стон,
Как звон, слетевший со струны певучей,
Когда душой творца он превращен
И по исчезновеньи в благозвучье.
Ты не умрешь в багрянце, как закат,
Тебя меж звезд полуночь не осыплет,
Не выдохнешься ты, как аромат,
Рассвета луч твоей души не выпьет.
Лишь вслед за тем умрешь ты, как недуг
И горе придут юности на смену.
В природе только смерть приходит вдруг,
А сердце умирает постепенно.
БЕРАНЖЕ
Весна! Весна! Перо подобно крыльям.
Блаженством даже кажется напасть!
Весна! Весна! Карандаша усильем
Могу я чуть ли не миры потрясть!
И днем, и ночью душу песнью нежу.
Но в этом беспрерывном кутеже
Красивейший венок и самый свежий
Я ныне сплел седому Беранже.
Он все свободы обнял в колыбели,
Все с плачем до могилы проводил.
Глаза побед в глаза ему глядели,
Он всех восстаний громы разбудил.
Свободе отданы его седины,
Нас не пугает, если сед уже
Главой напоминающий лавину,
Душой с вулканом схожий Беранже.
Краев всех выходцы, вы, чей на фразы
В отечестве потрачен был бы пыл,
И вы, царя редчайшие алмазы,
Что от воров в Сибири он укрыл,
Ты, сулиот, предавший жизнь тревогам,
Вы, турок, чьи мечети в мятеже,
Делите свой восторг меж вашим богом
И тем, моим, чье имя — Беранже!
Кто наземь пал, — не приподнял кого бы?
Чье сердце слишком мало для певца?
Вокруг какой заброшенной трущобы
Не сплел он лучезарного венца?
«Бродяга старый», с молодой досадой
Уже бредущий к гробовой меже!
Хвала, хвала и слава трижды сряду
Клюке дорожной старца Беранже!
Весна! Весна! Ты жаждешь роз, природа!
Но первые тому певцу готовь,
Кто, воспевав, как соловей, свободу,
Отождествил с свободою любовь.
Пусть только к вольности стремят объятья,
Пусть страсть влечет нас к этой госпоже,
И мы почтим мечом, до рукояти
Увитым роз гирляндой, Беранже.
СОНЕТЫ
II
Да, знаю я, что голос неба — глас
Народа, и внимающий ему
Живет в несокрушаемом дому,
Невнемлющий же — без пути мечась.
Незабывающему ни на час
Народных слез — хвала певцу тому!
И в будущем не канет он во тьму:
Одним собою он не занял нас.
Но значит ли, что жалок и убог,
Он должен бресть между обозных дрог,
Лишь как оруженосец, войску вслед?
Не впереди, как светоч и как свет?
Не как провидец? Отвечаю: нет,
И трижды нет! Он должен быть пророк.
IX
ПЕВЦАМ ПРИРОДЫ
Поэзия есть в карлике, титане,
И в философском камне, и в песчинке,
Имеется поэзия в тычинке
И есть своя — в тропической лиане.
В столбом стоящем солнечном сиянье
Танцуют живописные пылинки.
Купающиеся морские свинки
Глубоко поэтичны в океане.
Поэзии что плохо? — Налетев,
Она в любом сказаться может вздохе.
Подчас одни поэты только плохи,
Будь сказано поэтам не во гнев…
Но все ж, когда пред вами встанет лев,
Не пойте, как на нем прелестны блохи.
XVI
Я целыми часами у потока
Готов стоять, избавясь от людей.
Он рассуждает многих не глупей,
Он видел виды и глядит далеко.
Он прежде, говорит, страдал жестоко
От скал, песков — но рос и рос ручей.
Как близок сердцу звук его речей!
Полезнее не выдумать урока.
Как он упорен