Робеспьер.
Ну что ж. Он, не вздрогнув, умрет. Он не трус
Он встретит во Франции смерть. Он француз.
ИОСЦФ ГРИШАШВИЛИ
СУДЬБА ГЕНИЯ НА ТИФЛИССКОМ БАЗАРЕ
В то воскресенье, средь давки базара,
Куплены мной — не пришлось торговаться —
Распродававшиеся на тару
Шота, Акакий и Чавчавадзе.
«Собственность Теклы» — виднелся экслибрис
В книге Вахтанговой первопечатни.
«Терек бурлящий из памяти выбрось», —
В новой гласило ничуть не понятней.
В третьей стонали святые интриги
Наших грузинских Ромео с Джульеттой
Или табак был заложен и в книге
Девы замужней бродили букеты.
Я и подумал: какая обида!
Сведать бы, кто продавец дальнозоркий,
Что отдавать не стыдится Давида
Ректора рукописи на обертки.
Или такая ему незадача,
Съехал до ручки и наг до коленок,
Что на торгах, фолианты маклача,
Редкости распродает за бесценок?
О Ингороква и Джавахишвили,
Вот где и мы по заслугам получим,
Щеки с конфуза румянцем заплыли:
Грузии голос на рынке толкучем!
О, неужели затем нас призвали,
Чтобы и нас ожидало такое?
Так же ли тлеть на базарном развале
Писанному и моею рукою?
Иосиф Гришашвили
Волком весь день пробродил я, сраженный,
Злой, как Шамиль, и с тоски безъязыкий.
Сердце ж глухою цвело белладонной,
Выросшею на баштанах Бесики.
ПРОЩАНИЕ СО СТАРЫМ ТИФЛИСОМ
Ты прочитал иероглифы,
И хроники тебе дались,
А видел ли, какой олифой
Старинный выкрашен Тифлис?
Блуждая в шумных Сирачханах,
Былого ярком очаге,
Дивился ль бурдюкам в духанах,
И чианурам, и чарге?
И если к древностям забытым
10 Я нежности тебе придам,
Легко поймешь, каким магнитом
Притянут я к его вратам.
И ты поймешь, за что нападок
Я у поэтов не избег,
И силами каких догадок
Я воскрешаю прошлый век.
Вот зрелище — глазам раздолье!
Но и следов уж не найти
Ковровых арб на богомолье
20 С паломниками на пути.
Оборван на платке гайтан,
О чоху черную не трется
К дверям привязанный баран.
Исчез кулачный бой, амкары,
Игра в артурму, плясуны.
Все это — достоянье старой,
Давно забытой старины.
Я на спине лежу на кровле.
Мой слух далеким остановлен:
Зурны разливы раздались.
Я жду мелодии знакомой
С конца дороги проездной,
Ее проносит стороной.
Взамен шикасты — пара высвист
Напев, будивший вихрь неистовств,
1 Как в клетке соловей, — в плену.
С кем разделить мою незваность?
Я до смерти ей утомлен.
Меджнун без Лейлы, я останусь
Предвестником иных времен.
Молчу, тут сил моих предел.
Но будь в преданье мне в отраду
Таким, как я тебя воспел.
Тбилиси древний мой, сомненьям
) Нет доступа на этот раз.
Расстанемся и путь изменим,
Прощай! Будь счастлив! В добрый час!
НИКОЛО мицишвили
Своей страной ты выкован, как меч,
Как мысль без сна, как вечное исканье,
Как скрытых мук прорвавшаяся речь
На потрясенье старым основаньям.
Твой край соединил в одну слезу
Все слезы толп, и ей, как горной соли,
Алмаза твердость дал в твоем глазу,
Чтоб растоплять, как солнце, лед неволи.
Он прометеевым огнем согрел
Тебя, и ты, по старой сказки слову,
Из зуб дракона нижешь тучи стрел,
Орфей, с рабов сдвигающий оковы.
Твой край тебя на подвиг снарядил
И щедро одарил тобой народы,
Чтоб всей игрой согретых кровью жил
Ты радугою лег на их невзгоды.
Ты та мечта, что он хранил промеж
Двух тысяч лет, в кромешной тьме лелея,
Прошел моря борьбы, как Гильгамеш,
Герой седого эпоса Халдеи.
Живущий в камне гений россиян
Встал над тобою северным сияньем,
И вы, как с океаном океан,
Теперь одно безбрежное плесканье.
И ты недостижимого достиг:
Ты пересоздал ум людей и душу:
Рука с серпом покрыла материк,
А с молотом — ушла концом за сушу.
Как коммунизма имя, так и твой
Звук имени стал словом обихода,
Как слово: «хлеб», «река» и громовой
Клич «Лилео» — гимн солнцу над природой.
Хотя, принадлежавший всем краям,
Ты всюду станешь страждущих скрижалью,
Будь гордостью еще особой нам
И нашей славой, человек из стали.
