издали и навсегда,

Остаться в избранном кругу знакомых,

Вблизи владелицы семи машин.

Я поняла, что жизнь моя разбита,

Что мне не повезло. Однако той,

Которую ты выведешь в рассказе,

Дай посрамить врагов в отместку мне.

Я твоему перу желаю счастья.

Малати имя (так зовут меня)

Дай девушке. Меня в ней не узнают.

Малати слишком много, их не счесть

В Бенгалии, и все они простые.

Они на иностранных языках

1 Не говорят, а лишь умеют плакать.

Доставь Малати радость торжества.

Ведь ты умен, твое перо могуче.

Как Сакунталу, закали ее

В страданиях. Но сжалься надо мною.

Единственного, о котором я

Всевышнего просила, ночью лежа,

Я лишена. Прибереги его

Для героини твоего рассказа.

Пусть он пробудет в Лондоне семь лет,

‘Все время на экзаменах срезаясь,

Поклонницами занятый всегда.

Тем временем пускай твоя Малати

Получит званье доктора наук

В Калькуттском университете. Сделай

Ее единым росчерком пера

Великим математиком. Но этим

Не ограничься. Будь щедрей, чем Бог,

И девушку свою отправь в Европу.

Пусть тамошние лучшие умы,

Правители, художники, поэты,

Пленятся, словно новою звездой,

Как женщиною ей и как ученой.

Дай прогреметь ей не в стране невежд,

А в обществе с хорошим воспитаньем,

Где наряду с английским языком

Звучат французский и немецкий. Надо,

Чтоб вкруг Малати были имена,

И в честь ее готовили приемы,

Чтоб разговор струился, точно дождь,

И чтобы на потоках красноречья

Она плыла уверенней в себе,

Чем лодка с превосходными гребцами.

Изобрази, как вкруг нее жужжат:

«Зной Индии и грозы в этом взоре».

Замечу между прочим, что в моих

Глазах, в отличье от твоей Малати,

Сквозит любовь к Создателю одна

И что своими бедными глазами

Не видела я здесь ни одного

‘Благовоспитанного европейца.

Пускай свидетелем ее побед

Стоит Нореш, толпою оттесненный.

А что ж потом? Не стану продолжать!

Тут обрываются мои мечтанья.

Еще ты на Всевышнего роптать,

Простая девушка, имела смелость?

МОНОЛОГ МУЖЧИНЫ

День, что тебя я увидал,

Мне днем прозренья стал.

Судьба, скрестив со взором взор,

Связала нас с тех пор.

Среди рассветной полутьмы

Еще бродили мы.

Я был с младенческих пелен

Еще неискушен.

Еще не ведал я тревог,

10 Еще с тоски не сох,

Еще мне был неведом страх

На первых тех порах.

Что и любви положен срок,

Я угадать не мог.

Еще таких вещей простых

Тогда я не постиг.

Я их не мог предусмотреть,

Я думал — в мире впредь

Одна забота у земли:

Чтоб мы любить могли,

Чтоб ночи не было конца,

Связавшей нам сердца,

Чтоб свет зари, будивший птиц,

Касался наших лиц.

Надев на голову венок,

Как некий юный бог,

Бросал я на тебя в упор

Свой восхищенный взор.

Я видел небо, россыпь звезд,

) Мир был велик и прост,

Таинственно царя вокруг

Твоих белевших рук.

Как дивный лотоса цветок

Глядит в речной поток,

Твое родное существо

Цвело среди всего.

Щедра на ласки ты была.

Я им не знал числа.

Не утомляла ночь меня,

}И не хватало дня.

Я не всегда был убежден,

Что это все не сон,

Впотьмах ловил тебя рукой

И обретал покой.

Сказать, насколько мир был нов,

Не нахожу я слов.

Он к нам являлся на порог,

Застигнув нас врасплох.

Но вот к чему нас через год

Привел событий ход.

Восторгам наступил предел,

Жар сердца охладел.

