прыжков в тиши безлюдной
Не слышал Янош, — так уснул он непробудно.
Вдруг он замечен был одной плясавшей тенью.
«Смотрите-ка, живой!» — вскричало привиденье. —
Захватим смельчака, похитим сумасброда,
Посмевшего прийти в час нашего обхода».
И сонмы мертвецов, сдвигая полукружье,
Столпились вкруг него, и кончилось бы хуже,
Когда бы нечисти, теснившейся в тумане,
Не разогнал петух, пропевший ранней ранью.
Проснулся Янош, весь от холода в ознобе.
Дул ветер и качал траву среди надгробий.
Встал Янош, посмотрел на плиты удивленно
И далее пошел дорогой нетореной.
XXIII
Взобрался Янош раз на горную вершину.
Свет озарил верхи, не захватив долины.
Был дивный мир внизу в рассветной мгле раскинут.
Он ждал, что и туда лучи вот-вот нахлынут.
То исчезая с глаз, то появляясь снова,
Плыла звезда зари средь неба голубого
И скрылась, замерев, как тихий вздох упрека,
Чуть солнце поднялось, свершая въезд с востока.
Вкатившись в золотой, горящей колымаге,
‘Взглянуло солнце вниз, в простор недвижной влаги.
Казалось, вдалеке теряясь, гладь морская
Была объята сном, сном без конца и края.
Хоть море замерло, не тронутое зыбью,
Местами косяки его рябили рыбьи,
Когда они, плещась, выкидывались стаей,
На солнце чешуей алмазною блистая.
На берегу морском была рыбачья хата.
Рыбак был старый дед, седой и бородатый.
Он только что хотел закинуть сеть с обрыва,
* Вдруг Янош стал пред ним и вымолвил учтиво:
«Бог в помощь, дед! — сказал. — Услуги мне не явишь?
Меня ты за море в челне не переправишь?
Я б щедро заплатил, да деньги буря съела,
Я в ноги поклонюсь, ты даром это сделай».
«Хоть их имей, хоть нет, — ответил дед толковый, —
Не надо денег мне, на что их рыболову!
Морская глубина родит довольно рыбы,
А это, сын мой, все, что надо мне, спасибо.
Но сам-то ты сюда, скажи, попал откуда?
Ведь это океан. Вот ты тут и орудуй.
У океана нет конца и нет начала,
И перевоза нет, чем ни дари, ни жалуй».
Но Янош думал так: «Чем цель недостижимей,
Тем манит и влечет она неудержимей.
Я буду там, назло преграде ненавистной,
Есть способ у меня: в свисток карманный свистну».
Едва он просвистал, как тут же по призыву
Явился великан пред ним трудолюбивый.
«Скажи, ты можешь ли, — спросил он великана, —
Со мной успешно вброд пройти по океану?»
«Могу ли? — тот сказал, смеясь. — По этой луже?
Взберись на шею мне и обними потуже».
Послушно Янош влез, тот по земле потопал,
Чуть подвернул штаны и по воде зашлепал.
XXIV
Они недели три уже в дороге были.
И шагом великан отмахивал полмили,
Но сколько он ни шел, при столь великой прыти,
Не видели земли они со дня отбытья.
Раз на заре, когда туман свиваться начал,
«Земля!» — вскричал он. Холм пред Яношем маячил.
Вгляделся великан и говорит: «Возможно.
Но то не материк, а островок ничтожный».
Стал Янош спрашивать, чей остров в отдаленье,
1И великан сказал, что это фей владенье.
Край света тут, конец, а там, за этой гранью —
Страна небытия, край несуществованья.
«Неси ж меня туда, мой преданный служитель,
На остров, к феям тем в волшебную обитель».
«Ну, что же, — великан сказал, — могу, согласен.
Но ты имей в виду, что вход туда опасен.
Обдумай наперед, что ты себе готовишь.
Ворота стережет там несколько чудовищ».
«Ты только донеси, а там, войду ли, нет ли, —
Я тоже не дурак лезть на погибель в петлю».
И великан понес его беспрекословно,
На остров высадил, спустил на берег ровный.
Отвесил Яношу поклон, тепло простился
И тотчас по морю в обратный путь пустился.
XXV
У входа в царство фей передние ворота
Оберегали три медведя-живоглота.
Он сладил с ними и ушел из лап когтистых.
Недаром Янош встарь служил в кавалеристах.
«Достаточно пока, устрою передышку, —
Подумал Янош вслух, свалив меньшого мишку, —
Здесь на ночь протяну измученные члены,
А завтра дальше вглубь проникну непременно».
Как и предполагал он по своим расчетам,
Назавтра подошел он ко вторым воротам.
