воздух так сгущен и полон влаги,

Что прибывает уровень в реке.

Но что мне верхом радости тогдашней —

Тот миг, как в поле пахари пришли,

И дружный труд стал выводить по пашне

Плетенье из сырых ломтей земли.

СТОЛ — ПАРНАС МОЙ

Будто письмо пишу, будто это игра,

Вдруг идет как по маслу работа.

Будто слог — это взлет голубей со двора,

А слова — это тень их полета.

Пальцем такт колотя, все, что видел вчера,

Я в тетрадке свожу воедино.

И поет, заливается кончик пера,

Расщепляется клюв соловьиный.

А на стол, на Парнас мой, сквозь ставни жара

Тянет проволоку из щели.

Растерявшись при виде такого добра,

Столбенеет поэт-пустомеля.

На чернил мишуре так желта и сыра

Светового столба круговина,

Что смолкает до времени кончик пера,

Закрывается клюв соловьиный.

А в долине с утра — тополя, хутора,

Перепелки, поляны, — а выше

Ястреба поворачиваются, как флюгера

Над хребта черепичного крышей.

Все зовут, и пора, вырываюсь, ура,

И вот-вот уж им руки раскину,

И в забросе, в забвении кончик пера,

В небрежении клюв соловьиный.

ВСТУПЛЕНИЕ В ПОЭМУ

Сядь, посвяти свои помыслы благу.

Изобрази, что волнует наш край.

Изголодавшуюся бумагу

Мыслями памятными пропитай.

Чуждый мещанской пустой суматохи,

К людям ты льнул трудовым, и теперь

В строгом горниле суровой эпохи

Правды своей долговечность проверь.

Ты даром слова владеешь. Природа

10 Даст этой силе широкий полет.

Меряй отныне стихами невзгоды,

Рифмой веди испытаниям счет.

Слово, нацеленное по мишени,

Метко вонзается в цель, как стрела.

Изобрази, как росло поколенье,

Вырази, как его слава росла.

Вспомни, как мальчики удочек лески

Махом бросали в Лиахву с моста.

Вспомни трущобы, углы, перекрестки,

Где городская росла беднота.

Ахни сатирой по гвардии белой.

В оде излей восхищенье души.

О Джапаридзе поэму доделай,

Сцену расстрела в отрывок впиши.

Дивной Кахетии дай описанье,

Рек и долин ее, рощ и полей,

На Мурдзакана Дадешкелиани

Свет изысканий новейших пролей.

Кару предвидя, расчеты какие

‘ Мог он иметь и чего он желал,

Над губернатором из России

Жизни ценою занесши кинжал?

Сядь, запиши, нанеси на бумагу

Все, чем ты жил, что достойно любви.

О Саакадзе старинную сагу

В духе теперешних дел обнови.

С косностью спорь, не заботясь нимало

Об остающихся позади.

Пушкина с верностью оригиналу

Нам по-грузински переведи.

Ты от народа не скроешься в доме.

От ожиданья он входит в азарт.

Он, словно зрители на ипподроме,

Ждет, чтоб поэзия вышла на старт.

Вырвавшись из загородки на волю,

Образы мчатся наперегонки

К финишу, под одобрение поля,

Словно заправские рысаки.

Сядь и пиши, увлеченный задачей

Импровизатору дать матерьял,

Чтоб пандурист и сказитель бродячий

Слово твое, как свое, повторял.

Чтобы казалось, что знает природа,

Как ты в искусстве своем несравним.

Чтобы служила во время похода

Песнь твоя знаменем боевым.

Чтобы молва разнесла понаслышке

Все, что ты в сердце таил иногда,

Чтоб содержаньем написанной книжки

Села гордились и города.

Чтоб земледелец и правды поборник,

Жадно твой труд прочитав как-нибудь,

Мир испытал, закрывая твой сборник,

Как закрывают глаза, чтоб уснуть.

Время наступит, и зависти бранной

Скажут: «Увы, бесполезен твой пыл.

Строгий поэт, завершив свои планы,

Умер, как труженик, честно почил».

МАЛТАКВА

Берег песчаный курчавя,

Волны взбегают на гравий.

Я ощущаю, как сладок

Запах недавних посадок.

Пенятся, тают, шипят,

Скатываются назад.

Вон эвкалипты теплиц

Гнутся под щебетом птиц.

Отмель с оттенком агата

Пестрою галькой богата.

