Скачать:PDFTXT
Стихотворения и поэмы

как на корде;

За ней плывет взад и вперед

Стержней железных переплет.

И той же проволки мельканье

Гоняет барса на аркане,

И тот же брусяной барьер

Приводит в бешенство пантер.

Благовоспитаннее дамы

Подходит, приседая, лама,

Плюет в глаза и сгоряча

Дает нежданно стрекача.

На этот взрыв тупой гордыни

Грустя глядит корабль пустыни, —

«на старших сдуру не плюют»,

Резонно думает верблюд.

Под ним, как гребни, ходят люди.

Он высится крутою грудью,

Вздымаясь лодкою гребной

Над человеческой волной.

Как бабьи сарафаны, ярок

Садок фазанов и цесарок.

Здесь осыпается сусаль

И блещут серебро и сталь.

Здесь, в переливах жаркой сажи,

В платке из черно-синей пряжи,

Павлин, загадочный, как ночь,

Подходит и отходит прочь.

Вот он погас за голубятней,

Вот вышел он, и необьятней

Ночного неба темный хвост

С фонтаном падающих звезд!

Корытце прочь отодвигая,

Закусывают попугаи

И с отвращеньем чистят клюв,

Едва скорлупку колупнув.

Недаром от острот отборных

И язычки, как кофе в зернах,

Обуглены у какаду

В зоологическом саду.

Они с персидскою сиренью

Соперничают в опереньи.

Чем в птичнике, иным скорей

Цвести среди оранжерей.

Но вот любимец краснозадый

Зоологического сада,

Безумьем тихим обуян,

Осклабившийся павиан.

То он канючит подаянья,

Как подобает обезьяне,

То утруждает кулачок

Почесываньем скул и щек,

То бегает кругом, как пудель,

То на него находит удаль,

И он, взлетев на всем скаку,

Гимнастом виснет на суку.

В лоханке с толстыми боками

Гниет рассольник с потрохами.

Нам говорят, что это — ил,

А в иле — нильский крокодил.

Не будь он совершенной крошкой,

Он был бы пострашней немножко.

Такой судьбе и сам не рад

Несовершеннолетний гад.

Кого-то по пути минуя,

К кому-то подходя вплотную,

Идем, встречая по стенам

Дощечки с надписью: «К слонам».

Как воз среди сенного склада,

Стоит дремучая громада.

Клыки ушли под потолок.

На блоке вьется сена клок.

Взметнувши с полу вихрь мякины,

Повертывается махина

И подает чуть-чуть назад

Стропила, сено, блок и склад.

Подошву сжал тяжелый обод,

Грохочет цепь и ходит хобот,

Таскаясь с шарком по плите,

И пишет петли в высоте.

И что-то тешется средь суши:

Не то обшарпанные уши,

Как два каретных кожуха,

Не то соломы вороха.

Пора домой. Какая жалость!

А сколько див еще осталось!

Мы осмотрели разве треть.

Всего зараз не осмотреть.

В последний раз в орлиный клекот

Вливается трамвайный рокот,

В последний раз трамваиный шум

Сливается с рычаньем пум.

1924

Асееву

(надпись на книге «Сестра моя-жизнь»)

Записки завсегдатая

Трех четвертей четвертого,

Когда не к людям — к статуям

Рассвет сады повертывает,

Когда ко всякой всячине

Пути — куда туманнее,

Чем к сердцу миг, охваченные

Росою и вниманием.

На памяти недавнего

Рассвета свеж тот миг,

Когда с зарей я сравнивал

Бессилье наших книг.

Когда живей запомнившись,

Чем лесть, чем ложь, чем лед,

Меня всех рифм беспомощность

Взяла в свое щемло.

Но странно, теми ж щемлами

Был сжат до синяков

Сок яблони, надломленной

Ярмом особняков.

1924

Мороз

Над банями дымятся трубы

И дыма белые бока

У выхода в платки и шубы

Запахивают облака.

Весь жар души дворы вложили

В сугробы, тропки и следки,

И рвутся стужи сухожилья,

И виснут виэга языки.

Лучи стругают, вихри сверлят,

И воздух, как пила, остер,

И как мороженая стерлядь

Пылка дорога, бел простор.

