желанью

И нет силков, нет гибельного жала:

Однако в нашей нынешней неволе,

Когда невзгоды наши столь суровы,

Что гибель неизбежна в нашей доле,

Утешиться мы, бедные, готовы:

Тот, кто поймал доверчивых дотоле,

Влачит наитягчайшие оковы.

Когда часы делящая планета

Вновь обретает общество Тельца,

Природа видом радует сердца,

Сияньем огненных рогов согрета.

И холм и дол – цветами все одето,

Звенят листвою свежей деревца,

Но и в земле, где ночи нет конца,

Такое зреет лакомство, как это.

В тепле творящем польза для плода.

Так, если солнца моего земного

Глаза-лучи ко мне обращены,

Что ни порыв любовный, что ни слово

То ими рождено, но никогда

При этом я не чувствую весны.

Колонна благородная, залог

Мечтаний наших, столп латинской чести,

Кого Юпитер силой грозной мести

С достойного пути столкнуть не смог,

Дворцов не знает этот уголок,

И нет театра в этом тихом месте,

Где радостно спускаться с Музой вместе

И подниматься на крутой отрог.

Все здесь над миром возвышает разум,

И соловей, что чуткий слух пленяет,

Встречая пеньем жалобным рассвет,

Любовной думой сердце наполняет;

Но здешние красоты меркнут разом,

Как вспомню, что тебя меж нами нет.

Коль жизнь моя настолько терпелива

Пребудет под напором тяжких бед,

Что я увижу вас на склоне лет:

Померкли очи, ясные на диво,

И золотого нет в кудрях отлива,

И нет венков, и ярких платьев нет,

И лик игрою красок не согрет,

Что вынуждал меня роптать пугливо,

Тогда, быть может, страх былой гоня,

Я расскажу вам, как, лишен свободы,

Я изнывал все больше день от дня,

И если к чувствам беспощадны годы,

Хотя бы вздохи поздние меня

Пускай вознаградят за все невзгоды.

Когда в ее обличий проходит

Сама Любовь меж сверстниц молодых,

Растет мой жар, – чем ярче жен других

Она красой победной превосходит.

Мечта, тот миг благословляя, бродит

Близ мест, где цвел эдем очей моих.

Душе скажу: «Блаженство встреч таких

Достойною ль, душа, тебя находит?

Влюбленных дум полет предначертан

К Верховному, ея внушеньем, Благу.

Чувств низменных – тебе ль ласкать обман?

Она идти к пределу горних стран

Прямой стезей дала тебе отвагу:

Надейся ж, верь и пей живую влагу».

Я шаг шагну – и оглянусь назад.

И ветерок из милого предела

Напутственный ловлю… И ношу тела

Влачу, усталый, дале – рад не рад.

Но вспомню вдруг, каких лишен отрад,

Как долог путь, как смертного удела

Размерен срок, – и вновь бреду несмело,

И вот – стою в слезах, потупя взгляд.

Порой сомненье мучит: эти члены

Как могут жить, с душой разлучены?

Она ж – все там! Ей дом – все те же стены!

Амур в ответ: «Коль души влюблены,

Им нет пространств; земные перемены

Что значат им? Они, как ветр, вольны».

Пустился в путь седой как лунь старик

Из отчих мест, где годы пролетели;

Родные удержать его хотели,

Но он не знал сомнений в этот миг.

К таким дорогам дальним не привык,

С трудом влачится он к заветной цели,

Превозмогая немощь в древнем теле:

Устать устал, но духом не поник.

И вот он созерцает образ в Риме

Того, пред кем предстать на небесах

Мечтает, обретя успокоенье.

Так я, не сравнивая вас с другими,

Насколько это можно – в их чертах

Найти стараюсь ваше отраженье.

Вздыхаю, словно шелестит листвой

Печальный ветер, слезы льются градом,

Когда смотрю на вас печальным взглядом,

Из-за которой в мире я чужой.

Улыбки вашей видя свет благой,

Я не тоскую по иным усладам,

И жизнь уже не кажется мне адом,

Когда любуюсь вашей красотой.

Но стынет кровь, как только вы уйдете,

Когда, покинут вашими лучами,

Улыбки роковой не вижу я.

И, грудь открыв любовными ключами,

Душа освобождается от плоти,

Чтоб следовать за вами, жизнь моя.

Я в мыслях там, откуда свет исходит,

Земного солнца несказанный свет,

Затмившего от взора белый свет,

И сердце в муках пламенных исходит.

Отсюда и уверенность исходит,

Что близок час, когда покину свет.

Бреду сродни утратившему свет,

Кто из дому невесть зачем исходит.

Но, смерти на челе неся печать,

Любовную храню от смерти жажду,

И, чтоб людей сочувственному плачу

Не обрекать, безмолвия печать

Уста мои сомкнула: я не жажду,

Чтобы другие знали, как я плачу.

Есть существа, которые глядят

На солнце прямо, глаз не закрывая;

Другие, только к ночи оживая,

От света дня оберегают взгляд.

И есть еще такие, что летят

В огонь, от блеска обезумевая:

Несчастных страсть погубит роковая;

Себя недаром ставлю с ними в ряд.

Красою этой дамы ослепленный,

Я в тень не прячусь, лишь ее замечу,

Не жажду, чтоб скорее ночь пришла.

Слезится взор, однако ей навстречу

Я устремляюсь, как завороженный,

Чтобы в лучах ее сгореть дотла.

О вашей красоте в стихах молчу

И, чувствуя глубокое смущенье,

Хочу исправить это упущенье

И к первой встрече памятью лечу.

Но вижу – бремя мне не по плечу,

Тут не поможет все мое уменье,

И знает, что бессильно, вдохновенье,

И я его напрасно горячу.

Не раз преисполнялся я отваги,

Но звуки из груди не вырывались.

Кто я такой, чтоб взмыть в такую высь?

Не раз перо я подносил к бумаге,

Но и рука, и разум мой сдавались

На первом слове. И опять сдались.

Не раз, моя врагиня дорогая,

Я в знак того, что боя не приму,

Вам сердце предлагал, но вы к нему

Не снизошли, гордыне потакая.

О нем мечтает, может быть, другая,

Однако тщетно, не бывать тому:

Я не хозяин сердцу своему,

Отринутое вами отвергая.

Когда оно, отторгнутое мной,

Чужое вам, не может быть одно,

Равно как предпочесть другие двери,

Утратит путь естественный оно,

Мне кажется, и этому виной

Мы будем оба – правда, в разной мере.

Когда бы мне листвою горделивой,

Которая для молний под запретом,

Днесь был венец дарован, как поэтам,

Увенчанным хвалою справедливой,

Богинь почтил бы верностью счастливой

Я сам, хоть грешный век враждебен в этом,

Но мой недуг перечит всем заветам,

Запечатленным первою оливой;

Не столь горюч песок в пустыне знойной,

Небесными расплавленный лучами,

Как я в моей печали недостойной:

Утрат моих не скрою перед вами:

Ищите влаги более спокойной,

Чем слезный ток, отравленный очами.

Амур скорбел – и ничего другого

Не оставалось мне, как плакать с ним,

Когда, найдя, что он невыносим,

Вы отвернулись от него сурово.

Но вот я вижу вашу душу снова

На истинном пути, так воздадим

Хвалу Тому, кто внял мольбам моим,

Кто слышит наше праведное слово.

И если, как нарочно, там и тут

Вершины или пропасти опять

Топтаться вынуждают вас на месте,

То лишь затем, чтоб вы могли понять,

Не отступая, сколь тернист и крут

Подъем, ведущий смертных к высшей чести.

Я счастлив больше, чем гребцы челна

Разбитого: их шторм загнал на реи

И вдруг земля, все ближе, все яснее,

И под ногами наконец она;

И узник, если вдруг заменена

Свободой петля скользкая на шее,

Не больше рад: что быть могло глупее,

Чем с повелителем моим война!

И вы, певцы красавиц несравненных,

Гордитесь тем, кто вновь стихом своим

Любовь почтил, – ведь в царствии блаженных

Один раскаявшийся больше чтим,

Чем девяносто девять совершенных,

Быть может, здесь пренебрегавших им.

Благой король, на чьем челе корона

Наследная, готов громить врага

И обломать поганые рога

Безжалостным сатрапам Вавилона.

И с нетерпеньем ждет родное лоно,

Что Божий самый ревностный слуга

На тибрские вернется берега,

Не претерпевши на пути урона.

Не бойся, что тебе готовят ков:

Твой нежный агнец истребит волков

Пусть каждый хищник станет осторожен!

Так воплоти мечту сегодня в явь

И Рим в его надеждах не оставь:

Христу во славу меч достань из ножен!

Высокая душа, что свой уход

До времени в иную жизнь свершает,

Получит сан, какой ей подобает,

И в лучшей части неба мир найдет;

Мне Марсом и Венерой ли взойдет

Она звездою, – солнце утеряет

Свой блеск, узрев, как жадно обступает

Ее блаженных духов хоровод;

Четвертую ли сферу над главою

Она увидит, – в троице планет

Не будет ей подобных красотою;

На пятом небе ей приюта нет,

Но, выше взмыв, она затмит собою

Юпитера и звезд недвижных свет.

Чем ближе мой последний, смертный час,

Несчастий человеческих граница,

Тем легче, тем быстрее время мчится,

Зачем же луч надежды не погас!

Внушаю мыслям: – Времени у нас

Не хватит о любви наговориться:

Земная тяжесть в землю возвратится,

И мы покой узнаем в первый раз.

В небытие, как плоть, надежда канет,

И ненависть и страх, и смех и слезы

Одновременно свой окончат век,

И нам при этом очевидно станет,

Как часто вводят в заблужденье грезы,

Как может в призрак верить человек.

Уже заря румянила восток,

А свет звезды, что немила Юноне,

Еще сиял на бледном небосклоне

Над полюсом, прекрасен и далек;

Уже старушка вздула огонек

И села прясть, согрев над ним ладони,

И, помня о неписаном законе,

Любовники прощались – вышел срок,

Когда моя надежда, увядая,

Не прежнею пришла ко мне дорогой,

Размытой болью и закрытой сном,

И как бы молвила, едва живая:

«Не падай духом, не смотри с тревогой.

Твой взор еще увидит жизнь в моем».

Коль скоро, Аполлон, прекрасный пыл

Досель в тебе не знает оскуденья

И золотые кудри от забвенья

Поныне ты любовно сохранил,

От стужи, от других враждебных сил,

Что твоего трепещут появленья,

Защитой будь священного растенья,

Где цепкий клей, как видишь, не застыл.

Любовной грезой вдохновясь, как в пору,

Когда ты жил среди простого люда,

Прогнав туман, яви погожий день,

И чудо нашему предстанет взору:

Она сидит на травке – наше чудо,

Сама сплетая над собою сень.

Задумчивый, медлительный, шагаю

Пустынными полями одиноко;

В песок внимательно вперяя око,

След человека встретить избегаю.

Другой защиты от людей не знаю:

Их любопытство праздное жестоко,

Я ж, холоден к житейскому до срока,

Всем выдаю, как изнутри пылаю.

И ныне знают горы и долины,

Леса и воды, как сгорает странно

Вся жизнь моя, что недоступна взорам.

И пусть пути все дики, все пустынны,

Не»скрыться мне: Амур здесь постоянно,

И нет исхода нашим разговорам.

Поверить бы, что смерть меня спасет

От злой любви, и не давать поруки,

Что на себя не наложу я руки

И не сложу любовных мыслей гнех!

Но знаю – это был бы переход

От слез к слезам, от муки к новой муке,

И, с жизнью приготовившись к разлуке,

Я – ни назад ни шагу, ни вперед.

Для роковой стрелы пора приспела,

И я ее за счастие почту,

Не сомневаясь в точности прицела.

О чем еще Любовь просить и ту,

Что для меня белил не пожалела?

И как пробить мольбами тухоту?

Нет, Орсо, не рекам, бегущим с гор,

Не веткам, что густую сень соткали,

И не туманам, застелившим дали,

И не озерам, не холмам в укор

Я начинаю этот разговор,

Они б моим глазам не помешали,

Не в них моя беда, но в покрывале,

Которое сокрыло милый взор.

И то, что долу, волею гордыни

Иль скромности, опущен вечно он,

Влечет меня к безвременной кончине.

И, наконец, на боль я обречен

Рукой лилейной, чуждой благостыни,

Препоной взгляду меж других препон.

Меня страшит немилосердный взгляд,

Где, надо мною власть себе присвоив,

Живет Амур, – и, как шалун побоев,

Бегу очей, что смерть мою таят.

И нет вершин, и нет таких преград,

Какие воля не возьмет, усвоив,

Что незачем изображать героев,

Когда свести в могилу нас хотят.

Из страха вновь себя подвергнуть казни,

Я отложить пытался нашу встречу

И, несомненно, заслужил упрек.

Но в оправдание свое замечу,

Что если я не уступил боязни,

То это – верности моей залог.

Когда Амур иль Смерть в средине слова

Начатой мною ткани не порвут,

Когда, освободясь от цепких пут,

Рассказы сочетать сумею снова,

Быть может, с речью времени былого

Речь наших дней сплетет искусный труд

И люди весть до Рима донесут

Страшусь сказать! – о том, как это ново.

Но часто мне для моего труда

Недостает благословенных нитей,

Которые мне Ливии мог бы дать.

По-дружески мне руку протяните

(Вы не бывали жадны никогда),

Чтоб мог и я прекрасное создать.

Когда из рощи Дафна прочь уйдет

Горнило вспыхнет в кузнице Вулкана:

За тяжкий труд кузнец берется рьяно

И стрелы для Юпитера кует.

Бушует снег, и намерзает лед,

Померк июль под натиском бурана,

Спустился Феб за пелену тумана

И вдалеке свою подругу ждет.

Злокозненные звезды Ориона

В открытом море губят корабли.

Сатурн