мир, который по бытию следует после него, конечно, должен уже в нем находится и на нем утверждаться, а без него он не может ни существовать, ни быть в движении или в покое. но никто пусть не думает, что наш мир находится в том сверхчувственном, как в пространстве, определяется ли пространство как граница объемного тела по отношению к объемлющему, или как расстояние /между телами/, которое всему предшествует и имеет природой своей пустоту, — все равно, — нет, он только зиждется и покоится как на своей основе, на том истинно сущем мире, который везде сущ и все в себе содержит: понятие об этом мире должно быть продуктом чистого мышления /а не представления, или воображения/ и не должно содержать в себе никакого намека на пространственные отношения; речь о месте, пространстве уместна лишь в применении к чувственному миру, тот же мир, будучи по бытию первым и обладал истинным существованием, никакого места для себя не требует и в чем другом не находится. Будучи всеобъемлющим, он не может иметь никакого ущерба в своем составе, он всецело сам себя наполняет, он равен всегда самому себе и существует везде, где есть все сущее, потому что сам-то и есть это все. Напротив, зиждущийся на нем наш чувственный мир, будучи совсем иным /по природе/, лишь участвует в его бытие, во всей своей судьбе зависит от него, получает от него все силы, но не так, что делит его в себе /пространственно/, а так, что всегда стоит в непосредственной к нему близости, имеет его в себе, между тем как он, будучи всеобъемлющим никоим образом не может быть вне самого себя /в чем-либо другом/, ибо не мыслимо, чтобы сущее могло пребывать в несущем; напротив, несущее должно пребывать в сущем, находя его везде во всей целости, он повторяем, не может отделиться от самого себя, и если мы все-таки говорим, что он везде, то это лишь то значит, что он всецело лежит в сфере истинно-сущего, т.е. в самом себе. И ничего нет удивительного в том, что всеобъемлющее находится вместе в сущем и в самом себе, ибо что будучи всеобъемлющем, есть везде то /представляет собой единство, и/ находится в едином. Мы же, вовлекая это истинно сущее в мир чувственного бытия, обыкновенно, обыкновенно и вездесущее его тут полагаем, а затем, видя как громаден чувственны мир, недоумеваем и спрашиваем себя, как же это могла та сверхувственная природа раскинуться в столь велико громаде, а того и не подозреваем, что считаемое нами великим мало, в мнимое малое велико, потому что оно в каждой своей части находится все целиком, как что и мир наш, прикасаясь с ним всеми своими частями, всегда находит его целым, следовательно, большим, чем он сам. Так как чувственны мир не мог растянуться в еще больший объем, чем какой имеет, ибо в таком разе он очутился бы вне сферы всесущего, если бы это только было возможно, то ему ничего более не остается, как двигаться около сущего; не имея возможности ни охватить его, ни проникнуть во внутрь его, он, довольствуется тем, что занимает место и устраивается в соседстве с ним, так что это всесущее в одном смысле ему присуще, а в другом нет, ибо оно /не в чем-либо другом,а/ в самом себе находится даже тогда, когда непосредственно подле него что-либо другое находится. Таким-то образом тело вселенной находясь в непосредственно к нему близости движется вокруг его, не имея ни надобности, ни возможности, ибо то, вокруг чего оно движется, есть всесущее, так что в своем движении мировое тело каждой частью своей касается всегда его во все свое целости. Если бы все сущее было протяженным, и занимало какое-либо место, тогда мировому телу пришлось бы приблизиться к нему и касаться последовательно разных его частей своими разными частями, тогда понятно, одно свое частью оно находилось бы ближе к нему, друго дальше от него. А так как всесущее и не ближе к одному месту и не дальше от другого, то оно потому самому во все целости своей всегда присуще тому, по отношению к чему оно и не близко и не далеко, — присущее всем существам способным пользоваться его присущим. [пропущены стр.75 от 3 п. и 76] /реальные, протяженные/, ибо тут естественно возникает вопрос, как же эти величины наполняют собой все и составляют из себя вселенную? Эта множественность нисколько не подвигает решение нашего вопроса, ибо и мы допускаем, что истинно сущее множественно лишь по различию /сущностей/, но не по месту /особому для каждой/, что не смотря на свою множественность, оно есть единое целое, что сущее везде касается сущего, что оно везде присутствует во все целости. Точно так же и ум есть множество только многоразличное, но не разделенное по месту, и он всегда и везде в целости. То же самое следует сказать о душах, так как даже та часть в них, которая распространяется по телу, не делима по своей природе. Этой своей природой душа присуща телам, которые представляют собой протяженные величины, и кажется сама имеющей части лишь потому, что обнаруживает свою силу во всех их и во всех их частях. Но она не делима в таком же смысле, как они, ибо она присутствует целиком везде /во всех частях тела/, а это значит, что природа ее по самому существу есть неделимая. Но единство души не исключает множество душ, как и сущее не исключает бытия сущностей и множественность сущностей не нарушает единства сущего. Нет никакого основания думать, ни что душа ожидает многие тела посредством множества душ, ни что множество душ обуславливается и порождается протяженной величиной /мирового тела/, потому что прежде чем появились тела, были уже и многие души и единая душа /мировая душа и души индивидуальные/. Единство мировой души так же не мешает множеству частных душ, которые она объемлет в себе, как и ее единство не нарушается их множеством. Они, конечно, друг от друга отличны, но не разделены никаким промежутком, расстоянием, они соприсущи друг другу, и не отчуждены друг от друга, ничто их друг от друга не разделяет точно также, как в душе ничто не отделяет одного знания от другого, одной науки от другой. Итак, душа /мировая/ обнимает своим единством все души — и в этом отношении она бесконечна.

5. Бесконечна она потому, что величина ее вовсе не есть то, что составляет величину телесной массы: всякая такая масса тела, потому что если стать отнимать из нее части, то ее можно довести до величины самой ничтожной, между тем, как от души нельзя ничего отнять, и от всякой такой попытки отнять что-либо из ее величины она не терпит никакого ущерба. А если она не подвержена никакому ущербу, то чего бояться, что она может быть далека, и отделена от чего-либо? Как это могло бы случиться, когда она не подвержена не только истощению, но и вообще изменению и иметь природу вечную? Если бы она была вовлечена в поток изменений, тогда конечно, она простиралась бы лишь дотуда, докуда доходит этот поток, а так как она не вовлечена в этот поток, да и совсем некуда ей течь, то она обнимает всю вселенную, — вернее сама составляет вселенную, и конечно, величиной своей превосходит величину какой бы то ни было телесной массы. Как ни мало, кажется, дает она от себя вселенной, но все же дает не меньше того, сколько может принять и вместить вселенная. Природу души не должно ни считать меньше /в сравнении со вселенной/, ни полагать ее величину в массе, дабы не оказалось невероятным и невозможным, что тут меньшего хватит на большее: предикат «меньше» настолько ей не приличествует, насколько она, как не имеющая никакого объема, строго говоря, даже не соизмерима с тем, что имеет объем, массивность, и делать это похоже было бы на то, как если бы кто стал утверждать, что медицина /имеющая место в уме медика/ меньше тела медика. Поэтому нельзя также говорить, что она по объему больше /чем вселенная/, ибо всякая душа если больше своего тела, то это вовсе не по объему; превосходство души над телом явствует между прочим из того, что когда тело возрастает, становится большим, то та самая душа, которая прежде проникала его меньшую массу, теперь точно также всецело проникает всю его большую массу, возрастает, увеличивается точно также, как и масса тела.

6. Можно спросить, душа /одушествляющая, мир как целое/ входит ли также в каждое тело? Нет, — скорее всего каждое тело к ней приближается и воспринимает от нее, усвояет себе столько силы, сколько может. Притом же каждое тело разве не участвует в ней, не имеет ее в себе уже потому, что обладает своей особо душой? Ведь, душа мировая универсальная и душа индивидуальная /не отделены друг от друга, а/ только отличны и то лишь своими аттрибутами. Но почему это мы хотя знаем, что у нас одна и та же душа и в руке и в ноге, однако думаем, что мировая душа есть иная в одной части вселенной и иная в другой? Вопрос разрешается очень просто. Ведь и у нас соответственно с различными ощущениями и внутренние состояния бывают различны. Они-то и составляют предмет нашего суждения и то, что судит о них /не есть что-либо в каждом из них иное, а/ есть одно и то же, которое последовательно присутствует то в одних, то в других из них, хотя вовсе не оно само, а природа тела, так или иначе возбужденного, есть их источник, как это например каждому из нас случается судить то о приятном ощущении в пальце, то о боли в голове и т.п. При чем одна часть /тела/ ничего не знает о том, каково наше суждение о друго, — почему не знает? Очень просто потому то это есть суждение, а не ощущение. При том же то, что судит, вовсе не рассуждает и не говорит: «я так думаю, сужу», а просто только признает, утверждает. Таким-то образом и у нас вовсе не зрение передает слуху свое суждение, хотя каждое /вне этих двух чувств/ есть судья /в своей специально сфере/, но образует это суждение рассудок, который присутствует /одновременно в обоих этих чувствах и представляет способность совсем иную /чем ощущение/, ибо он и сознает показания это другой /низшей/