Коньки, поленья, елки, миги,

Огни, волненья, времена,

И в вышине струной вязиги

Загнувшаяся тишина.

1927

Когда смертельный треск сосны скрипучей

Когда смертельный треск сосны скрипучей

Всей рощей погребает перегной,

История, нерубленою пущей

Иных дерев встаешь ты предо мной.

Веками спит плетенье мелких нервов,

Но раз в столетье или два и тут

Стреляют дичь и ловят браконьеров

И с топором порубщика ведут.

Тогда, возней лозин глуша окрестность,

Над чащей начинает возникать

Служилая и страшная телесность,

Медаль и деревяшка лесника.

Трещат шаги комплекции солидной,

И озаренный лес встает от дрем,

Над ним плывет улыбка инвалида

Мясистых щек китайским фонарем.

Не радоваться нам, кричать бы на крик

Мы заревом любуемся, а он,

Он просто краской хвачен, как подагрик,

И ярок тем, что мертв, как лампион.

Мгновенный снег, когда булыжник узрен

Мгновенный снег, когда булыжник узрен,

Апрельский снег, оплошливый снежок!

Резвись и тай,- земля как пончик в пудре,

И рой огней — как лакомки ожог.

Несись с небес, лишай деревья весу,

Ерошь березы, швабрами шурша.

Ценители не смыслят ни бельмеса,

Враги уйдут, не взявши ни шиша.

Ежеминутно можно глупость ляпнуть,

Тогда прощай охулка и хвала!

А ты, а ты, бессмертная внезапность,

Еще какого выхода ждала?

Ведь вот и в этом диком снеге летом

Опять поэта оторопь и стать

И не всего ли подлиннее в этом?

— Как знать?

Жизни ль мне хотелось слаще?

Жизни ль мне хотелось слаще?

Нет, нисколько, я хотел

Только вырваться из чащи

Полуснов и полудел.

Но откуда б взял я силы,

Если б ночью сборов мне

Целой жизни не вместило

Сновиденье в ирпене?

Никого не будет в доме,

Кроме сумерек. Один

Серый день в сквозном проеме

Незадернутых гардин.

Хлопья лягут и увидят:

Синь и солнце, тишь и гладь.

Так и нам прощенье выйдет,

Будем верить, жить и ждать.

1931

Будущее! Облака встрепанный бок

Будущее! Облака встрепанный бок!

Шапка седая! Гроза молодая!

Райское яблоко года, когда я

Буду, как бог.

Я уже пережил это. Я предал.

Я это знаю. Я это отведал.

Зоркое лето. Безоблачный зной.

Жаркие папоротники. Ни звука.

Муха не сядет. И зверь не сигнет.

Птица не порхнет — палящее лето.

Лист не шелохнет — и пальмы стеной.

Папоротники и пальмы, и это

Дерево. Это, корзины ранета

Раненной тенью вонзенное в зной,

Дерево девы и древо запрета.

Это и пальмы стеною, и «Ну-ка,

Что там, была не была, подойду-ка».

Пальмы стеною и кто-то иной,

Кто-то как сила, и жажда, и мука,

Кто-то, как хохот и холод сквозной

По лбу и в волосы всей пятерней,-

И утюгом по лужайке — гадюка.

Синие линии пиний. Ни звука.

Папоротники и пальмы стеной.

Я понял: все живо

Я понял: все живо.

Векам не пропасть,

И жизнь без наживы-

Завидная часть.

Спасибо, спасибо

Трем тысячам лет,

В трудах без разгиба

Оставившим свет.

Спасибо предтечам,

Спасибо вождям.

Не тем же, так нечем

Отплачивать нам.

И мы по жилищам

Пойдем с фонарем

И тоже поищем,

И тоже умрем.

И новые годы,

Покинув ангар,

Рванутся под своды

Январских фанфар.

И вечно, обвалом

Врываясь извне,

Великое в малом

Отдастся во мне.

……..

Железо и порох

Заглядов вперед,

И звезды, которых

Износ не берет.

Все наклоненья и залоги

Все наклоненья и залоги

Изжеваны до одного.

Хватить бы соды от изжоги!

Так вот итог твой, мастерство?

На днях я вышел книгой в Праге.

Она меня перенесла

В те дни, когда с заказом на дом

От зарев, догоравших рядом,

Я верил на слово бумаге,

Облитой лампой ремесла.

Бывало, снег несет вкрутую,

Что только в голову придет.

Я сумраком его грунтую

Свой дом, и холст, и обиход.

Всю зиму пишет он этюды,

И у прохожих на виду

Я их переношу оттуда,

Таю, копирую, краду.

Казалось альфой и омегой-

Мы с жизнью на один покрой;

И круглый год, в снегу, без снега,

Она жила, как alter еgo,20

И я назвал ее сестрой.

Землею был так полон взор мой,

Что зацветал, как курослеп

С сурепкой мелкой неврасцеп,

И пил корнями жженый, черный

Цикорный сок густого дерна,

И только это было формой,

И это — лепкою судеб.

Как вдруг — издание из Праги.

Как будто реки и овраги

Задумали на полчаса

Наведаться из грек в варяги,

В свои былые адреса.

С тех пор все изменилось в корне.

Мир стал невиданно широк.

Так революции ль порок,

Что я, с годами все покорней,

Твержу, не знаю чей, урок?

Откуда это? Что за притча,

Что пепел рухнувших планет

Родит скрипичные капричьо?

Талантов много, духу нет.

Поэт, не принимай на веру

Примеров дантов и торкват.

Искусстводерзость глазомера,

Влеченье, сила и захват.

Тебя пилили на поленья

В года, когда в огне невзгод

В золе народонаселенья

Оплавилось ядро: народ.

Он для тебя вода и воздух,

Он — прежний лютик луговой,

Копной черемух белогроздых

До облак взмывший головой.

Не выставляй ему отметок.

Растроганности грош цена.

Грозой пади в объятья веток,

Дождем обдай его до дна.

Не умиляйся, — не подтянем.

Сгинь без вести, вернись без сил,

И по репьям и по плутаньям

Поймем, кого ты посетил.

Твое творение не орден:

Награды назначает власть.

А ты — тоски пеньковой гордень,

Паренья парусная снасть.

Правда

Чего бы вздорного кругом

Вражда ни говорила,

Ни в чем не меряйся с врагом,

Тебе он не мерило.

Ни с кем соперничества нет.

У нас не поединок.

Полмиру затмевает свет

Несметный вихрь песчинок.

Пусть тучи пыли до небес,

Ты высишься над прахом.

Вся суть твоя — противовес

Коричневым рубахам.

Ты взял над всякой спесью верх

С того большого часа,

Как истуканов ниспроверг

И вечностью запасся.

Пусть у врага винты, болты,

И медь, и алюминий.

Твоей великой правоты

Нет у него в помине.

1941

1917 — 1942

Заколдованное число!

Ты со мной при любой перемене.

Ты свершило свой круг и пришло.

Я не верил в твое возвращенье.

Как тогда, четверть века назад,

На заре молодых вероятий,

Золотишь ты мой ранний закат

Светом тех же великих начатий.

Ты справляешь свое торжество,

И опять, двадцатипятилетье,

Для тебя мне не жаль ничего,

Как на памятном первом рассвете.

Мне не жалко незрелых работ,

И опять этим утром осенним

Я оцениваю твой приход

По готовности к свежим лишеньям.

Предо мною твоя правота.

Ты ни в чем предо мной неповинно,

И война с духом тьмы неспроста

Омрачает твою годовщину.

6 ноября 1942

Спешные строки

Чувствовалась близость фронта.

Разговор катюш

Заносило с горизонта

В тыловую глушь.

И когда гряда позиций

Отошла к орлу,

Все задвигалось в столице

И ее тылу.

Помню в поездах мороку,

Толчею подвод,

Осень отводил к востоку

Сорок первый год.

Помнится искус бомбежек,

Хриплый вой сирен,

Щеткою торчавший ежик

Улиц, крыш и стен.

Тротуар под небоскребом

В страшной глубине

Мертвым островом за гробом

Представлялся мне.

И когда от бомбы в небо

Кинуло труху,

Я и Анатолий Глебов

Были наверху.