У этих сторожа куда лютее были:
Привратниками тут три страшных льва служили.
У Яноша и тут был разговор короткий,
Он саблю выхватил, бросаясь к загородке.
Как яростно себя ни защищали звери,
Но испустили дух и эти у преддверья.
Гордясь одержанной победой справедливо,
Он далее решил идти без перерыва.
И от своих трудов еще покрытый потом,
Он к третьим подошел таинственным воротам.
Но, приближаясь, что увидел он с дороги?
Чудовищный дракон валялся на пороге!
Дракон позевывал прожорливо и сонно.
Свободно шесть волов входило в зев бездонный.
Не робок Янош был и был умом не глупый,
Преграды брал судьбы, всходил на гор уступы, —
Увидел он, что тут отвага не годится,
Задумался, какой тут хитростью пробиться.
Понявши, что нельзя и думать о защите,
Решился Янош сам предупредить событья.
Дракону прыгнул в пасть, влетел в отверстье зева
И сердце стал искать, вбежав в драконье чрево.
Он сердце саблею проткнул без промедленья.
Дракон рванулся, взвыл и рухнул без движенья.
Тогда возник вопрос, как выбраться из туши
Драконовой, чтоб не погибнуть от удушья.
В драконе просверлить проход был труд немалый,
Чтоб выйти из его нутра, как из подвала,
Но Янош справился, пролез, дыру проделав,
И радостно вступил внутрь островных пределов.
XXVI
Нет ночи в царстве фей, нет ни зимы, ни снега.
Там дышат круглый год одной весенней негой.
Там не слыхал никто об осени и лете,
Там алая заря, как утром на рассвете.
Там смерти нет, там дни весенних равноденствий,
Там тонут юноши и девушки в блаженстве.
Там не едят, не пьют, нет ни воды, ни хлеба,
И нежности любви — единая потреба.
Там горе слез не льет, но плачут от веселья,
И слезы фей текут в нутро земли сквозь щели
И образуют там, в глубинах зарождений,
Смарагдов залежи, алмазов отложенья.
От выжатых волос в глуби речного ила
Родятся россыпи и золотые жилы,
И золото течет по всем дорогам мира
В ведро старателя и в лавку ювелира.
Там дети фей плетут цветную ткань для радуг
Из шуток юношей и девичьих оглядок.
Когда достаточной длины навьют плетенье,
Обтягивают край небес для украшенья.
Спят феи на цветах, и ветра колыханье,
Укачивая их, полно благоуханья.
От этих запахов все более пьянея,
Лежат и видят сны царицы края, феи.
Весь этот остров фей лишь тень их сновидений.
Еще пышнее их игра воображенья.
Впервые любящего первое объятье
Дает о жизни фей неполное понятье.
XXVII
Сперва для Яноша на острове красивом,
На что б он ни глядел, все было сном и дивом.
Рябило так в глазах от розового света,
Что он не мог смотреть на близкие предметы.
Доверчивей детей, нисколько не робея,
К нему со всех сторон толпой сбегались феи.
Приветливо шутя и весело болтая,
Они его вели все дальше в сердце края.
Чем больше он смотрел на остров небывалый,
Тем больше пелена с глаз Яноша спадала.
Он вспомнил Илушку, и горе охватило
И стало грызть его с возобновленной силой.
«Здесь, средь чудес, в стране любви и единенья,
Брожу лишь я один угрюмой, скучной тенью.
Куда я ни взгляну, везде счастливцев пары,
И в жизни только я лишен такого дара».
На острове был пруд, иль озеро большое.
Он подошел к нему с печальною душою
И, в воду броситься решив у перевоза,
С груди своей достал сухой отросток розы.
«Цветок мой, — он сказал, — мне к милой путь неведом.
Будь мне поводырем. Плыви, я брошусь следом».
И бросил розу вглубь и сам за нею ныром
Готов был броситься, расставшись с этим миром.
Но что он увидал! Лишь роза погрузилась,
Как в Илушку она в воде преобразилась.
К воскресшей девушке он устремился в воду,
Чтобы спасти ее и вынесть на свободу.
То было озеро живой воды, ключ жизни,
И воскрешало все, на что ты ей ни брызни.
Из праха Илушки был розан. Ключ встревожил
Дремавший в розе прах, проснулся прах и ожил.
Ни в сказке не сказать, не описать пером мне,
Как Янош ликовал, когда себя не помня
Он вынес Илушку в объятиях, волнуем
Трепещущим ее и первым поцелуем.
Как Илушка была прекрасна! Даже феи
Смотрели на нее без слов, благоговея.