Будут террасы и крыши,

Море, раздолье, затишье.

Мирно под солнцем простерт

Будущий детский курорт.

В зданье поближе к бугру

Будут растить детвору.

Здесь через близкие сроки

Хлынут известки потоки,

Няни их будут аукать,

Море их будет баюкать.

Каменщики вдоль холма

Сложат из камня дома.

Сказочный день. Тишина.

Осуществление сна.

ЕГИШЕ ЧАРЕНЦ

КУДРЯВЫЙ МАЛЬЧИК

Закрываю устало глаза,

И так ясно, так ясно я вижу:

День в грядущем. Небес бирюза.

Огнекудрое утро все ближе.

Уже солнце пошло на подъем,

День гремит, как аккорд на органе.

С риних-синих небесных каем

Низвергается наземь сиянье.

К Арарату проходит шоссе

‘Изменившеюся Эриванью.

Сколько лет этой новой красе

И живому ее ликованью?

Вдоль дороги, по обе руки,

Переезды, дома и заводы.

Кто разбил у домов цветники?

Как густы этой зелени своды!

Воздух чист, меж домами — простор,

Мастерские меж них вперемежку.

Ни соринки кругом. Что ни взор,

То — блаженного счастья усмешка.

Вот из города мимо оград,

Попирая проснувшийся камень,

Пионерский выходит отряд,

Впереди его — красное знамя.

Слышен топот уверенный ног

И отрывистый бой барабана.

Лица ясны, в глазах огонек,

Рады в ногу шагать мальчуганы.

По асфальту срезают дугу

‘И сворачивают по извиву

В то ущелье, где низом Зангу

Протекает светло и шумливо,

Где прозрачное кружево плесть

Не устало потока журчанье.

Рядом старая изгородь есть,

Под оградою камни в бурьяне.

Камни с виду без мет и письмен,

Безыменные камни-могилы.

Надо всем — тишины полусон,

* Точно памяти призрак бескрылый.

Сверху синие своды глядят.

Виснет солнце, подобное звону,

И беспечно проходит отряд,

Полыханьем его опьяненный.

Слышен марша уверенный шаг,

Рассыпается дробь барабана,

И весна затаясь в их очах,

Улыбается солнцу нежданно.

Тем-то шагом, без дум и забот,

И обходят бурьян пионеры.

А весна — то куда-то зовет,

То о ком-то тоскует без меры.

Но внезапно из их череды

Кто-то смотрит на камни и травы.

Покидая дружины ряды,

Отделяется мальчик кудрявый.

Пионер до колен голоног,

Красный шейный платок у подростка.

Мальчик с выпуклым лбом, синеок,

‘В белой курточке с синей полоской.

Он подходит к камням и, всмотрясь,

Принимается скресть их ногтями

И стирает присохшую грязь,

Затянувшую надпись на камне.

И тогда: «Здесь покоится прах

Егише, — он читает, — Чаренца. —

И дочитывает второпях: —

Стихотворца, Маку уроженца».

И как бы объясненья ища,

Юн стоит, смотрит вдаль, размышляет.

И, сорвавши отросток плюща,

С ним покинутый путь продолжает.

И когда нагоняет своих,

В незапамятности, как дотоле,

Остаются, оживши на миг,

Эти камни, забытые в поле.

О вернись, там ведь сердце мое!

Растопчи его, ножкам в забаву.

Ты, всех жажд моих ключ и питье,

Наша будущность, мальчик кудрявый!

ГЕОРГИЙ ЛЕОНИДЗЕ

ПЕРВЫЙ СНЕГ

Непонятно, хоть убей,

Снег ли это или сокол

Гонит белых голубей

Мимо звезд? И, скинув стёгань,

Сони в звездном терему

Жмутся у оконных стекол,

Сонно глядя в эту тьму.

Тише! Слышу шум погони.

Дайте я ружье возьму

10 И на скакуне проворном

(Конь ячменного раскорма)

Брошусь в эту кутерьму.

Бах! Но мимо. Улетели.

Уплывают по стрежню!

Молодость моя, ужели

Я тебя не догоню?

Нет, ушли, ушли, вне цели!

Где же вы схоронены,

Первые мои метели,

20 Детского безделья сны?

Где вы, юности недели,

Нетели оленьей дни?

(Дальним ревом из ущелий

Мне ответили они.)

Где ты, на свирели ивам

Подражавшая тоска?

Где форелью под обрывом

Клокотавшая река?

Не вернуть мне сиротливым

30 Рифмам вас издалека,

Как и не зажечь огнивом

Истинного светляка.

Хоть убейте, не пойму —

Это ветра ль ходит полог,

Сердцу ль больно моему?

Смотрят ли со звезд из щелок,

Снега ль крутит бахрому?

Стих ли это иль осколок

Дней далеких? Ночь в дому

Или утром, полным пчелок,

Поле в розовом дыму?

Слёз ли водяные пятна,

Непонятно почему,

Или перья с голубятни?

Хоть убейте, не пойму.

Не хочу навесть в безлунность

Заряженное ружье,

На коне настигнуть юность,

И попасть, и сбить ее.

1 Бах! Но стая — за рекою.

Либо сим же часом вплавь,

Либо уж махни рукою

И надеяться оставь.

КАЛИЛА И ДИМНА

Ночь. К звезде, скользящей в небе низком,

Свежевыструганном, как доска,

Липнет воздух с комариным писком,

Как к кружку Тамарина соска.

А в тиши берлоги два зверюги,

Димна и Калила, севши в ряд,

На шакальем языке друг другу,

Чередуясь, сказки говорят.

Где пройдет опять к закату

Солнце, веруя в возврат?

Где громадой бесноватой

Рухнет в пропасть водопад?

Где бессмертия печатью

Гений озарит тетрадь?

Где раскроется объятье

И не станет страсть молчать?

НАДПИСЬ НА ЧАШЕ

Грозой заброшенный цветок

Завял на перевале..

Кто я? Узора завиток

И надпись на эмали.

Пропала надпись. Стерся след

Старинного узора.

И молодости больше нет,

И все исчезнет скоро.

ОСЕНЬ

Из старой тетради

Трудно бодрость соблюсть.

Листья лип в позолоте.

Это осени грусть,

Отцветанья лохмотья.

Всё в воде и дожде,

Глубь аллей и скамейки.

Ни прикрытья нигде,

Ни пути, ни лазейки.

Между тем, как упрям

Оборот беспрестанный

Хроматических гамм

На плохом фортепьяно.

Гостя ждет, может быть,

У соседей девица,

И чтоб время убить,

Села за экзерсисы.

Сад оборван и наг,

На душе ад кромешный,

Дождь сквозь мокрый гамак

Льет и льет безутешно.

А выси так чисты,

Что больно глядеть

В их синь

Сквозь ветвистого

Инея сеть.

ЗИМА

Как мрамора жилки,

Весь в инее день.

В горах пал

Красивый и пылкий

Олень.

* * *

Я привязал коня к плетню.

Дороги тонут в глине.

Я мимо крепостей гоню,

Твердыня за твердыней.

Шпалеры виноградных лоз

Цепляются за платье.

Деревья, мокрые от слез,

Бросаются в объятья.

Отцовский дом не помнит зла,

10 Не пострадал от бедствий,

И пахнет в очаге зола,

Как гиацинты в детстве.

Как глубоко не по летам

Все трогало ребенка!

Таскались липы по пятам,

Текли ручьи вдогонку.

Бывало, жизнь отдать не жаль,

Казалось мне, подростку.

Куда, к кому, в какую даль

Манило с перекрестка?

Я в жертву был принесть готов

В шальные годы эти

Любовь, здоровье, отчий кров,

Все лучшее на свете.

Я бредил прошлым наяву,

Чуждался всех, печален,

И пеплом посыпал главу,

Бродя среди развалин.

Я лазил выше птичьих гнезд

>До крутизны орлиной,

И верил, что оттуда мост

В потомство перекину.

И жар священного огня

Или другая сила,

Но что-то мучило меня

И жаждою томило.

И эта страсть была слепа,

Как и все страсти, впрочем,

И в будущность вела тропа

°Не так, как мы пророчим.

ПУТЕШЕСТВИЕ

(Из записной книжки)

1. КАХЕТИЯ

Я смотрел в долину на рассвете.

Вдруг я понял, заглянув за склон:

Эта куча домиков — Ахмети,

И над ними — крепость Бахтрион.

Как к невесте шафера и дружки

С песнями съезжаются во двор,

Выстроились на лесной опушке

Пред Кахетиею цепи гор.

Над лесами облака нависли,

Только солнце брызнуло сквозь них,

Как к возлюбленной, рванулись мысли,

И с нежданной силой хлынул стих.

На раздолье пастбищ необъятных

Пала тень летящего орла;

Как на пире скатерть в винных пятнах,

Алазани даль под ним цвела.

2. АНАНУР

Как из засады, вдруг пред нами

Возникла крепость Ананур

И преградила путь зубцами

Обрушившихся амбразур.

Молчала мрачная твердыня,

Ущелья древний аванпост,

И плеск Арагви темно-синей,

И ночь в подковах крупных звезд.

3. ВЕЧЕР В СТАРОМ ТИФЛИСЕ

На сады тифлисские, где живы

Сказки, на тифлисские сады,

На сады Тифлиса и обрывы

Налетели черные дрозды.

Вечерело. Небо было чисто.

Город замер, засмотревшись ввысь,

И потоки щелканья и свиста

Вдоль его заборов полились.

4. КАРТАЛИНСКАЯ НОЧЬ

Позже я скажу, на что похожи

Ночь, Кура и ветлы в серебре,

Черный буйвол с выгоревшей кожей,

Тихий шелест розы во дворе.

Здесь боев промчались ураганы,

И земля, под мерный ропот вод,

На себе осматривает раны

И следит, как сверху плот плывет.

5. ГАРЬ ПОЖАРИЩ ТИМУРА

Тишина и сумрак голубиный

На вершинах снежного хребта,

А в долине, как на дне кувшина,

Жаркая, сырая духота.

Город, улицы, огни, фигуры,

Зарево, и вдруг — пожара гарь.

И опять мне снится век Тимура,

И на помощь я лечу, как встарь.

ТИФЛИССКИЕ РАССВЕТЫ

I

За тифлисской цитаделью

Пепельное небо.

Утро, фрукты, свежесть хлеба,

Свежее похмелье,

Ночь оттеснена, и чахнут

Мглы рассветной пятна.

Солнцу радостно распахнут

Город шестивратный.

На ноги, — в ком спозаранок

10 Пламя Саят-Новы!

Жизни с нами не до жданок,

Ведь она — лукава.

По Куре потоки света

Бьют в речное лоно

И в резную Кашуэти

С крыльями грифона.

Юность говорит: исчезну,

Как следы угара.

Протекут меж пальцев в бездну

20 Воды — ниагвари.

Но в садах дойдет черешня,

И Верийским склоном

Женщина из бань поспешно

Проплывет пионом.

Разве сказка будет сказкой,

Потерявши голос?

Как хурджин живет растряской,

Так и сердца полость.

Вон Этим Гурджи горланит

30 Меж татар в духане.

Кистью из стакана тянет

Краску Пиросмани.

Выход ли в исконной хмури

Плача чианури?

На пароме ль, в свежем сене,

На арбе спасенье?

Ну, так как же нам, поэтам,

Быть с таким рассветом?

II

Цвел миндаль. С Мтацминды утром

Ветер дул. В тот час

Блеск звезды разросся — будто

Буйволовый глаз.

Воздух, как каменоломню,

Полнил ветра гул.

Ветер пёр, себя не помня,

С войском гор в Стамбул.

Шелком, смотанным с личинок,

Тут белела мгла,

Дворничихой под овчиной

Мимо ночь прошла.

Игроки внизу гремели:

По дощечке вкось

С крапчатой спиной форели

Уносилась кость.

Не по кровельному гонту,

Как бывает в тишь, —

По каемке горизонта

} Несся грохот крыш,

Ветер буйствовал не всуе:

Под горой с утра

В убранной волненьем сбруе

Прыгала Кура.

Он не ждал, чтоб ночь сгорела,

Он без фитиля

Подвергал Тифлис обстрелу

Цвета миндаля.

Из-за лысины Махати

С хлебом и вином

Вышло солнце, и тогда-то

Пробудился дом.

В доме встали. Все проснулись

В гуще ближних сел,

Пробудился огородник

И его осел.

И поэтам на ночлеге,

Где в уют, где — нет,

Протянул свои побеги

Золотой рассвет.

И вздохнул, как от понюшки,

Город, до верхов

Полный запаха петрушки

И живых стихов.

ПЕРЕПИСЧИК ДРЕВНИХ КНИГ

Древних свитков игра и расцветка,

Букв заглавных цветочная вязь.

Составитель вначале нередко

Заявлял, пред потомством винясь:

Вот я