Чем я вознесен сегодня

До семи небес,

Точно вновь из преисподней

Я на крышу влез?

Я сейчас спущусь к жилицам,

Объявлю отбой,

Проведу рукой по лицам,

Пьяный и слепой.

Я скажу: долой суровость!

Белую на стол!

Сногсшибательная новость:

Возвращен орел.

Я великолепно помню

День, когда он сдан.

Было жарко, словно в домне,

И с утра — туман.

И с утра пошло катиться,

Побежало вширь:

Отдан город, городптица,

Городбогатырь.

Но тревога миновала.

Он освобожден.

Поднимайтесь из подвала,

Выходите вон!

Слава павшим. Слава строем

Проходящим вслед.

Слава вечная героям

И творцам побед!

7 августа 1943

Зарево <начало поэмы>

Вступление

1

Нас время балует победами,

И вещи каждую минуту

Все сказочнее и неведомей

В зеленом зареве салюта.

Все смотрят, как ракета, падая,

Ударится о мостовую,

За холостою канонадою

Припоминая боевую.

На улице светло, как в храмине,

И вид ее неузнаваем.

Мы от толпы в ракетном пламени

Горящих глаз не отрываем.

2

В пути из армии, нечаянно

На это зарево наехав,

Встречает кто-нибудь окраину

В блистании своих успехов.

Он сходит у опушки рощицы,

Где в черном кружеве, узорясь,

Ночное зарево полощется

Сквозь веток реденькую прорезь.

И он сухой листвою шествует

На пункт поверочно-контрольный

Узнать, какую новость чествуют

Зарницами первопрестольной.

Там называют операцию,

Которой он и сам участник,

И он столбом иллюминации

Пленяется, как третьеклассник.

3

И вдруг его машина портится.

Опять с педалями нет сладу.

Ругаясь, как казак на хортице,

Он ходит, чтоб унять досаду.

И он отходит к ветлам, стелющим

Вдоль по лугу холсты тумана,

И остается перед зрелищем,

Прикованный красой нежданной.

Болотной непроглядной гущею

Чернеют заросли заречья,

И город, яркий, как грядущее,

Вздымается из тьмы навстречу.

4

Он думает: «Я в нем изведаю,

Что и не снилось мне доселе,

Что я купил в крови победою

И видел в смотровые щели.

Мы на словах не остановимся,

Но, точно в сновиденьи вещем,

Еще привольнее отстроимся

И лучше прежнего заблещем».

Пока мечтами горделивыми

Он залетает в край бессонный,

Его протяжно, с перерывами

Зовет с дороги рев клаксона.

Глава первая

1

В искатели благополучия

Писатель в старину не метил.

Его герой болел падучею,

Горел и был страданьем светел.

Мне думается, не прикрашивай

Мы самых безобидных мыслей,

Писали б, с позволенья вашего,

И мы, как Хемингуэй и Пристли.

Я тьму бумаги перепачкаю

И пропасть краски перемажу,

Покамест доберусь раскачкою

До истинного персонажа.

Зато без всякой аллегории

Он — зарево в моем заглавьи,

Стрелок, как в песнях Черногории,

И служит в младшем комсоставе.

2

Все было громко, неожиданно,

И спор горяч и чувства пылки,

И все замолкло, все раскидано.

Супруги спят. Блестят бутылки.

С ней вышел кто-то в куртке хромовой.

Она смутилась: «ты, Володя?

Я только выпущу знакомого».

— «А дети где?» — «На огороде.

Я их тащу домой, — противятся».

— «Кого ты это принимала?»

— «Делец. Приятель сослуживицы.

Достал мне соды и крахмалу.

Да, подвигам твоим пред родиной

Здесь все наперечет дивятся.

Все говорят: звезда володина

Уже не будет затмеваться.

Особенно с губою заячьей

Пристал как банный лист поганый:

— Вы заживете припеваючи…»

— «Повесь мне полотенце в ванну».

3

Ничем душа не озадачена

Его дражайшей половины.

Набит нехитрой

Скачать:PDFTXT

Стихотворения и поэмы Пастернак читать, Стихотворения и поэмы Пастернак читать бесплатно, Стихотворения и поэмы Пастернак читать онлайн