И было решено всей островной столицей,
Чтоб Янош был царем, а Илушка царицей.
Так правит Янош там с царицею своею
Прелестным островом, где обитают феи,
Страною неги и любви, чудесным краем,
Балуем счастием, народом обожаем.
ШАЛГО
Меж Гемером и Ноградом простерлась
Лесистых гор темнеющая цепь
И смотрит вдаль, как ставший у обрыва
Увенчанный косматой гривой лев.
На этой высоте в дни непогоды
Седые караваны облаков
Нередко отдыхают по дороге.
Здесь в мастерской кузнец небесный, гром,
Выковывает молний злые стрелы
Бушующему божеству грозы.
Здесь замок Шалго высился зубцами
И дерзкою рукой, как великан,
Тянулся к небу, похищая звезды.
Но, небо подпирая головой,
Внутри таил он тартар, ад кромешный.
Тяжелые шаги веков давно
Свалили башен каменную кладку.
Лишь там и сям развалины стены
С печальным видом коротают время,
Как после долголетних кутежей
В пустыню удаляется отшельник.
Сюда взошел я летом как-то раз
И сел поразмышлять среди обломков.
Был светозарный, бесподобный день.
Как птица, улетевшая из клетки,
Носился беспрепятственно мой взор
По многоверстным темно-синим далям.
Везде, везде, на пасшихся стадах,
В воде ручьев, на сельских колокольнях
Широкий, ровный солнечный поток
Дробился, ослеплял, переливался.
Но я был полон образов других.
Обрывки незапамятных преданий
Закрыли от меня весь горизонт.
Передо мной роились привиденья
И мглистой дымкой призрачно мелькал
Кровавый страшный мир средневековья.
Настал четырнадцатый век. Наш край
Покрылся мраком беспросветной ночи.
За Эндре Третьим вымерла вся ветвь
Арпадов. Солнце славы закатилось.
Пошли междоусобья. В вихре смут
Всплыла вся муть со дна, а в мутных водах,
Известно, рыба ловится легко.
Исчезла, вывелась любовь к отчизне.
Святыню потерявшие сыны
Топили Венгрию в потоках крови,
Забыв, что это их родная мать.
Все одичали. Чуть не каждый замок
Был обращен в разбойничье гнездо,
Где пировали, как бы потешаясь
Над стонами несчастных деревень,
Испуганно ютившихся в долинах.
Так отвечает хохот зимней вьюги
Петр Комполти был господином в Шалго.
В округе только на ухо, дрожа,
Произносить решались это имя.
Что приглянулось — он тащил к себе,
А где сопротивлялись — он в отместку
Сжигал дома, стерев с лица земли.
Достойными помощниками были
Отцу в его злодействах сыновья,
Иов с Давидом. Не было владений
В окрестностях, где б он не побывал
С потомством, не ронявшим родословной.
И вот они втроем теперь лежат
Пред винной бочкой на медвежьих шкурах,
Которые накинут на себя
При первом кличе боевого рога,
И обсуждают, на кого напасть.
Они лежат и пьют. Вино сгущает
В их жилах без того густую кровь,
Что слепо мечется у них по жилам,
Как мечутся кометы между звезд.
И вот отец орет: «Подымем кубки!
Здоровье Геде! Да поможет Бог,
Мы завтра в ночь к нему нагрянем в гости!»
«Здоровье Геде!» — вторят сыновья,
И гулко повторяют своды замка,
Как будто разбудили свору псов
И лай пошел, надорванный, протяжный,
И долго, долго тявканье стоит,
Покамест псы, охрипнув, не устанут.
Молчит, как вымер, замок Гедевар.
Подобно крышке гроба на усопшем,
Лежит на нем ночная тишина.
Но кто не спит в полночный этот час
В глухих стенах немого Гедевара?
Любовь к стране и женская любовь,
Две лучшие звезды на звездном небе,
Не знают сна. Пусть в целом мире спят,
Заботы об отечестве не дремлют
И прогоняют сон у Геде с век.
Тем временем как он при тусклой лампе
Обдумывает будущность страны,
Стоит в соседнем зале на коленях
В благоговейных думах и слезах
Его жена, красавица Перенна,
И молит Бога, чтобы он послал
Земле венгерской радость: ведь покамест
Не будет счастья всей родной земле,
И муж ее не будет ведать счастья.
Но вдруг, услышав близкий лязг мечей,
Она в испуге вскакивает с полу
И входит к мужу, бледная как смерть.
И в тот же миг в другую дверь заходит
Петр Комполти, держа в руке свой меч.
И объявляет: «Добрый вечер, Геде!
Мы в гости, видишь, прибыли к
