порога не обтерши,

Вбегает в вихре сквозняка

И с занавеской, как с танцоршей,

Взвивается до потолка.

 

Кто этот баловник-невежа

И этот призрак и двойник?

Да это наш жилец приезжий,

Наш летний дачник-отпускник.

 

На весь его недолгий роздых

Мы целый дом ему сдаем.

Июль с грозой, июльский воздух

Снял комнаты у нас внаем.

 

Июль, таскающий в одёже

Пух одуванчиков, лопух,

Июль, домой сквозь окна вхожий,

Все громко говорящий вслух.

 

Степной нечесаный растрепа,

Пропахший липой и травой,

Ботвой и запахом укропа,

Июльский воздух луговой.

1956

По грибы

Плетемся по грибы.

Шоссе. Леса. Канавы.

Дорожные столбы

Налево и направо.

 

С широкого шоссе

Идем во тьму лесную.

По щиколку в росе

Плутаем врассыпную.

 

А солнце под кусты

На грузди и волнушки

Чрез дебри темноты

Бросает свет с опушки.

 

Гриб прячется за пень,

На пень садится птица.

Нам вехой – наша тень,

Чтобы с пути не сбиться.

 

Но время в сентябре

Отмерено так куцо:

Едва ль до нас заре

Сквозь чащу дотянуться.

 

Набиты кузовки,

Наполнены корзины.

Одни боровики

У доброй половины.

 

Уходим. За спиной —

Стеною лес недвижный,

Где день в красе земной

Сгорел скоропостижно.

1957

Тишина

Пронизан солнцем лес насквозь.

Лучи стоят столбами пыли.

Отсюда, уверяют, лось

Выходит на дорог развилье.

 

В лесу молчанье, тишина,

Как будто жизнь в глухой лощине

Не солнцем заворожена,

А по совсем другой причине.

 

Действительно, невдалеке

Средь заросли стоит лосиха.

Пред ней деревья в столбняке.

Вот отчего в лесу так тихо.

 

Лосиха ест лесной подсед,

Хрустя обгладывает молодь.

Задевши за ее хребет,

Болтается на ветке желудь.

 

Иван-да-марья, зверобой,

Ромашка, иван-чай, татарник,

Опутанные ворожбой,

Глазеют, обступив кустарник.

 

Во всем лесу один ручей

В овраге, полном благозвучья,

Твердит то тише, то звончей

Про этот небывалый случай.

 

Звеня на всю лесную падь

И оглашая лесосеку,

Он что-то хочет рассказать

Почти словами человека.

1957

Стога

Снуют пунцовые стрекозы,

Летят шмели во все концы,

Колхозницы смеются с возу,

Проходят с косами косцы.

 

Пока хорошая погода,

Гребут и ворошат корма

И складывают до захода

В стога, величиной с дома.

 

Стог принимает на закате

Вид постоялого двора,

Где ночь ложится на полати

В накошенные клевера.

 

К утру, когда потемки реже,

Стог высится, как сеновал,

В котором месяц мимоезжий,

Зарывшись, переночевал.

 

Чем свет телега за телегой

Лугами катятся впотьмах.

Наставший день встает с ночлега

С трухой и сеном в волосах.

 

А в полдень вновь синеют выси,

Опять стога, как облака,

Опять, как водка на анисе,

Земля душиста и крепка.

1957

Липовая аллея

Ворота с полукруглой аркой.

Холмы, луга, леса, овсы.

В ограде – мрак и холод парка,

И дом невиданной красы.

 

Там липы в несколько обхватов

Справляют в сумраке аллей,

Вершины друг за друга спрятав,

Свой двухсотлетний юбилей.

 

Они смыкают сверху своды.

Внизу – лужайка и цветник,

Который правильные ходы

Пересекают напрямик.

 

Под липами, как в подземельи,

Ни светлой точки на песке,

И лишь отверстием туннеля

Светлеет выход вдалеке.

 

Но вот приходят дни цветенья,

И липы в поясе оград

Разбрасывают вместе с тенью

Неотразимый аромат.

 

Гуляющие в летних шляпах

Вдыхают, кто бы ни прошел,

Непостижимый этот запах,

Доступный пониманью пчел.

 

Он составляет в эти миги,

Когда он за́ сердце берет,

Предмет и содержанье книги,

А парк и клумбы – переплет.

