(так пишет Ксенофонт); и Аристофан насмехается в комедии, будто он слабую речь делает сильной. Фаворин[186 — Ритор II в. н. э,] в «Разнообразном повествовании» говорит, будто Сократ со своим учеником Эсхином первыми занялись преподаванием риторики; о том же пишет Идоменей в книге «О сократиках».
Он первым стал рассуждать об образе жизни и первым из философов был казнен по суду. Аристоксен, сын Спинфара, уверяет, что он даже наживался на перекупках; вкладывал деньги, собирал прибыль, тратил ее и начинал сначала.
Освободил его из мастерской и дал ему образование Критон, привлеченный его душевной красотой (так пишет Деметрий Византийский)[187 — Историк III в. н. э. Далее (как и до этого) анекдоты и предания, имеющие какие-то основания, мешаются с небылицами.]. Поняв, что философия физическая нам безразлична, он стал рассуждать о нравственной философии по рынкам и мастерским, исследуя, по его словам,
Что у тебя и худого и доброго в доме случилось.[188 — Гомер. «Одиссея». IV, 392.]
Так как в спорах он был сильнее, то нередко его колотили и таскали за волосы, а еще того чаще осмеивали и поносили; но он принимал все это, не противясь. Однажды, даже получив пинок, он и это стерпел, а когда кто-то подивился, он ответил: «Если бы меня лягнул осел, разве стал бы я подавать на него в суд?» Все это сообщает Деметрий Византийский.
В противоположность большинству философов он не стремился в чужие края — разве что если нужно было идти в поход. Все время он жил в Афинах и с увлечением спорил с кем попало не для того, чтобы переубедить их, а для того, чтобы доискаться до истины. Говорят, Еврипид дал ему сочинение Гераклита и спросил его мнение; он ответил: «Что я понял — прекрасно; чего не понял, наверное, тоже; только, право, для такой книги нужно быть делосским ныряльщиком»[189 — Остров Делос славился искусными водолазами.].
Он занимался телесными упражнениями и отличался добрым здоровьем. Во всяком случае, он участвовал в походе под Амфиполъ, а в битве при Делии спас жизнь Ксенофонту, подхватив его, когда тот упал с коня. Среди повального бегства афинян он отступал, не смешиваясь с ними, и спокойно оборачивался, готовый отразить любое нападение. Воевал он и при Потидее (поход был морской, потому что пеший путь закрыла война); это там, говорят, он простоял, не шевельнувшись, целую ночь, и это там он получил награду за доблесть, но уступил ее Алкивиаду — с Алкивиадом он находился даже в любовных отношениях, говорит Аристигш[190 — Философ из Кирены (ок. 435–355), ученик Сократа; насчет любовной связи с Алкивиадом — крайне сомнительно.] в IV книге «О роскоши древних». В молодости он с Архелаем ездил на Самос (так пишет Ион Хиосский), был и в Дельфах (так пишет Аристотель), а также на Истме (так пишет Фаворин в I книге «Записок»).
Он отличался твердостью убеждений и приверженностью к демократии. Это видно из того, что он ослушался Крития с товарищами, когда они велели привести к ним на казнь Леонта Саламинского, богатого человека; он один голосовал за оправдание десяти стратегов; а имея возможность бежать из тюрьмы, он этого не сделал и друзей своих, плакавших о нем, упрекал, обращая к ним в темнице лучшие свои речи.
Он отличался также достоинством и независимостью. Однажды Алкивиад (по словам Памфилы в VII книге «Записки») предложил ему большой участок земли, чтобы выстроить дом; Сократ ответил: «Если бы мне нужны были сандалии, а ты предложил бы мне для них целую бычью кожу, разве не смешон бы я стал с таким подарком?» Часто он говаривал, глядя на множество рыночных товаров: «Сколько же есть вещей, без которых можно жить!» И никогда не уставал напоминать такие ямбы:
На сцене хороши, а в жизни ни к чему.[191 — Стихи Филемона, поэта III в. н. э.]
К Архелаю Македонскому, к Скопасу Краннонскому, к Еврилоху Ларисейскому, он относился с презрением, не принял от них подарков и не поехал к ним. И он держался настолько здорового образа жизни, что, когда Афины охватила чума, он один остался невредим.
По словам Аристотеля, женат он был дважды: первый раз — на Ксантиппе, от которой, у него был сын Лампрокл, и во второй раз — на Мирто, дочери Аристида Справедливого[192 — Афинский государственный деятель (ок. 500 — ок. 467).], которую он взял без приданого и имел от нее сыновей Софрониска и Менексена. Другие говорят, что Мирто была его первой женой, а некоторые (в том числе Сатир и Иероним Родосский) — что он был женат на обеих сразу[193 — Такого рода рассказики чем-то напоминают байки старушек у подъездов. О них (этих байках) сообщает и Плутарх («Аристид», XXVII), но не верит в них. (См. также Предисловие).]; по их словам, афиняне, желая возместить убыль населения, постановили, чтобы каждый гражданин мог жениться на одной женщине, а иметь детей также и от другой, — так поступил и Сократ.
Он умел не обращать внимания на насмешников. Своим простым житьем он гордился, платы ни с кого не спрашивал. Он говорил, что лучше всего ешь тогда, когда не думаешь о закуске, и лучше всего пьешь, когда не ждешь другого питья: чем меньше человеку нужно, тем ближе он к богам. Это можно заключить и по стихам комедиографов, которые сами не замечают, как их насмешки оборачиваются ему в похвалу. Так, Аристофан пишет:
Человек! Пожелал ты достигнуть у нас озарения мудрости высшей,
О, как счастлив, как славен ты станешь тогда среди эллинов всех и афинян,
Если памятлив будешь, прилежен умом, если есть в тебе сила терпенья,
И, не зная усталости, знанья в себя ты вбирать будешь, стоя и лежа,
Холодая, не будешь стонать и дрожать, голодая, еды не попросишь,
От попоек уйдешь, от обжорства бежишь, не пойдешь по пути безрассудства…[194 — «Облака». 411–416.]