НИКОЛАЙ НАДИРАДЗЕ
Сдается, — месяц запотел
И рядом с диском уменьшенным
Я точно только что летел
В коляске детской с капюшоном.
И вдруг такая даль в дому,
Что даже звезды будто внове,
И верю — руки подыму,
Взмахну и поплыву вдоль кровель.
Таким предстало детство мне,
Пронесшееся, как ширянье
На неоседланном коне
Росистым лугом ранней ранью.
БЕЛАЯ АЛЫЧА
Весна. Горячие лучи —
Как драгоценные каменья,
Из-за цветущей алычи
Смотрю на горы в отдаленье.
О сердце! Только я смирись, —
Тебе и все б уж тут. Тебе бы
И голубем бы с ветки ввысь,
И облачком бы к краю неба.
Полюбовалась бы! Я весь
Под лепестков молочной пленкой,
В глазах рябит, а перевесть —
Несутся за пчелой вдогонку.
Гляди, вся ветвь в цвету. За ней
Парящих складами фиалок.
От радости я сам не свой.
Так и нырнул бы, словно лодка,
?И вынырнул до подбородка.
Приди, по вике пробеги,
Разросшейся напропалую.
Я помню жар твоей руки
И все ступени поцелуя.
Как женщина, ты расцвела
Почти в те самые недели,
Как, в смену дыням без числа,
В деревне персики созрели.
В густом ореховом шатре,
}Под виноградом, висшим в дыры,
Я помню губы в кожуре
Растрескавшегося инжира.
И помню жатву, а потом
Твой дробный топот расторопный.
Весна. Побеги алычи
Кипят в цвету, шепча и ластясь.
Кипите же и вы, ключи
Тепла и жизни — слезы счастья!
ОКРОКАНЫ
Приходит в зрелость все во мне,
И мастерство на той ступени,
Когда в душевной глубине
Любовь приносит дар прозренья.
Покойтесь, слезы прошлых лет!
Я больше не пролью вас, мир вам,
Хочу смеющихся побед.
У гор родных признанье вырву.
Ей-ей, не стоит стольких тризн
10 В свои утраченные сроки,
Забудь, забудь мои упреки.
Благодарю за все и вас,
Минуты в срок и неурочье.
Возобновляя ваш запас,
Уходят дни, приходят ночи.
И праздности линяют перья,
20 Открыть высоким чувствам двери.
Чтоб все, что искушало ум
И растлевало глаз невинность,
Из потайных сердечных сум
На свет широкий с пеньем вынесть.
Чтоб рассказать, как, полюбя
Все правое, спиной к причудам,
Я рад бы, позабыв себя,
Стать братства высшего сосудом.
А вы, которых нет и впредь
Мне больше не обнять руками,
Для вас останется гореть
Заплаканного сердца пламя.
Я вас не брошу вдалеке,
Но захвачу в ряды азарта,
Как зажимают в кулаке
Кусок отбитого штандарта.
Струишься, в душу меду вылив.
Как прежде, верую в полет
‘Мечты о паре вольных крыльев.
Одна она равняет слог
С тобою, золотая нива,
И гонит по колосьям строк
Все, чем глаза и уши живы.
ПУШКИНУ
Нет, весь я не умру…
А. Пушкин
О нет, певец, не умер ты, чьи взоры ввысь воздеты,
Вернейший друг страны своей, величествен и прост!
Увенчанный бессмертием, присутствуешь везде ты:
У очага трудящихся, в сердцах и возле звезд.
Сто лет прошло, как пулею твой светоч погасили;
Давно уж троны ветхие повержены во прах,
Но как и встарь — великое сокровище России —
Неугасимым факелом пылаешь ты в сердцах.
Величье дум постигнул ты, и слезы, и стенанья;
Любовь и розы славишь ты, пылая и светя;
На все ты откликаешься, вмещая мирозданье,
Мудрец, в душе читающий, и нежное дитя!
О, сколько дней, исполненных предвечного тоскою,
Я проводил наедине, поэт, с твоей душой!
Орлы твоей фантазии кружились надо мною,
И, упоенный вымыслом, рыдал я пред тобой.
Конец твой героический, твое долготерпенье,
И гений благородный твой, и мужественный ум
Волнуют, как в былом, меня и гонят искушенье —
Внушенье одиночества и долгих горьких дум.
Провидец прозорливейший, надежда и защита!
Все думы свои лучшие, влекущие к стихам,
Что в строфах выливается и что в душе сокрыто,
Отдам твоим божественным и праведным рукам!
Пусть не смогу, о Пушкин мой, прибавить тем подарком
Я к твоему несметному богатству ничего —
Позволь пробыть подольше мне в твоем сиянье ярком,
Не покидай, не оставляй меня ты одного.
Будь мне руководителем, чтоб на мирских распутьях
Я за тобою следовал, очищенный в огне,
Чтоб думал с милосердием и кротостью о людях.
И чтоб любовь высокая сопутствовала мне!
Кто тернами венчал тебя — забыты люди эти,
И смерти над тобой, поэт, бессильно торжество,
И, как в былом, глядит на смерч несущихся столетий
Нерукотворный памятник величья твоего!
ТИЦИАН ТАБИДЗЕ
* * *
Трижды существуя,
Я крещен втройне.
Видя ежедневно
Выси гор в снегу.
В первый раз ко мне. В третье посещенье
Буду я — полей
Я в конец плачевный Сжатых совершенней,
Верить не могу,
Яблока спелей.
Профиль Уайльда. Инфанту невинную
В раме зеркала вижу в гостиной.
Эти плечи под пелериною
Я целую и не остыну.
Беспокойной рукой перелистывая
Дивной лирики том невеликий,
Зажигаюсь игрой аметистовой,
Точно перстень огнем сердолика.
Кто я? Денди в восточном халате,
Я в Багдаде в расстегнутом платье
Перечитываю Малларме.
Будь что будет, но, жизнь молодая,
Я объезжу тебя и взнуздаю
И не дам потеряться во тьме.
ФАТЬМА ХАТУН
Терзает душу девы отраженье.
Фатьма Хатун, твой взгляд мне сны прожег!
О милый призрак, множащий мученья,
Когда бы прошлое вернуть я мог!
Певцы любовь поют. Всю ночь — их пенье.
Фатьма целует полный влагой рог.
Любовники спешат к ней в нетерпенье,
Пыль караванов вьется вдоль дорог.
Нет счета поцелуям. Счастлив пленный,
Хотя потом казнишь его изменой.
Кто б ни был — Чачнагир иль Автандил, —
Как не мечтать о жарких тайнах ложа!
Мышь в западне, иль с голубем ты схожа,
ПЕТЕРБУРГ
Ветер с островов курчавит лужи.
Бомбой взорван воровской притон.
Женщины бредут, дрожа от стужи.
Жаркий бой. Жестокой схватки звуки.
Мокрый пар шинелей потных. Мгла.
Мойка лижет мертвые тела.
Но ответ столетий несомненен,
И исход сраженья предрешен.
Ночь запомнит только имя «Ленин»
И забудет прочее, как сон.
Черпая бортами мрак, в века
Тонет тень Скитальца-Моряка.
КАРМЕНСИТА
Ты налетела хищной птицей,
И я с пути, как видишь, сбит.
О, как твой вид меня страшит!
Не вижу от тебя защиты.
В меня вонзила ты кинжал.
Но ты ведь ангел, Карменсита,
И вот я тлею дни и ночи,
Горя на медленном огне.
Найди расправу покороче, —
Убей, не дай очнуться мне.
Тревога все непобедимей,
К минувшему отрезан путь,
И способами никакими
Былого мира не вернуть.
В душе поют рожки без счету,
И звук их жалобно уныл,
И точно в ней ютится кто-то
И яблоню в ней посадил.
И так как боли неприкрытой
Пронзи мне сердце, Карменсита,
И на небо меня возьми.
ТАНИТ ТАБИДЗЕ
Саламбо, босоногая, хрупкая,
Ты привязанною за лапку
Карфагенской ручною голубкою
Ходишь, жмешься и хохлишься зябко.
Мысль моя от тебя переносится
К Карфагену, к Танит, к Ганнибалу.
Он на меч свой подставленный бросится
И покончит с собой, как бывало.
Сколько жить мне, про то я не ведаю,
Но меня со второго апреля
Всю неделю тревожат, преследуя,
Карфагенские параллели.
Я в Тбилиси, но дерево всякое,
И лягушки весенние, квакая,
Шлют мне весть с деревенского пруда.
Спи, не подозревая ни малости,
Как мне страшно под нашею крышей,
Как я мучусь тоскою и жалостью
Ко всему, что я вижу и слышу.
* * *
Иду со стороны черкесской
По обмелевшему ущелью.
Неистовей морского плеска
Сухого Терека веселье.
Перевернувшееся небо
Подперто льдами на Казбеке,
И скал слезящиеся веки.
Я знаю, от кого ты мчишься.
Погони топот все звончее.
Плетями вздувшиеся мышцы.
Аркан заржавленный на шее.
Нет троп от демона и рока.
Любовь, мне это по заслугам.
Я не болтливая сорока,
Ты — женщина, а кто из женщин
Не верит: трезвость не обманет.
Но будто б был я с ней обвенчан —
Меня так эта пропасть тянет.
Хочу, чтоб знал отвагу Мцыри,
Терзая барса страшной ночью,
И для тебя лишь сердце ширю
И переполненные очи.
Нагим до самой сердцевины.
Меня убили за Арагвой,
Ты в этой смерти неповинна.
* *