 

На старом дереве громоздком,

Завешивая сверху дом,

Горят, закапанные воском,

Цветы, зажженные дождем.

1957

Когда разгуляется

Большое озеро как блюдо.

За ним – скопленье облаков,

Нагроможденных белой грудой

Суровых горных ледников.

 

По мере смены освещенья

И лес меняет колорит.

То весь горит, то черной тенью

Насевшей копоти покрыт.

 

Когда в исходе дней дождливых

Меж туч проглянет синева,

Как небо празднично в прорывах,

Как торжества полна трава!

 

Стихает ветер, даль расчистив.

Разлито солнце по земле.

Просвечивает зелень листьев,

Как живопись в цветном стекле.

 

В церковной росписи оконниц

Так в вечность смотрят изнутри

В мерцающих венцах бессонниц

Святые, схимники, цари.

 

Как будто внутренность собора —

Простор земли, и чрез окно

Далекий отголосок хора

Мне слышать иногда дано.

 

Природа, мир, тайник вселенной,

Я службу долгую твою,

Объятый дрожью сокровенной,

В слезах от счастья отстою.

1956

Хлеб

Ты выводы копишь полвека,

Но их не заносишь в тетрадь,

И если ты сам не калека,

То должен был что-то понять.

 

Ты понял блаженство занятий,

Удачи закон и секрет.

Ты понял, что праздность – проклятье

И счастья без подвига нет.

 

Что ждет алтарей, откровений,

Героев и богатырей

Дремучее царство растений,

Могучее царство зверей.

 

Что первым таким откровеньем

Остался в сцепленьи судеб

Прапращуром в дар поколеньям

Взращенный столетьями хлеб.

 

Что поле во ржи и пшенице

Не только зовет к молотьбе,

Но некогда эту страницу

Твой предок вписал о тебе.

 

Что это и есть его слово,

Его небывалый почин

Средь круговращенья земного,

Рождений, скорбей и кончин.

1956

Осенний лес

Осенний лес заволосател.

В нем тень, и сон, и тишина.

Ни белка, ни сова, ни дятел

Его не будят ото сна.

 

И солнце, по тропам осенним

В него входя на склоне дня,

Кругом косится с опасеньем,

Не скрыта ли в нем западня.

 

В нем топи, кочки и осины,

И мхи, и заросли ольхи,

И где-то за лесной трясиной

Поют в селенье петухи.

 

Петух свой окрик прогорланит,

И вот он вновь надолго смолк,

Как будто он раздумьем занят,

Какой в запевке этой толк.

 

Но где-то в дальнем закоулке

Прокукарекает сосед.

Как часовой из караулки,

Петух откликнется в ответ.

 

Он отзовется словно эхо,

И вот за петухом петух

Отметят глоткою, как вехой,

Восток и запад, север, юг.

 

По петушиной перекличке

Расступится к опушке лес

И вновь увидит с непривычки

Поля и даль и синь небес.

1956

Заморозки

Холодным утром солнце в дымке

Стоит столбом огня в дыму.

Я тоже, как на скверном снимке,

Совсем неотличим ему.

 

Пока оно из мглы не выйдет,

Блеснув за прудом на лугу,

Меня деревья плохо видят

На отдаленном берегу.

 

Прохожий узнается позже,

Чем он пройдет, нырнув в туман.

Мороз покрыт гусиной кожей,

И воздух лжив, как слой румян.

 

Идешь по инею дорожки,

Как по настилу из рогож.

Земле дышать ботвой картошки

И стынуть больше невтерпеж.

1956

Ночной ветер

Стихли песни и пьяный галдеж.

Завтра надо вставать спозаранок.

В избах гаснут огни. Молодежь

Разошлась по домам с погулянок.

 

Только ветер бредет наугад

Все по той же заросшей тропинке,

По которой с толпою ребят

Восвояси он шел с вечеринки.

 

Он за дверью поник головой.

Он не любит ночных катавасий.

Он бы кончить хотел мировой

В споре с ночью свои несогласья.

 

Перед ними – заборы садов.

Оба спорят, не могут уняться.

За разборами их неладов

По дороге деревья толпятся.

1957

Золотая осень

Осень. Сказочный чертог,

Всем открытый для обзора.

Просеки лесных дорог,

Заглядевшихся в озера.