И Амипсий[195 — Комедиограф.] выводит его на сцену в грубом плаще с такими словами:
— Вот и ты, о Сократ, меж немногих мужей самый лучший и самый пустейший!
Ты отменно силен! Но скажи, но открой: как добыть тебе плащ поприличней?
— По кожевничьей злобе на плечи мои я надел это горькое горе.
— Ах, какой человек! Голодает, чуть жив, но польстить ни за что не захочет!
Тот же гордый и возвышенный дух его показан и у Аристофана в следующих словах:
Ты же тем нам приятен, что бродишь босой, озираясь направо, налево, Что тебе нипочем никакая беда, — лишь на нас ты глядишь, обожая[196 — «Облака». 363–364.].
Впрочем, иногда, применительно к обстоятельствам, он одевался и в лучшее платье — например, в Платоновом «Пире» по дороге к Агафону.
Он одинаково умел как убедить, так и разубедить своего собеседника. Так, рассуждая с Теэтетом о науке, он, по словам Платона, оставил собеседника божественно одухотворенным; а рассуждая о благочестии с Евтифроном, подавшим на отца в суд за убийство гостя, он отговорил его от этого замысла; также и Лисия[197 — Знаменитый оратор (ок. 445–380). (См. Предисловие).] обратил он к самой высокой нравственности. Дело в том, что он умел извлекать доводы из происходящего. Он помирил с матерью сына своего Лампрокла, рассердившегося на нее (как о том пишет Ксенофонт); когда Главкон, брат Платона, задумал заняться государственными делами, Сократ разубедил его, показав его неопытность (как пишет Ксенофонт), а Хармида, имевшего к этому природную склонность, он, наоборот, ободрил. Даже стратегу Ификрату он придал духу, показав ему, как боевые петухи цирюльника Мидия налетают на боевых петухов Каллия. Главконид[198 — Лицо неизвестное.] говорил, что городу надо бы содержать Сократа [как украшение], словно фазана или павлина.
Он говорил, что это удивительно: всякий человек без труда скажет, сколько у него овец, но не всякий сможет назвать, скольких он имеет друзей, — настолько они не в цене. Посмотрев, как Евклид[199 — Философ (ок. 444–366), ученик Сократа, основатель школы мегариков («Все существующее — благо»).] навострился в словопрениях, он сказал ему: «С софистами, Евклид, ты сумеешь обойтись, а вот с людьми — навряд ли». В подобном пустословии он не видел никакой пользы, что подтверждает и Платон в «Евтидеме». Хармид предлагал ему рабов, чтобы жить их оброком, но он не принял; и даже к красоте Алкивиада, по мнению некоторых, он остался равнодушным. А досуг он восхвалял как драгоценнейшее достояние (о том пишет и Ксенофонт в «Пире»).
Он говорил, что есть одно только благо — знание и одно только зло невежество. Богатство и знатность не приносят никакого достоинства напротив, приносят лишь дурное. Когда кто-то сообщил ему, что Антисфен[200 — Философ (ок. 444–366), ученик Сократа, основатель школы киников (см. Послесловие).] родился от фракиянки, он ответил: «А ты думал, что такой благородный человек мог родиться только от полноправных граждан?»[201 — Спокойно-приязненное отношение Сократа к метекам (переселенцам), тем, кто формально не мог считать себя коренными жителями Аттики, и вообще к чужакам, хорошо известно. Аристотель пишет: «…нужно обращать внимание и на то, среди кого произносится похвала, потому что, по выражению Сократа, нетрудно восхвалять афинян среди афинян же» («Риторика». I, 8, 13676).] А когда Федон, оказавшись в плену, был отдан в блудилище, то Сократ велел Критону его выкупить и сделать из него философа. Уже стариком он учился играть на лире: разве неприлично, говорил он, узнавать то, чего не знал? Плясал он тоже с охотою, полагая, что такое упражнение полезно для крепости тела (так пишет и Ксенофонт в «Пире»).
Он говорил, что его демоний предсказывает ему будущее; что хорошее начало не мелочь, хоть начинается и с мелочи; что он знает только то, что ничего не знает; говорил, что те, кто задорого покупают скороспелое, видно, не надеются дожить до зрелости. На вопрос, в чем добродетель юноши, он ответил: «В словах: ничего сверх меры»[202 — Афоризм, приписываемый одному из семи великих мудрецов (по одной версии Клеобулу, по другой — Солону).]. Геометрия, по его выражению, нужна человеку лишь настолько, чтобы он умел мерить землю, которую приобретает или сбывает. Когда он услышал в драме Еврипида такие слова о добродетели:
…Не лучше ль
Пустить ее на произвол судьбы…[203 — «Электра». Ст. 379.]
то он встал и вышел вон: не смешно ли, сказал он, что пропавшего раба мы не ленимся искать, а добродетель пускаем гибнуть на произвол судьбы? Человеку, который спросил, жениться ему или не жениться, он ответил: «Делай, что хочешь, — все равно раскаешься». Удивительно, говорил он, что ваятели каменных статуй бьются над тем, чтобы камню придать подобие человека, и не думают о том, чтобы самим не быть подобием камня. А молодым людям советовал он почаще смотреть в зеркало:
