из особенностей «Процесса» «трансперсональной психодрамой».
Если метод дуэли между интеллектуальным и эмоциональным аспектами психики, названных Хофманом «негативно эмоциональным ребенком» и «юношеским интеллектом», в какой-то мере равнозначен применяемому в гештальт-терапии методу дуэли между угнетателем и угнетаемым, то несомненное достижение Хофмана — использование связанных с телом субперсоналий. В гештальт-терапии культивируется понимание эмоциональной основы физического опыта, тогда как в «Процессе» тело становится действующим лицом внутренней психодрамы и обретает возможность выразить свой опыт поведения и любви, выявляя таким образом уникальные сведения.
Для достижения прощения Хофман применяет своеобразную методологию.
«Подлинное прощение не отвергает гнев, но занимает по отношению к нему твердую позицию. Путь к прощению будет открыт для меня лишь тогда, когда я почувствую вопиющую несправедливость к себе, признаю наличие гонения как такового, опознаю и возненавижу своего гонителя за то, что он причинил мне. Подавленный гнев, ярость и ненависть утратят основу для своего проявления только после вскрытия истоков и процесса развития дурного обращения в раннем детстве. В противном случае они трансформируются в печаль и страдание при виде существующего положения».
Прощение не только не отвергает гнев, но и снимает запретна гнев, который является компонентом обычного, падшего, ограниченного состояния психики. В связи с существованием тесной связи между подавлением чувств и запретом на их проявление катарсис становится важным средством отказа от подавления гнева. В гештальт-терапии и психоаналитической терапии существенно изменился подход к проблеме выражения гнева. «Процесс» упорядочил катарсис агрессии по отношению к родителям, во время которого психодрама квадринити разыгрывается (в форме мощных экспериментальных визуализаций) между юношеским интеллектом, негативно эмоциональным ребенком, духовной самостью и телом (в присутствии духовного руководителя-посредника во внутреннем святилище, которое впитывает и излучает дух), обеспечивая как выражение гнева, так и выражение страдания. Применяется также метод «скандала», то есть систематическое выражение гнева и осуждения указанных эмоциональных ч интеллектуальных особенностей родителей и родительских суррогатов на ранних этапах жизни. При этом главное внимание уделяется личностям родителей и определенным событиям во взаимоотношениях в триаде мать-отец-сын (дочь).
И все же, справедливо ли, что «благодать прощения появляется спонтанно, когда подавленная (потому что запрещенная) ненависть перестает отравлять душу»? Несомненно, прощение может возникнуть, когда ненависть перестанет отравлять душу. Однако, как я полагаю, ядом является ненависть, а не подавленная ненависть. Другими словами, проникновения в суть своей ненависти и свободного выражения гнева для преодоления ненависти еще недостаточно. По моему мнению, для некоторых людей достаточно
отреагировать на страдание и гнев (такой катарсис осуществляется с помощью экспрессивных видов терапии). Для изменения состояния своей психики такому человеку необходим лишь стимул к дальнейшему пониманию в виде страдания и гнева. В иных случаях, однако, можно наблюдать, как «взросление» происходит без реального продвижения в понимании и в изменении психики. В таких случаях стремление человека к углублению опыта в сочетании с противодействием приводит е замене инсайта стремлением к интенсификации опыта. Здесь уместно напомнить известную шутку: «Гештальт-терапевт — это психопат, который учит компульсива (человека, одержимого навязчивой идеей, желанием и т.д.), как стать истериком».
Элис Миллер имеет, очевидно, в виду то, что благодать всепрощения не всегда приходит в процессе психоаналитической терапии: «Свободное выражение чувства обиды на своих родителей — прекрасная возможность достичь своей истинной самости, оживить онемевшие чувства, открыть путь к печали и, если повезет, к примирению» (разрядка автора).
Уникальность терапевтического метода Хофмана состоит в систематичности, направленности и стимулировании процесса перехода посредством понимания от осуждения и обиды к прощению. При этом прощение — путь к состраданию, любви, покою и глубокой радости — не зависит от произвола судьбы. «Процесс квадринити» содержит стратегию, которая может рассматриваться (любым человеком, не знающим о незнании Хофмана) как систематическое применение результатов наблюдения Элис Миллер за лицами, осененными прощением «как некоей благодатью», которая «появляется спонтанно», когда «подавленная ненависть перестает отравлять душу». Ибо, превратившись в печаль, ненависть уступает путь пониманию — «пониманию совершеннолетнего человека, который проник в суть детства своих родителей и, наконец,… зрелого сострадания».
Процесс прощения и сострадания, сопровождающий каждый «разбор жалоб», включает в себя ряд этапов, начинающихся с воссоздания жизни каждого из родителей. Особое внимание уделяется формированию образа родителей в процессе их взросления во время жизни со своими родителями. По мнению Хофмана, если понимание способно привести к прощению, нам необходимо понять, в частности, ранние этапы жизни родителей.
Интеллектуальное и интуитивное воссоздание сопровождается систематической постановкой себя на место родителей в их детстве. Для этого используется идентификация с элементами фантазии и театрального представления, характерных для гештальт-терапии и психодрамы. Следующий этап «Процесса» можно назвать обрядом, ритуалом или направленным созерцанием. Используемый в данном случае тип участия связан с терапией поведения на уровне отношений с использованием фантазии. Речь идет не о намерении изменить поведение по отношению к другому человеку в будущем, а об его изменении непосредственно в данный момент, причем в контролируемой, интернализируемой, психодраматической ситуации. Терапевтическая ситуация заключается теперь не в том, что мы анализируем или выражаем свой опыт, а в том, что мы занимаем определенную позицию, намеренно изменяем нашу склонность. Вряд ли «Процесс» стал эффективным, если бы остался инсайт-терапией, обогащенной методами экспрессивной терапии. Очень важный элемент «Процесса» — стимулирование учета инсайта, применения в жизни всего, что было понято, и ответственного самоконтроля. Работу с фантазией можно рассматривать как подготовку к выполнению после- терапевтической задачи действия в соответствии с нашим пониманием и отказа от моделей поведения и отношений, осознанных как устарелых и дисфункциональных звеньев цепи, навсегда сохраняющей страдание.
Активизация прощения и сострадания к родителям служит достаточной мотивацией для выполнения главной задачи, которую «Процесс» ставит перед человеком после завершения терапии: действия, направленные на восстановление любви к своим родителям. Таким образом, в общей структуре работы процесс прощения играет роль моста между дотерапевтическим состоянием души и послетерапевтической практикой любящей доброты в повседневной жизни. Кроме того, он служит мостом между аналитико-экспрессивной «персональной» и иудео-христианской «трансперсональной» сторонами «Процесса».
Приведенное выше описание «Процесса» ясно показывает, что мы имеем дело с интегративным подходом. В отличие от психоанализа, сохранившего верность единственному методу интерпретации свободных ассоциаций, «Процесс», воплотив в себе существенные достижения психоанализа, вообще не применяет метод свободных ассоциаций, предпочитая ему управляемое погружение в познание ранних этапов развития жизни и личности человека, катарсиса страдания и гнева, а также попытки подавить «эго», то есть обусловленную личность (в смысле духовных традиций), с которой мы привыкли себя идентифицировать. Кроме того, «Процесс» содержит важный элемент психодуховной работы на основе визуализации и творческого воображения.
В «Процессе» используются разные методы, связанные с работой, с визуализацией фантазий и мысленных образов. Впрочем, термин «фантазия», употребляемый в настоящее время в связи с некоторыми методами, представляется не вполне удачным, поскольку он не отражает различия между обычной фантазией и «возвышенной фантазией» мистического опыта. Хофман отказывается называть направленные ряды образов фантазиями, ибо при условии глубокого переживания этих образов воображение оказывается лишь средством для пробуждения опыта иного порядка.