 

Как на выставке картин:

Залы, залы, залы, залы

Вязов, ясеней, осин

В позолоте небывалой.

 

Липы обруч золотой —

Как венец на новобрачной.

Лик березы – под фатой

Подвенечной и прозрачной.

 

Погребенная земля

Под листвой в канавах, ямах.

В желтых кленах флигеля,

Словно в золоченых рамах,

 

Где деревья в сентябре

На заре стоят попарно,

И закат на их коре

Оставляет след янтарный,

 

Где нельзя ступить в овраг,

Чтоб не стало всем известно:

Так бушует, что ни шаг,

Под ногами лист древесный,

 

Где звучит в конце аллей

Эхо у крутого спуска

И дари вишневый клей

Застывает в виде сгустка.

 

Осень. Древний уголок

Старых книг, одежд, оружья,

Где сокровищ каталог

Перелистывает стужа.

1956

Ненастье

Дождь дороги заболотил.

Ветер режет их стекло.

Он платок срывает с ветел

И стрижет их наголо.

 

Листья шлепаются оземь.

Едут люди с похорон.

Потный трактор пашет озимь

В восемь дисковых борон.

 

Черной вспаханною зябью

Листья залетают в пруд

И по возмущенной ряби

Кораблями в ряд плывут.

 

Брызжет дождик через сито.

Крепнет холода напор.

Точно все стыдом покрыто,

Точно в осени – позор.

 

Точно срам и поруганье

В стаях листьев и ворон,

И дожде и урагане,

Хлещущих со всех сторон.

1956

Трава и камни

С действительностью иллюзию,

С растительностью гранит

Так сблизили Польша и Грузия,

Что это обеих роднит.

 

Как будто весной в Благовещенье

Им милости возвещены

Землей – в каждой каменной трещине,

Травой – из-под каждой стены.

 

И те обещанья подхвачены

Природой, трудами их рук,

Искусствами, всякою всячиной,

Развитьем ремесл и наук.

 

Побегами жизни и зелени,

Развалинами старины,

Землей в каждой мелкой расселине,

Травой из-под каждой стены.

 

Следами усердья и праздности,

Беседою, бьющей ключом,

Речами про разные разности,

Пустой болтовней ни о чем.

 

Пшеницей в полях выше сажени,

Сходящейся над головой,

Землей – в каждой каменной скважине,

Травой – в половице кривой.

 

Душистой густой повиликою,

Столетьями, вверх по кусту,

Обвившей былое великое

И будущего красоту.

 

Сиренью, двойными оттенками

Лиловых и белых кистей,

Пестреющей между простенками

Осыпавшихся крепостей.

 

Где люди в родстве со стихиями,

Стихии в соседстве с людьми,

Земля – в каждом каменном выеме,

Трава – перед всеми дверьми.

 

Где с гордою лирой Мицкевича

Таинственно слился язык

Грузинских цариц и царевичей

Из девичьих и базилик.

1956

Ночь

Идет без проволочек

И тает ночь, пока

Над спящим миром летчик

Уходит в облака.

 

Он потонул в тумане,

Исчез в его струе,

Став крестиком на ткани

И меткой на белье.

 

Под ним ночные бары,

Чужие города,

Казармы, кочегары,

Вокзалы, поезда.

 

Всем корпусом на тучу

Ложится тень крыла.

Блуждают, сбившись в кучу,

Небесные тела.

 

И страшным, страшным креном

К другим каким-нибудь

Неведомым вселенным

Повернут Млечный Путь.

 

В пространствах беспредельных

Горят материки.

В подвалах и котельных

Не спят истопники.

 

В Париже из-под крыши

Венера или Марс

Глядят, какой в афише

Объявлен новый фарс.

 

Кому-нибудь не спится

В прекрасном далеке

На крытом черепицей

Старинном чердаке.

 

Он смотрит на планету,

Как будто небосвод

Относится к предмету

Его ночных забот.

 

Не спи, не спи, работай,

Не прерывай труда,

Не спи, борись с дремотой,

Как летчик, как звезда.

 

Не спи, не спи, художник,

Не предавайся сну.

Ты – вечности заложник

У времени в плену.

1956

Ветер (Четыре отрывка о Блоке)

Кому быть живым и хвалимым,

Кто должен быть мертв и хулим,

Известно у нас подхалимам

Влиятельным только одним.

