более позднее /чем бытие/, и если оно употребляется в приложении к ноуменам, то лишь для указания, что они бытие свое имеют от другого начала и что прежде всего само бытие, существование происходит от того первого начала. Строго говоря, к области природы должно относить лично то, что появляется и есть во времени, а потому даже к бытию нельзя прилагать этого выражения /оно таково, каким сделала его природа/, насколько нельзя сказать, что бытие не само по себе существует, ибо сказать, что бытие имеет существование от чего-нибудь другого /от природы/, значит отрицать, что оно существует само через себя. Наконец, еще менее о первом начале можно сказать, «оно таково, каким ему пришлось, случилось быть, — нельзя одинаково, как тогда, когда оно мыслится само в себе — так и тогда, когда рассматривается по отношению ко всему прочему, ибо контингенция, случайность может иметь место лишь в области множества таких вещей, из коих каждая, будучи известной сущностью, подвергается разным случайностям /от каждой другой/. И как это, спрашивается, могло бы случиться что-нибудь с тем началом и относительно которого не имеет даже смысла вопрос, как оно появилось? И в самом деле как? — уж не случайность ли, не судьба ли определила ему быть /тем, что оно есть/? Но ведь тогда /ни прежде его, ни одновременно с ним/ не было еще ни того, что называется судьбой, ни того, что называется автоматичностью /беспричинностью, случайностью/; а кроме того та и другая сами зависят всегда от чего-нибудь другого /как от своей причины/ и потому имеют место лишь в вещах происшедших и происходящих /во времени/. 9. Если же кто-нибудь все-таки стал бы утверждать случайность Первого начала, того мы спросили бы, что же собственно разумеет он тут под случайностью? То ли, что Первое начало имеет известную природу и силу, сообразно со случаем, так что если бы случилось ему получить другую природу, то оно все-таки оставалось бы таким же началом, каким и было, и если бы пришлось ему стать худшим, менее совершенным, то оно все-таки продолжало бы действовать сообразно со свое сущностью? Против такого допущения следует поставить на вид, что с началом всех вещей ничто подобное не может случиться, — не только то, чтобы оно стало худшим, но и то, чтобы оно стало благом как-нибудь иначе /чем как оно есть/ т.е., как нечто нуждающееся /во благе/. Так как начало всего должно быть превосходнейшим всего того, что после него следует, то оно есть определенное в том смысле, что оно есть единственное в своем роде и уединенное, а вовсе не в том, что оно определяется необходимостью, так как и необходимости то никакой не существовало прежде его; — необходимость имеет место только уже в тех сущностях, которые после и ниже его, да и в них, она вовсе не имеет чего-либо похожего на принуждение, насилие. Итак, если Первое начало есть единственное и единственным образом, то это единственное есть через самое себя; оно есть такое, а не иное, потому что таким ему следовало быть; оно таково вовсе не потому, что так пришлось, случилось, а потому что так должно было быть, и так как оно есть, то, что после него должно было получить бытие. Повторяем, оно таково, каково есть, вовсе не случайно и акцидентально, а потому что таким ему следовало быть, — хотя, впрочем, термин «следовало», не выражает тут вполне существа дела. Чтобы иметь истинное понятие о нем, другие существа /т.е. мы, люди/ должны терпеливо ожидать, пока не явится им этот их Царь и тогда только мыслить его таким, каким он есть в самом себе, не в каком-либо случайном явлении, — как истинного царя, как истинное начало, как истинное Благо. О нем нельзя даже говорить, что его энергия сообразуется с благом, ибо это намекало бы на его подчиненность другому началу; можно же и должно говорить лишь одно, что оно есть единственное то, что есть или что оно не сообразуется с Благом, а есть само Благо. Строго говоря, даже о сущем нельзя сказать, что оно случайное, ибо хотя с сущим и может пожалуй что-нибудь случиться, но само-то существо уже никак не может случиться, ни вследствие встречи с чем-нибудь другим появиться и стать тем, что оно /прежде этого/ есть, ибо сама природа сущего состоит в том, что оно есть сущее /а не случившееся/. А если так, то кто дерзнет считать случайным то начало, которое выше даже сущего, и которому сущее обязано бытием своим? Ведь и сущее не есть как-то случившееся, а есть существующее так, как оно есть, именно с одной стороны — как сущность, субстанциальность, самим бытием своим выражающая то, что она есть, а с друго — как ум, который тоже есть то, что есть, а то иначе пожалуй кто-нибудь и о самом уме мог бы сказать, что он таков случайно, как будто ум может быть чем-нибудь иным, и не тем только, что составляет природу или сущность ума. Ведь только тогда, если существо не выступает из самого себя, ни на одну йоту не уклоняется от себя , с полной смелостью можно говорить о нем, — оно есть то, что есть. Поэтому, что же должен сказать тот, кто, поднявшись мыслью выше даже этого сущего /сущности и ума/, станет созерцать само высочайшее /начало/? Неужели, видя его таковым /как он есть/ другой образ бытия не попался ему случайно, то и этот в нем не случаен, вообще потому, что первое начало абсолютно исключает из себя всякую случайность. Оно просто есть так, никак не иначе, а только так. Впрочем, даже слово «так» не совсем тут кстати, насколько может намекать, что первое начало есть то-то, нечто определенное. Поэтому, когда вы мыслите первое начало, то не говорите о нем, ни что оно есть, ни что оно не есть так-то, а то иначе низведете его в ряд тех вещей, из коих одна есть то, другая — это, между тем как оно есть совсем иное помимо всех таких вещей. Когда вы созерцаете это бесконечное, неопределимое начало, то можете обозначать, определять именами все вещи, которые после него, но его выделяйте из ряда этих вещей и представляйте его как такую всеобъемлющую абсолютно-властную над собой силу, которая есть то, чем она хочет быть, даже более этого, которая даже способность хотеть — волю отстраняет от себя и отдает другим существам, потому, что сама будучи выше всякого желания, предоставляет желания тому, что ниже ее; о не нельзя даже сказать, что она сперва пожелала и согласно с желанием стала тем, кто есть и уже тем более ничто другое не могло определить ее быть тем, что она есть.
10. А кто держится того мнения, будто первое начало таково, каково есть, только потому что так случилось, — того мы спросим: а как же можно было бы доказать ложность гипотезы случая, если допустить, что гипотеза эта ложная, или /иначе говоря/ кто, или что в таком разе могло или должно было бы уничтожить всякую случайность /в мире/? Ведь, если допустить, что есть некая такая природа, которая может это сделать, то с такой природой уже никоим образом не совместима случайность, потому что если бы даже сама она, долженствующая освободить от случайности все прочее, подчинена была случаю, тогда разве был бы во всем прочем где-либо такой пункт, где не властвовал бы чисты случай?! Между тем первое начало всех вещей и само собой понятно, что наблюдаемый в них разумосообразный порядок никоим образом не может быть приписан простому случаю, а должен быть изъясняем из довлеющей причины, потому что случай имеет место всегда только там, где не видно никакого предначертанного плана и никакой внутренней связи, а замечается лишь простое сцепление /явлений/. А если так, то разве мыслимо, чтобы верховное начало всякого разума, всякого порядка, всякой меры было обязано бытием своим случаю?! Случай, пожалуй, силен многое совершить, но произвести разум, смысл, порядок, — это выше его сил. Так как случай представляет прямую противоположность разума, то как это мог бы он стать творцом разума?! А если он бессилен был произвести ум, то уже тем более не мог произвести то начало, которое выше даже ума, не мог потому, что не имел из чего произвести, так как сам еще не существовал, да и всегда ему не было и нет места в мире вечно-сущего. Итак, поскольку ничего нет прежде Бога, поскольку Бог есть первое начало, то на нем мы должны остановиться и вместо того, чтобы еще далее вести речь о нем, мы можем спрашивать лишь о всем том, что после него, как оно произошло; о Нем же спрашивать, как он произошел, совсем неуместно, потому что он и не происходил, а есть поистине непроисшедший. Однако, если он не произошел, а /от вечности/ есть то, что есть, то не значит ли это, что Он не властен над своим существом. А если он не властен над своим существом, если будучи тем, что есть, он не сам себе дает какое ему угодно бытие, а лишь пользуется таким, какое имеет, то не значит ли это, что он по необходимости есть то что есть, и что он не мог и не может быть иным, чем есть? На это мы ответим так: он есть то, что есть даже не потому, что не мог бы быть иным, а потому, что только будучи таковым, каков есть, он есть совершеннейшее существо. В самом деле, если с одно стороны не всегда в воле и власти /разумно-свободного существа/ стать лучшим, то с другой стороны ничто постороннее не может воспрепятствовать /ему/ стать худшим., — не изменяет его, то это вовсе не потому, что что-либо препятствует этому, а единственно потому, что так ему угодно и что то в его власти, и как невозможность для Него сделаться худшим вовсе не есть признать Его бессилия, насколько Он единственно сам по себе и через себя не допускает умаления своего совершенства, так напротив, переизбыток своей силы и власти он являет в том, что не направляется ни на что другое, а только на самого себя, и вместо того, чтобы зависеть от какой-либо необходимости, сам составляет необходимость и закон всего существующего. Разве же необходимость сама себе дала бытие? Собственно говоря, она и совсем
