не бывает перемирий; и это дает новую пищу для сомнений, что автором плана является Разум и что идея была хорошо претворена в жизнь. От этого непростого замечания нельзя отделаться старым ответом: все хорошо настолько, насколько это предусмотрено в природе вещей; что вина за их состояние лежит на Материи, тянущей их вниз; что, насколько мы знаем, в соответствии с этим планом, зло не может и не должно быть истреблено;* что Материя чувствует, что она все еще не является чем-то высшим, а остается лишь элементом, привлеченным извне, чтобы окончательно дополнить картину, или, вернее, чтобы подвергнуться упорядочивающему воздействию Разума. * Теэтет 176с
Божественный Разум это начало и конец; все, что появляется на свет, должно быть целесообразно и иметь свое место в предельно четкой и разумной схеме. Тогда, какой необходимостью вызвана эта свирепая война людей с людьми, а животных с животными? Пожирание одного Вида другим необходимо как средство трансмутации живых вещей, которые не смогли бы вечно сохранять свою форму, даже если бы их никто и не убивал: а потому какие могут быть претензии к плану, по которому раз уж вещи все равно должны умереть, то пусть своей смертью они послужат другим вещам. Более того, какое вообще значение имеет их смерть, если они становятся пищей для других лишь для того, чтобы вернуться на землю в каких-то иных формах? Их смерть — это не более чем убийство одного из персонажей театральной пьесы; актер меняет грим и играет другую роль. Конечно, ведь самого же актера не убивают; но если смерть — это ничто иное как смена тела, подобная смене актером костюма, или даже уход из тела, подобный уходу актера со сцены, когда его роль уже сыграна (хотя потом он вернется, чтобы сыграть другую роль), то что ужасного в этой трансформации друг в друга живых существ? Конечно же, смерть живых существ предпочтительнее, чем вообще их несуществование: это означало бы угасание жизни, лишенной возможности выходить из своих собственных пределов; согласно идее, жизнь разливается по Вселенной бурным потоком, порождая всемирные вещи и сплетая разнообразие в их бытие; она безустанно воспроизводит бесконечную цепочку красоты и грации. Люди направляют друг на друга оружие — им грозит смерть, но они стоят стройными рядами, словно готовятся исполнить древний танец с мечами — уже одного этого достаточно для понимания того, что все человеческие намерения есть ничто иное, как игра, что погибнуть в бою или драке просто означает заранее узнать то, что узнает старость, что это возможность поскорее уйти, чтобы пораньше вернуться. То же самое относится и ко всем остальным житейским невзгодам, например, к потере имущества; утративший его поймет, что было время, когда оно ему не принадлежало, а над отнявшими его грабителями судьба посмеется, ибо у них его отнимут другие разбойники; более того, ограбленный поймет, что охрана имущества обходится дороже, чем даже его утрата. Убийства, смерть во всех ее обличиях, уничтожение и разграбление городов ко всему этому мы должны относиться как к театральному спектаклю; все это как развитие запутанного сюжета, в ходе которого меняются костюмы. изображается печать и рыдания. Ибо на земле, на протяжении всей непрерывной цепочки жизни, присутствует не Душа, а Тень подлинного человека, которая печалится, жалуется, и играет спектакль на этой мировой сцене, которую люди заполнили сценами, построенными ими самими. Все это является деянием человека, который проживает всего лишь низшую и внешнюю жизнь, и не понимает, что совершая как добрые, так и злые поступки, он остается не более чем актером; серьезно решать серьезные проблемы могут только люди думающие: другой тип человека являет собой олицетворение пустоты. Тот, кто неспособен думать, всерьез считает серьезным те пустяковые вещи, которые соответствуют их пустячной природе. Любой, кто присоединяется к их бестолковой суете, и, стало быть, начинает смотреть на жизнь их глазами, должен понимать, что таким образом он изменяет своему характеру. Если Сократ начинает заниматься пустячными делами, то он уже не Сократ. Мы также должны помнить, что не можем воспринимать слезы и жалобы как доказательство того, что что-то происходит неправильно; дети же хнычут безо всякой на то причины.