 

Не знал бы никто, может статься,

В почете ли Пушкин иль нет,

Без докторских их диссертаций,

На все проливающих свет.

 

Но Блок, слава Богу, иная,

Иная, по счастью, статья.

Он к нам не спускался с Синая,

Нас не принимал в сыновья.

 

Прославленный не по программе

И вечный вне школ и систем,

Он не изготовлен руками

И нам не навязан никем.

* * *

Он ветрен, как ветер. Как ветер,

Шумевший в имении в дни,

Как там еще Филька-фалетер[8]

Скакал в голове шестерни.

 

И жил еще дед-якобинец,

Кристальной души радикал,

От коего ни на мизинец

И ветреник внук не отстал.

 

Тот ветер, проникший под ребра

И в душу, в течение лет

Недоброю славой и доброй

Помянут в стихах и воспет.

 

Тот ветер повсюду. Он – дома,

В деревьях, в деревне, в дожде,

В поэзии третьего тома,

В «Двенадцати», в смерти – везде.

* * *

Широко, широко, широко

Раскинулись речка и луг.

Пора сенокоса, толока,

Страда, суматоха вокруг.

Косцам у речного протока

Заглядываться недосуг.

 

Косьба разохотила Блока,

Схватил косовище барчук.

Ежа чуть не ранил с наскоку,

Косой полоснул двух гадюк.

 

Но он не доделал урока.

Упреки: лентяй, лежебока!

О детство! О школы морока!

О песни пололок и слуг!

 

А к вечеру тучи с востока.

Обложены север и юг.

И ветер жестокий не к сроку

Влетает и режется вдруг

О косы косцов, об осоку,

 

Резучую гущу излук.

О детство! О школы морока!

О песни пололок и слуг!

Широко, широко, широко

Раскинулись речка и луг.

* * *

Зловещ горизонт и внезапен,

И в кровоподтеках заря,

Как след незаживших царапин

И кровь на ногах косаря.

 

Нет счета небесным порезам,

Предвестникам бурь и невзгод,

И пахнет водой и железом

И ржавчиной воздух болот.

 

В лесу, на дороге, в овраге,

В деревне или на селе

На тучах такие зигзаги

Сулят непогоду земле.

 

Когда ж над большою столицей

Край неба так ржав и багрян,

С державою что-то случится,

Постигнет страну ураган.

 

Блок на́ небе видел разводы.

Ему предвещал небосклон

Большую грозу, непогоду,

Великую бурю, циклон.

 

Блок ждал этой бури и встряски

Ее огневые штрихи

Боязнью и жаждой развязки

Легли в его жизнь и стихи.

1956

Дорога

То насыпью, то глубью лога,

То по прямой за поворот

Змеится лентою дорога

Безостановочно вперед.

 

По всем законам перспективы

За придорожные поля

Бегут мощеные извивы,

Не слякотя и не пыля.

 

Вот путь перебежал плотину,

На пруд не посмотревши вбок,

Который выводок утиный

Переплывает поперек.

 

Вперед то по́д гору, то в гору

Бежит прямая магистраль,

Как разве только жизни в пору

Все время рваться вверх и вдаль.

 

Чрез тысячи фантасмагорий,

И местности и времена,

Через преграды и подспорья

Несется к цели и она.

 

А цель ее в гостях и дома —

Все пережить и все пройти,

Как оживляют даль изломы

Мимоидущего пути.

1957

В больнице

Стояли как перед витриной,

Почти запрудив тротуар.

Носилки втолкнули в машину,

В кабину вскочил санитар.

 

И скорая помощь, минуя

Панели, подъезды, зевак,

Сумятицу улиц ночную,

Нырнула огнями во мрак.

 

Милиция, улицы, лица

Мелькали в свету фонаря.

Покачивалась фельдшерица

Со склянкою нашатыря.

 

Шел дождь, и в приемном покое

Уныло шумел водосток,

Меж тем как строка за строкою

Марали опросный листок.

 

Его положили у входа.

Все в корпусе было полно.

Разило парами иода,

И с улицы дуло в окно.

 

Окно обнимало квадратом

Часть сада и неба клочок.

К палатам, полам и халатам

Присматривался новичок.

 

Как вдруг из расспросов сиделки,

Покачивавшей головой,

Он понял, что из