Я был все время начеку,

Чтоб скрыть свою тоску

И градом шуток и острот

Отбиться от забот.

Я уснащал весельем речь,

Чтобы тебя развлечь,

Убитый долей роковой,

1 От горя сам не свой.

Откуда это? Отчего?

Такое колдовство,

Что вид недавно милых уст,

Мне стал постыл и пуст?

Что сталось с пеньем птиц? Зачем

Ночами воздух нем?

Как облик твой когда-то влек!

Как он теперь далек!

Я про себя твердил: «беда!»,

3 Сгорая от стыда,

И с глаз твоих куда-нибудь

Старался ускользнуть.

Я не питал к тебе вражды.

Былой любви следы

Готов был снова я разжечь

В живую жажду встреч.

Но только сказки дух исчез

И не творил чудес.

Лишилась ценности мечта,

80 Настала пустота.

Я думал — жизнь в тебе одной.

И вижу, мир земной

Умеет обойтись верней

Без помощи твоей.

Произошел переворот,

Прошла пора невзгод,

Горячей юности недуг

Попал в горнило мук.

Он испытанья победил

90 И вышел в цвете сил,

Сомненьям не поддался он,

Проверкой закален.

Оставшийся последний шаг

Осуществит наш брак,

В котором радость бытия

Нам довершит семья.

ЦВЕТОК

На ветке плодового дерева

Ждал цветок тебя, женщина.

Зарею раннею его обдало твое дыхание.

Он взглянул на тебя всем венчиком

Доверчиво, очарованно.

Он сказал: «С незапамятного времени,

На заре, когда часть зелени еще в темени,

Точно брат и сестра, дружной парою,

Взявшись за руки, сквозь заросли,

К общей цели летели мы.

Всегда вместе в роскошной заброшенности,

Мы — родня с того дня, но вскорости

По какой-то печальной оплошности

Разошлись пути наши в стороны

В нашем земном обиталище.

Сотни раз мы рождались по-новому,

По дубравам лесным, под разными покровами

Все прекраснее, все благоуханнее,

Кружась по заранее готовому

Кругу существования.

Наконец после стольких превратностей

Поражен нашей новою встречею,

Я все тот же, с той же нежностью братскою,

Как в то время, невозвратно прошедшее,

Ты же овладела речью человеческой.

Но не может разрушиться

Наше тесное единодушие.

Нерушимы узы чувств наших лучшие.

Музыкой звучит их созвучие,

Если вслушаться.

Говорит оно каждою нотою:

«Я растенье, цель моя — цветение.

Глаз ласкать красотой в мое рожденье сотое

Остается, как встарь, моей заботою,

А любить — твое предназначение».

ЛЮДИ ТРУДЯТСЯ

По потоку ленивого времени

Устремляется ум мой в пространство.

По дороге везде и везде меня

Ждут виденья былого тиранства.

Лили кровь, силы попусту тратили,

Сея гибель и смерть где придется,

Победители, завоеватели,

Предводители орд, полководцы.

Шли афганцы отрядами конными.

В колесницах, колонной тяжелой,

Под развернутыми знаменами

Приходили, вторгались моголы.

Где их полчища победоносные?

Где их слава, где завоеванье?

Где следы на дороге колесные,

По пыли, в придорожном бурьяне?

Но цела и румянится заново

Каждый день синева небосвода

Свежей краской восхода багряного

И багряною краской захода.

Вдоль железных дорог, на чудовищах,

Изрыгающих трубами пламя,

Нам печальную участь готовящих,

Англичане являлись пред нами.

Чту их пришлую силу могучую,

Но сотрет ее след в той же мере

Время, с верною помощью случая,

И отбросит, как сети империй.

Наряду с пережитками глупыми,

Сверх тупого бряцанья оружьем,

Мы народ в одиночку и группами

В отдаленье веков обнаружим.

Он не ведает лени и трудится

День и ночь, из эпохи в эпоху.

Слава труженикам! Не забудется

Их страда до последнего вздоха.

Люди пашут и сеют, любуются

Делом рук, гнут за жатвою спину.

С общей помощью их мне рисуется

40 Вот какая в грядущем картина.

Упразднят триумфаторов статуи,

Арки, шлемы, солдатские каски.

Былью войн, стариной бесноватою

Будут заняты детские сказки.

Не в ходу будут битвы, баталии.

Но за труд добровольцев в Бомбее,

В Гуджарате, в Пенджабе, в Бенгалии

Люди примутся, сил не жалея.

Соберутся с рабочею хваткою

50 Люди вместе, в грядущее веря,

Привлеченные зданья закладкою

На развалинах древних империй.

ВОПРОС

Всевышний, веками Ты слал нам своих апостолов

С их предтечами.

Они учили: «Милосердье вас создало.

Прощайте. Терпите. Не поддавайтесь бессердечию».

Достойны удивления добра провозвестники.

Но что делать с испорченностью нашей?

Наше время истину спускает с лестницы,

Справедливость гонит взашей.

Я видел, — юноша, с горя впавший в помешательство,

Бился головой о мостовую булыжную.

Печальное обстоятельство.

Молча наблюдала толпа неподвижная.

Вот вопрос Тебе, Господи, прости меня:

Святотатцев, богоненавистников,

Растоптавших славу Твоего имени,

Ты простил бы, любил бы их, воистину?

РАСПАХНИ ДВЕРЬ

Распахивай дверь поскорее заре,

Впусти в нее запах цветущего сада.

Увидев, что солнце и день на дворе,

Как тело с душою нам радо!

Я жив! Это ветром мне подтверждено,

Шумящим так громко в листве и посеве.

Заря, красным шарфом махнувши в окно,

Мой ум ослепляет и застит деревья.

Любовь я изведал и силы знаток,

Волненьем колеблющей листья сегодня.

В растущего чувства бегущий поток

Бросаюсь, быть может, еще сумасбродней.

Мы истину, явную в шуме листвы,

Со всем человечеством делим,

Как миру всему на груди синевы

Сверкает заря ожерельем.

ДРАГОЦЕННАЯ ПЫЛЬ ЗЕМЛИ

Прекрасна подлунная, и недра в горах,

И почвы земной изобилье.

Прекрасна земля, — я падаю в прах

Перед земною пылью.

Прекрасен материи тайный состав

И участь земного тлена:

Распавшись на части и тайною став,

Смешаться со всею вселенной.

Я счастлив и рад, что от жизни былой

Останется главная истина в силе:

Я вечностью стану, я стану землей,

Земной драгоценною пылью.

ВАЖА ПШАВЕЛА

ЗМЕЕЕД

СТАРИННЫЙ РАССКАЗ

I

Хевсуры гуляли в гостях.

У Цыки варилося пиво.

С ковшами у полных корчаг

На крыше сидели шумливо.

Преданьями слаще сыты,

Гостей веселя под пандуру,

Мостили к их слуху мосты

Рассказчики и балагуры.

Посасывая чубуки,

10 Внимали преданиям чтимым

Седые как лунь старики,

Как облаком, скрытые дымом.

Живя стариною былой,

Пускались о витязях спорить,

Чтоб возданной им похвалой

Свою молодежь раззадорить:

«Посмотрим, из вас, молодчин,

Кто в доблести будет удалей».

Грустил на пирушке один,

20 И все туда взгляды кидали.

Оставив других в стороне,

Все льнули к нему на попойке.

С мечом и щитом на ремне

Стоял он, худой и небойкий.

Две преданных близких души

Служили ему всем порывом.

Хватали пустые ковши

И передавали их с пивом.

«Бери, — говорили, — не лей,

30 И что ты так хмур? Приосанься.

Взгляни на народ веселей,

Скажи что-нибудь и не чванься».

А он отвечал: «Во хмелю

Хорошего что я скажу им?

Я глупости спьяна мелю.

Проспимся, тогда потолкуем».

И, чашу поднявши к губам,

Он опорожнил ее духом.

Он рад был родимым местам,

Седым старикам и старухам.

И пьяный, как все, в пух и прах,

Смотрел он на пьяные лица.

О Миндии этом в горах

Рассказывали небылицы.

Его лет двенадцать в плену

Держали могучие дивы.

Он муки познал глубину,

Томясь на чужбине тоскливой.

Двенадцать Христовых Рождеств

И столько ж Его Воскресений

Прошло той порой, что простец

Из плена не видел спасенья.

В неволе истаяла грудь.

Душа запросилась из тела.

Тоске не давая уснуть,

Он рвался в родные пределы,

В ущелия гор снеговых,

На тропы с неверным изломом,

К не чающим сына в живых

‘Родителям, братьям, знакомым,

В ту хату, которой столбы

Теперь ему раем казались…

Святителям множа мольбы,

Он так раз сказал, опечалясь:

«Покончу с собой. В западне

Житья все равно мне не выйдет».

Однажды котел на огне

С обедом для дивов он видит.

Он знал, что варилось в котле.

Готовились змеи с приправой.

У дивов не раз на столе

Он видел тарелки с отравой.

«Вот этим-то и отравлюсь», —

Как громом, сраженный догадкой,

Сказал он, и выловил кус,

И съел через силу украдкой,

И небо окинуло дол

Глазами в живом повороте.

Он новую душу обрел,

‘Очнулся под новою плотью.

Прозрел он, и точно замок

С очей и ушей его взломан.

Все слышно ему и вдомек:

И птичий напев, и о чем он,

Крик счастья и лепет истом,

Зверей и растений усилья,

Все созданное Творцом,

С душой ли оно, без души ли,

У всех есть особый язык,

) Особые установленья.

И пленник, попав в их тайник,

Дивится своей перемене.

Теперь ему ясно, что змей

Нарочно придумали дивы,

Чтоб тайна была их тошней

Душе человека брезгливой.

Хоть правда, что дивы всегда

И потчевали его кротко,

Уверенные, что еда

*Не может пролезть ему в глотку.

Лес, небо, что ни попади —

Теперь с ним в беседе совместной.

И в Миндиевой груди

Лишь зло не нашло себе места.

Все прочее их существо

Впитал он и духом воспрянул.

Не страшно ему ничего,

Хотя бы и гром даже грянул.

Не нынче — ближайшим из утр

Отделается он от дивов.

Он скор, точно пуля, он мудр

Всем ходом змеиных извивов.

В нем боготворят свой оплот

Хевсуры и пшавы не споря,

В венце своей славы, с высот

Царица Тамара им вторит:

«Коль Миндия с нами пойдет

И с ним его рода горяне,

То враг ничего не возьмет,

На все невзирая старанья».

Он способы знает в бою

Расправиться с вражьею силой,

Он раненых за врачею

Спасает у края могилы.

Разрубленного пополам

Умеет срастить его зелье.

Он вечный предлог к похвалам

В военном ли, в мирном ли деле.

И область молвою полна

} О жизни его и удаче.

II

Когда наступает весна,

Как бы пробуждается спящий.

От радости и полноты

Природы восторг беспределен.

Являются почки. Цветы,

Обнявшись, вплетаются в зелень.

Бросается Миндия с ног

На горы и с гор, как к знакомым.

Приветствует каждый цветок,

140 Здоровается с насекомым.

И все ему хором: «Ура!» —

Свои распуская знамена.

Раскраской во все колера

Кивают цветы изумленно.

И все сообща, как один,

Навстречу: «Здорово, дружище!»

И лес шевеля до вершин,

Подпочву сосут корневища.

Вдруг, что ни росток, то: «Сорви!

От кашля настойки нет лучшей».

«А я от застоя в крови»,

«А я от глистов и падучей».

Он рвет их, покуда темно,

И только роса их курчавит.

Он знает: из