из нее впервые в 1792 г. перевел на русский язык H. М. Карамзин.

Монолог мужчины (С. 398). — Рабиндранат Тагор. Т. 7. Из сб. «Сокровенное» (1887-1890).

Цветок (С. 401). — Восточный альманах. М., 1957. Вып. 1; вариант: ст. 31 : Что хотим мы сказать этой нотою?

— Рабиндранат Тагор. Т. 7. Из сб. «Разное» (1933).

Люди трудятся (С. 402). — Восточный альманах. М., 1957. Вып. 1; варианты:

ст. 13-16: Нет следов их величия ложного.

Больше дегтем колесным телеги

Не грязнят ковыля придорожного.

Стерлась память о древнем набеге, ст. 21 : Вдоль железных дорог на чудовищах ст. 25-28: Чту их силу, но время могучее

След их тоже сотрет в той же мере,

И рассыплется волею случая

Сеть опутавших землю империй, ст. 49—50: Люди с каменщицкою хваткою

Соберутся, в грядущее веря.

— Рабиндранат Тагор. Т. 7.

Приходили, вторгались моголы. — Почти двести лет (XVI—XVIII вв.) большая часть Индии находилась под властью династии Великих Мо¬голов. Англичане являлись пред нами. — После распада империи моголов в XVIII в. Индия стала колонией Великобритании фактически до конца Второй мировой войны. Но за труд добровольцев в Бомбее, / В Гуджара¬те, в Пенджабе, в Бенгалии… — различные области Индии.

Из сб. «Выздоровление» (1941).

624

Переводы восточной поэзии

Вопрос(С. 404). — Восточный альманах. М., 1957. Вып. 1; варианты:

ст. 14: Погасивших свет твоего светоча;

ст. 16: Ты простил бы, любил бы их, Всеведущий?

— Рабиндранат Тагор. Т. 7.

Из сб. «Завершение» (1931).

Распахни дверь (С. 405). — Восточный альманах. М., 1957. Вып. 1.

Драгоценная пыль земли (С. 405). — Восточный альманах. М., 1957. Вып. 1.

Из сб. «Выздоровление» (1941).

ВАЖА ПШАВЕЛА (наст, имя: Лука Разикашвили; 1861-1915) — грузинский поэт, писавший под псевдонимом Важа Пшавела (букв. «Муж Пшавский»). Родился в семье священника в селе Чаргали в горах Пшавии (Восточная Грузия). Окончил Горийскую учительскую семи¬нарию, где изучал греческий язык, философию, увлекался Гомером, Шекспиром, Гёте. В 1882 г. вернулся в Чаргали и стал учителем. В 1883 г. поступил вольным слушателем на юридический факультет Петербург¬ского университета, в 1884 г. вернулся и до конца жизни жил в родном селе, пас скот, охотился, обрабатывал землю, учительствовал и писал стихи. Умер в Тифлисе. В 1935 г. его прах был перенесен в Пантеон пи¬сателей на горе Мтацминда.

В литературу Важа Пшавела вступил в середине 1880-х гг. Ему при¬надлежат 36 поэм, около 400 стихотворений, несколько пьес, рассказы, а также этнографические, публицистические и критические статьи. Важа Пшавела воспевал старые обряды пшавов, идеализировал их неиспор¬ченность «фальшивой цивилизацией», рисовал картины родной приро¬ды. Его богатый, народный язык отличается безукоризненной точностью литературного, включающего в себя пшавские диалектизмы, которые придают ему особый колорит.

Пастернак писал о Важа Пшавеле: «…Это действительный отшель¬ник и созерцатель, затерявшийся в неприступных горах. <...> Важа Пшавела с самого начала писал так, как говорит в горах простой народ под тяжестью своего повседневного обихода. Однако суровую эту ноту высокогорной разобщенности Важа Пшавела углубил до такой степе¬ни, что его книги стали достоянием избранных и религией личности, способной поспорить с созданиями величайших индивидуалистов За¬пада в недавнее время» («Несколько слов о новой грузинской литерату¬ре», 1946).