Вызывание духовного руководителя, для чего в «Процессе» имеются соответствующие указания, юнгианец истолковал бы как приглашение к участию в диалоге с внутренним архетипом «мудрого старца» или «мудрой старухи». В то же время Хофман, подобно шаманам и другим религиозным учителям, поощряет отношение к внутреннему руководителю как к некоей сущности, существующей (в отличие от «духовной самости») вне нас.
В настоящее время многие специалисты (как правило, трансперсоналисты) полагают, что за пределами сферы фантазии находится сфера опыта, которая, при выявлении в сознании, опознается обычным умом как нечто, находящееся за его пределами, — архетипический, воображаемый, психический мир, в котором высший ум пребывает подобно тому, как обычный ум пребывает в мире объектов и логических классов. По-видимому, именно в этом глубинном состоянии ум выполняет функцию, связанную с его названием, так как слово ум («mind») происходит от санскритского слова «manas», которое соотносится как с человеком («man»), так и с луной («moon»). Такая изначальная соотнесенность этих двух понятий позволяет видеть в уме человека восприимчивую луну, обращенную к свету духовного солнца.
Независимо от теоретической справедливости или несправедливости гипотезы о взаимосвязи между мистическим опытом и одержимостью (включая высокое вдохновение), с одной стороны, и чем-то запредельным для человеческой психики, с другой стороны, я полагаю, что с практической точки зрения это утверждение справедливо, поскольку именно интеллектуальная точка зрения вызывает проявление супраинтеллектуального, протоархетипического, духовного мира «творческого воображения».
Ни одна религия не утверждает: «Представь себе Бога и беседуй с этим образом». Напротив, указывая на нечто запредельное для человеческой самости — трансцендентное Ты, Святой Другой — различные школы традиционной духовности доказали возможность реализации вы званного таким образом опыта. Вообще говоря, способность погружаться в символы, входя таким образом в созерцательные состояния, идет рука об руку с точкой зрения, согласно которой символы следует рассматривать не просто как символы, а скорее как то, что они символизируют.
Благодаря способности символов занимать место символизируемого ими опыта (основа того, что г-жа Сехешайе назвала «символической реализацией»), некоторые ряды мысленных образов могут служить средствами передачи опыта. Такие «фантазии» можно рассматривать как обряды или ритуалы. В «Процессе» эта особенность играет очень важную функцию на заключительном занятии, когда клиент получает указание представить себе пуповины, соединенные с особенностями негативного поведения, которые уже были исследованы клиентом в самом себе и в своих родителях. Мысленное обрывание этих пуповин пробуждает решимость и желание отделить себя от всей негативности, выявленной с помощью предыдущего анализа интроекций отца и матери. Как и прощение, этот процесс представляет собой направленную медитацию, позволяющую изменить отношения человека с помощью символического обрывания пуповин. При этом символ используется как средство достижения более глубокого опыта, а в человеке пробуждается желание воспользоваться этим средством.
Аналогичным примером символической алхимии служит «рециркуляция», то есть процесс визуализации, который объединяет трансперсональные и аналитические элементы и входит в послетерапевтическое задание человека.
Я замечал, что прошедший терапевтический курс человек обретает безмерную веру в свое полное исцеление. Более правильно, по-видимому, видеть в «Процессе» начало того, что будет полностью достигнуто после продолжительных разногласий между обусловленной личностью человека и вновь приобретенным послетерапевтическим намерением. Поэтому я рассматриваю «Процесс квадринити» как ознакомление с новым отношением, которое выводит человека на путь повседневной внутренней работы, обеспечивает его мотивацией, необходимой перспективой и психотерапевтическими методами для работы над собой. Моя прежняя критика притязаний «Процесса» на исцеление стала более умеренной, когда я признал, что, поддерживая в человеке ощущение исцеления, терапевт применяет в нужный момент очень эффективный метод: побуждает человека отказаться от занятости собой, характерной для психотерапевтической процедуры, и таким образом занять позицию избыточности. Кроме того, «Процесс» побуждает человека отказаться от психотерапевтической зависимости и, что, по словам Боба Хофмана, самое главное, — от стремления быть, чтобы просто быть. Однако со
