не получила и не имеет бытия, потому что все, что после и ниже первого начала существует через него. И разве мыслимо, чтобы это начало, которое прежде и выше всякого бытия, получило бытие от чего-нибудь другого, или даже от самого себя?!
11. А если так, если об этом начале нельзя сказать даже, что оно стало /само по себе/ существовать, то что же больше можно сказать еще о нем?! Тут уместно только, сознать свое бессилие, умолкнуть и отказаться от всяких дальнейших изысканий, ибо как и чего можно искать после того, после чего некуда уже дальше идти, так как всякое изыскание обыкновенно доискивается начала и на нем останавливается?! Притом же, всякое исследование обыкновенно ставит себе задачей установить или сущность, или свойства, или причину, или образ существования /предмета/. Что первое начало существует в том смысле как мы это выше показали, — это усматривается уже из существования всего того, что получило бытие от него и после его; но задаваться о нем вопросом почему /т.е. о причине его существования/ значило бы искать для него какого-то начала, между тем как яснее дня, что начало всего существующего ни в чем другом /кроме себя/ не может иметь себе начала. Равным образом спрашивать, каково это начало, какие иметь свойства, значило бы предполагать в нем акциденции, между тем как оно исключает из себя все акцидентальное, тут приходится прибегать лишь к одним отрицаниям. Все же эти и подобные недоуменные вопросы относительно этого верховного существа возникают у нас обыкновенно вследствие того, что мы представляем, как первое и всему предшествующее, пространство или место, похожее на хаос, и потом уже вводим первое начало в это пространство, нами воображаемое, или действительно существующее. Вполне естественно, что введши его сюда, мы вслед затем начинаем спрашивать, откуда оно сюда пришло и как оно тут очутилось: трактуя его как пришельца, вынырнувшего из бездны или упавшего свыше, мы любопытствуем узнать, почему и для чего оно сюда явилось, что такое оно есть, каково оно. Чтобы раз навсегда отстранить все подобные вопросы, мы должны устранить из понятия верховного начла всякий намек на пространство, не должны помещать это начало ни в чем другом, не должны представлять его ни покоющимся от вечности и утверждающимся на самом себе, ни появляющимся откуда-нибудь; довольно для нас знать лишь то, что оно существует, что бытие его есть необходимое предположение разума, между тем как пространство не только позднее его наравне со всеми прочими вещами, но и позднее всего прочего. Мысля его в отношении от всякого пространства, насколько это возможно для нашего мышления, мы не должны пытаться ни изобразить его посредством какой-либо фигуры, например, круга, ни измерить его величину, ни определить его количественно и качественно, потому что оно не имеет никакой формы даже ноуменальной и ни с чем несравнимо; оно существует в самом себе прежде всего прочего. А если так, то разве можно сказать о нем, оно есть то, что есть лишь случайно? Разве может иметь какой-либо смысл усвоение ему этого предиката, когда мы принуждены отрицать о нем все и всякие предикаты?! Поэтому истинным относительно его будет не суждение «так случилось» /что оно есть то, что есть/, а суждение «тут не было места случаю», потому что понятие его исключает всякую случайность.
12. Однако, разве не говорим мы сами, что верховное начало есть то, что есть и что оно властно и над сущностью и над тем, что выше даже сущности? Ставим этот вопрос в том предположении, что душа не вполне еще убеждена тем, что сказано выше и все еще находится в недоумении. Поэтому прибавляем еще следующие соображения. Каждый из нас по телу, конечно, далек от сущности, но по душе, которая составляет главную основу нашей природы, каждый участвует, в сущности и даже представляет собой своего рода сущность, или точнее — некоторый синтез сущности и /специфического/ различия. Но эта наша сущность не есть чистая, первичная, или не есть самосущность, и вот почему мы не властны над своей сущностью, а напротив сама сущность властна над нами, ибо она же обуславливает и /специфическое/ различие /природы каждого/. Однако же, так как мы представляем некоторое подобие властвующей в нашей природе сущности, то можно сказать, что даже здесь /на земле/ мы отчасти властны над собой. Поэтому, то начало /ум/, которое всецело и совершенно есть то, что есть, которое есть самосущность, в котором оно само и его сущность составляют одно и то же, конечно, уже всецело властно над собой, ибо не зависит ни от чего ни в своем бытии, быть властным над собой, ибо сущность его /то/ первое /которое обуславливает все остальное/. Что же касается того верховного начала, которое саму сущность делает свободной, которому свойственно творить лишь существа свободные и которое может быть творческой причиной свободы, то кому, или чему, спрашивается, оно могло бы быть подневольно, если можно так выразиться? Ведь, оно свободно по самой сущности