Поэма «Змееед» — один из первых переводов Пастернака из гру¬зинской поэзии, выполненный в 1934 г. По мнению А. Цыбулевского, «его перевод можно считать основополагающим и родоначальным для поэм Важа Пшавелы на русском языке» (Александр Цыбулевский. Рус¬

625

Комментарии

ские переводы поэм Важа Пшавелы. Тбилиси, 1974). А. Цыбулевский заметил также, что основная коллизия поэмы — прозрение Миндии и следующее за этим изменение его жизни — была особенно близка Пас¬тернаку времени «Второго рождения», в котором были сходные моти¬вы. Оформление «Змеееда», вышедшего в Тифлисе отдельной книгой, очень понравилось Пастернаку. «Какой хороший художник! — писал он Г. Бебутову. — Вагнеризм Важа Пшавелы (дракон, Зигфрид, птичка и пр.) еще усилился после того, как змея пошла лейтмотивом ко всем гла¬вам» (2 окт. 1934). В 1936 г. на Первом Всесоюзном совещании перевод¬чиков Пастернак рассказывал о своей работе над поэмой: «Я прочел подстрочник, и хотя мне товарищи из Грузии писали, что в их поэтиче¬ской жизни <...> эта вещь представляется им чем-то вроде «Гайаваты» или «Калеваны», но мне она ни «Калевалу», ни что-либо другое не на¬поминала. Мне эта вещь напомнила Пушкина. Она мне напомнида Пушкина мастерством, своей страстностью, умением сразу приступом подойти к рассказу».

Грузинские поэты высоко оценили перевод Пастернака. В своем выступлении на том же совещании переводчиков В. Гаприндашвили говорил: «В переводе Пшавелы Пастернак показал себя редчайшим мас¬тером эпического рассказа. <...> Перевод «Змеееда» глубоко музыкален, и музыка эта, созданная Пастернаком, еще раз убеждает нас в том, ка¬кого великого поэта мы имеем в лице Важа Пшавелы» (цит. по кн.: Алек¬сандр Цыбулевский. Русские переводы поэм Важа Пшавелы. Тбилиси, 1974. С. 64). «Перевод «Змеееда» — огромное достижение, очень много прибавляющее к ценности Пастернака как переводчика, — отозвался Святополк-Мирский. — Пастернак сумел в однообразном и спокойном движении своего перевода передать глубокое своеобразие этого эпоса» (Пастернак и грузинские поэты // Д. П. Святополк-Мирский. Поэты и Россия: Статьи, рецензии, портреты, некрологи. СПб., 2002. С. 227-228).

В поздние годы Пастернак разочаровался в своем переводе и пи¬сал А. П. Рябининой: «Мой Змееед плох и устарел. Знаете ли Вы, что за вещь есть у Заболоцкого? Я не видел его перевода, но он гораздо новее и уже тем одним, наверное, лучше. Заболоцкий занимался Важа Пша-вела недавно, а я двадцать лет тому назад, когда еще в силе были все гадости футуризма, распад формы, неточная рифмовка…» (10 дек. 1953).

Змееед (С. 406). — Важа Пшавела. Змееед. Тбилиси, 1934; варианты: ст. 9—11: Внимая из каждой строки

О чьем-нибудь имени чтимом,

Покуривали старики, ст. 13: Со вздохом за их упокой ст. 21—23: Тянулись, как пчелы на мед,

К нему стар и млад на попойке.

С мечом и шитом вперемет

626

Переводы восточной поэзии

ст. 25—41: Два друга, нагнувшись вдвоем,

Без шапок пред ним на коленях,

Хватают ковши порожнем

И передают ему в пене.

«Пей, Миндия, не баламуть,

Не лей, — говорят ему, — мимо.

И проговори что-нибудь.

Не стой, — говорят, — нелюдимом».

«Что вымолвить мне во хмелю?

Я отяжелел от опоя.

Я после свое объявлю,

Коль смерти не время за мною».

Он чашу приподнял в обхват

И выпил, до лба задирая.