16. Но если все это так, то какое же место занимает зло? Куда мы должны поместить преступления и грехи? Чем объяснить то, что в хорошо организованном мире рациональные единицы (человеческие существа) грешат и поступают несправедливо; и откуда тогда рождается страдание, если нет ни греха, ни несправедливости? Опять же, если все наши действия определены законами Природы, то как можно разобраться, какое действие соответствует Природе, а какое — ей противоречит? А как относиться к богохульству? Богохульник таков, каким его сотворили: автор создал персонаж, оскорбляющий и поносящий самого автора, и поручил эту роль данному актеру. В связи с этими вопросами мы вынуждены вновь дать определение Логоса (Принципа Разума Вселенной), и более понятно объяснить его природу. Что ж, этот Принцип Разума, — мы надеемся, что даваемое нами определение поможет найти путь к истине, — этот Логос не является Мыслящей Первопричиной в ее чистом виде; он не является Абсолютным Божественным Разумом; он также не исходит от одной только чистой Души; он зависит от этой Души, но, в то же время, он является эманацией обеих этих божественных Субстанций: Мыслящая Первопричина и Душа (в том ее виде, в каком это было обусловлено Мыслящей Первопричиной), порождающие этот Логос, который является Жизнью, обладающей определенной долей Разума. А любая жизнь, даже наименее ценная, представляет собой форму деятельности, и притом деятельности не бездумной, в отличие от слепой силы огня; для беспорядочной игры Движения нет места даже там, где отсутствует ощущение жизнедеятельности; любой объект, в котором присутствует жизнь, любой объект, который принимает участие в Жизни, наделен сознанием, в том смысле, что отличительной чертой жизнедеятельности является создание новых форм. Стало быть, жизнь развивается по схеме и подобна актеру пантомимы с его набором жестов; сам по себе представляет собой жизнь, и кроме того, движется в строгом соответствии со схемой, созданной для того, чтобы символизировать жизнь. Вышесказанное дает нам некое общее представление о природе Жизни. На этот Принцип Разума, который является излучением абсолютно единого Божественного Ума и абсолютно единой Жизни (равной Душе), не представляет собой ни абсолютно единой Жизни, ни абсолютно единого Божественного Ума; он вообще не является никаким абсолютным единством. Из-за несовершенства связей он создает конфликты между разными частями; он создает несовершенные вещи, и таким образом, порождает войны и нападения. Поэтому в целом он может считаться лишь общей суммой, но никак не неразделенной вещью. Война между отдельными его частями, имеющая место на данном этапе, обладает единством или гармонией пьесы, повествующей об отчаянной борьбе. Конечно, в финале пьесы, противоборствующие элементы соединяются в общую гармонию, сплетая всю историю столкновения характеров в единое произведение; впрочем, имеющий место в логосе конфликт разных элементов, происходит в пределах одного элемента, — Принципа Разума; стало быть, более точным сравнением будет сравнение с гармонией, рождающейся непосредственно из самих противоборствующих элементов; и тогда встает вопрос о том, что вводит несовместимые элементы в эти Принципы Разума. Что касается музыки, то высокие и низкие ноты являются порождением Принципов Разума, которые, в силу того, что они представляют собой Принципы гармонии, сливаются в единую Гармонию, абсолютную Гармонию, — высший Принцип, высший чем они и включающий их в себя, как составные части. Точно также, и во Вселенной в целом мы найдем массу несовместимого — белое и черное, горячее и холодное, крылатых и бескрылых, разумных и неразумных но все эти элементы являются членами одного живого тела, их общей суммы; Вселенная является саморегулирующимся существом, все члены которого постоянно борются друг с другом, но общее бытие которого является проявлением Принципа Разума. Значит, этот единый Принцип Разума должен быть соединением борющихся Принципов Разума, само противостояние которых является основой его единства и Бытия. И в самом деле, если бы он не обладал сложной структурой, то он не смог бы быть Всемирным Принципом, более того, он даже не смог бы быть и Принципом Разума; факт наличия внутренних различий обусловлен фактом его существования как Принципа Разума. Что ж, наиболее ярким проявлением различий являются противоречия; признав, что Принцип Разума порождает различия, следует признать, что он будет создавать наиболее серьезные их формы; другими словами, Принцип Разума, доведя различия до максимального контраста, просто вынужден будет создавать противоречия; он будет завершенным только в том случае, если создаст себя не просто из различных вещей, но из вещей диаметрально противоположных.
17. Природа Принципа Разума соответствующим образом выражена в его Деянии, и, стало быть, чем шире область его деятельности, тем острее противоречия между порожденными им вещами, потому мир чувств обладает меньшим единством, чем его Принцип Разума; у него более сложная структура и его раздирают более острые противоречия; значит, его отдельные члены будут стремиться к полноте жизни, будут испытывать более горячее желание объединения. Но желание зачастую уничтожает объект желания; желание корыстолюбиво, и если объект желания непрочен, то очень быстро наступает его гибель; неполная вещь (например, человеческое существо), стремясь сделать себя полной, притягивает к себе все, что только может. Таким образом, вместе с хорошим, мы имеем и плохое; подобно танцору, исполняющему определенный танец, мы движемся то в одном, то в другом (прямо противоположном изначальному) направлении; в танцевальных па мы можем узнать борьбу добра со злом, а контрастные движения и создают красоту танца. Стало быть, грешники исчезают? Нет: их греховность остается; но просто не они выбрали себе эту роль. Это служит им оправданием? Нет: оправдать может только Принцип Разума — а Принцип Разума их не оправдывает. Вне всякого сомнения, все люди являются частями этого Принципа, но одни люди — хорошие, а другие — плохие (последних больше), и все происходит, как в пьесе; когда автор распределяет роли между актерами, то он также использует их собственные личности; сам он не создает актера на главную роль, актера на второстепенную роль, актера на эпизод; он просто раздает актерам подходящие им реплики и этим распределением определяет роль каждого человека. Таким образом, каждый человек находится на соответствующем его личности месте: хороший человек — на своем, плохой — на своем: каждый из них, естественным и разумным способом добирается до подходящего (хорошего или плохого) ему места и занимает то положение, какого он сам сумел добиться. Там он говорит и действует — богохульствует, совершает преступления