своей, даже более, — от него или через него только и сама сущность свободна, ибо она позднее его и не составляет его принадлежности. Если даже в нем есть какая-либо энергия, точнее, если бы мы захотели представлять его, как энергию, то и в таком разе нельзя было бы сказать, что в нем есть нечто отличное /от него самого/ и что не оно само властно над собой, как источник своей энергии, потому что ведь энергия его есть не что иное, как оно само. А так как нет никакой надобности усвоять ему какую-либо энергию по той причине, что энергия составляет специфическую принадлежность уже тех существ, которые от него имеют бытие и к нему стремятся, то мы тем более не в праве различать в нем сторону властвующую от подвластной. Поэтому, мы собственно не должны называть его даже властным над собой, не потому конечно, будто оно от чего-нибудь зависит, а потому, что мы уже в сущности усвоили это преимущество независимости и самовластности, а его признаем за начало еще высшее /чем сущность/. Но разве может быть что-либо еще высшее, чем такое существо, которое в себе самом имеет власть над собой? — Конечно, потому что в том начале /в уме/, о котором можно сказать, что оно властно над собой, можно различать два момента — сущность и энергию, в коих эта последняя собственно и разумеется, когда ему усвояется власть над собой. Правда, что в нем энергия совпадает с сущностью, однако же, если оно имеет власть над собой, то это лишь под тем условием, если оно отмечает себя /как энергию/ от себя же, как от сущности. Поэтому, о том начале /верховном/, которое не представляет такого двойства в единстве, но есть ибо оно есть одна чистая энергия и ничего больше, а то пожалуй оно не есть даже энергия.
13. Строго говоря, эти и подобные словесные выражения суть не подходящие для обозначения верховного начала, в понятии которого не должно содержаться ни малейшего намека на какую-либо двойственность; однако же, так как уже все таки оказывается необходимым трактовать о нем для убеждения /других в том, в чем мы убеждены/, то приходится не соблюдать в выражениях той разборчивости, какая требуется логикой строгого ума. Итак, допустим на время, что в верховном начале имеют место энергия, которые, конечно, зависят от его воли, ибо немыслимо же, что они были невольными /вынужденными/, и что они составляют саму сущность его. очевидно, что при таком условии его воля составляет одно с его сущностью, и о нем поэтому можно сказать, каким оно хотело и хочет быть, таково оно и есть. А это значит, что сказать о нем, «оно волит и действует сообразно со своей природой», ничуть не более неправильно, чем сказать «как оно хочет и как оно действует, такова и его природа, или сущность»; — все равно выходит, что оно всецело, абсолютно властно над собой, так как само бытие, сама сущность его находится в его власти. А вот и другое соображение: то факт, что все существа стремятся к благу, и что каждое из них больше желает обладать благом, чем оставаться тем, что оно есть, ибо справедливо мнит обладать тем высшей степенью бытия, чем в большей степени становится причастным блага; предпочитает же оно пребывать в таком состоянии, то есть, быть возможно более причастным блага по той причине, что по самой природе своей благо есть то, что само по себе и для самого себя наиболее желательно и всему прочему предпочтительно. Вместе с тем, чем большую долю блага имеет в своем обладании то или другое существо, тем более всегда сама сущность его бывает свободна и сообразна с его волей, тем более она совпадает в одно с волей, так что /на самой высшей ступени/ быть иным, чем каково есть; но как только оно достигло блага, оно желает оставаться самим собой — тем, что есть, и в этом случае не только присутствие в существе блага, не есть для него одна простая случайность /а следствие желания и усилия его воли/, но и сама сущность его не оказывается вне его воли, так как волей она и детерминируется, волей же она и утверждается, как его собственная /им же желаемая/. А если так, если каждое существо /в некотором смысле/ само себя делает тем, чем хочет быть, то это самое только уже в абсолютном смысле должно утверждать о Первом начале /т.е. что он всецело по своей воле есть то, что есть/, которое и другим существам сообщает возможность быть каждому по своей воле тем, чем оно хочет быть, — должно думать, что с самим существом его слита воля быть таким, как оно есть, — если только допустимы такие выражения в применении к нему; мы по крайней мере не можем и представить, что оно не по своей воле есть то, что есть. Так как оно всецело в себя самое направлено, в себе самом сосредоточено, то оно хочет быть самим собой, и конечно есть то, чем хочет быть, так что его воля составляет одно с ним самим, и оно при этом считается все тем же не раздельным единым, на сколько не могло и не может случиться, чтобы оно было чем-нибудь иным, а есть только то, чем оно хочет быть. Да и мыслимо ли, чтобы оно могло пожелать быть