Его еще тешил возврат

К веселью родимого края.

Как все, раскутившися в прах, ст. 65—66: «Решу себя; — жизнь в западне

И так мне печенкою выйдет», ст. 69—72: Он ведал про тайну котла:

Варилась похлебка змеевья.

У дивов способность была

Змею принимать в очеревье. ст. 93-100: Смекает, что в образе змей

Клад мудрости прятали дивы

В расчете, что, брезгуя ей,

Он не соблазнился поживой.

Хоть правда, что «Миндия, ешь»

Просили они для отвода,

Как понял, ступив за рубеж

Он сам, овладев их природой, ст. 114-116: Хевсуров и пшавов отары.

С своих венценосных высот

Им вторит царица Тамара: ст. 126: Заращивает его зелье, ст. 128: В военном ли, в мирном ли деле, ст. 150: Нет травки на свете полезней», ст. 152: «А я от такой-то болезни», ст. 169: Не тронь меня — слышишь — не тронь, ст. 193—194: Поныне идут рубежи

Чинары и вяза и клена, ст. 195—196: Все жнут от межи до межи,

А он, как какой исступленный, ст. 200: И полю позор и потрава.

627

Комментарии

ст. 217-220: «Меня!» — протеснясь к лезвию, Один не дождется изводу. Другой: «Нет, меня: — чуть стою. Я больше боюсь небосвода.

ст. 222: А ость так зерном и расперло.

ст. 248-249: Справляло со всем многовершьем. К ГУданской молельне креста

ст. 254: Другие про что-то чужое,

Авт. правка: Другие про что про чужое,

ст. 266: Им Чалхия с видимым весом: —

ст. 282-284: Всего себя кровью захлюпав, Сам Миндия грудит, злодей, Курганы из вражеских трупов?

ст. 290-292: Не станет считать душегубьем.

Не то ли, как взявши топор, Для пользы мы дерево срубим?»

ст. 316: Он по слову Бердии вышел.

ст. 327: При этом вся куча хевсур

ст. 332: Сидевших под ясенем птичек.

ст. 349-352: Таким поразившись чутьем, Все в голос об этом гудели. Что прежде порочили, в том Теперь убедились на деле.

Между ст. 356 и 357:

Вели, чтоб лисица в соку Курятину забраковала. Кто сядет с пути к камельку, Коряг не найдя у чувала?

ст. 393-394: Турам для обточки рогов,

И то лишь, те выси любезны.

ст. 397-400: Они ни души не блюдут, Ни тела не холят покрова, Но миром неласковых груд Царят широко и сурово.

ст. 413: В нем плач и побранки в сердцах.

ст. 460: Очаг так и пышет от пыла».

ст. 470-481: С душой захитрил я по-лисьи: Сначала срубил я платан. Потом, как ни плакались листья (А — «Миндья, — их были слова, — Врагом мы тебя не считали»), Потом, говорю я, и два. Так, ожесточаясь в закале, Я Господа начал просить,

628

Переводы восточной поэзии

Чтоб дал мне бесчувственность камня. Но, ненасытимая в сыть, И тут ты вздохнуть не дала мне. Бывало, убьет кто тура,

ст. 483: Мне жалко тебя до нутра,

ст. 538: Что сталось с грозой их вчерашней,

ст. 542-546: Хотя б это дни вам пресекло. Уж ежели мне, как в аду, Не дам, чтоб и родину в пекло! Как буду в глаза вам смотреть, Господне как чтить буду имя?

ст. 626-628: Я вижу, как все они плачут.

Лишь голос бессонных гонцов Разносится в воздухе горном:

ст. 629: Неровного света намек

ст. 721-724: Мы рады предутренней мгле, Когда она в пользу покосу, Но здесь о полуночном зле Являли свидетельство росы.

ст. 766: Угроз не привел в исполненье,

ст. 768: Извел на жертвоприношенья.

ст. 786: Я так и не поняла, вроде,

ст. 788: Скорбит о себе и народе.

ст. 790: