умным и умно, мысля, таким образом, на основании одного, чувственного, — другое, умное, что он не видит и что, следовательно, знал уже заранее. d/ Если же он в действительности знал это единое раньше чувственного аффицирования, то оно — нечто сущее и при том тождественное с «сущим», которое он признал за таковое, и, если знал заранее определенную единичность, то, наоборот, называет теперь ее единой. То же и в случае каких-нибудь двух или каких-нибудь многих вещей.
4. а/ Теперь, если без «одного» или «двух» или какого-нибудь другого числа не помыслить что-нибудь, ни назвать, то как же может не быть то, без чего невозможно ни мышление, ни речь? Невозможно говорить, что не есть то, без чего невозможно ни мышление чего-нибудь, ни называние. Наоборот, то, что везде необходимо для смыслового происхождения всякой мысли или слова, необходимо должно предшествовать и слову и мышлению. Ибо только таким образом можно овладеть происхождением этого. b/ К тому же, если необходимо иметь дело с ипостасийным бытием каждого сущего, — ибо нет ничего сущего, что не было бы единым, — то необходимо, чтобы единое и все числа были в смысловом отношении раньше, сущности и порождали сущность. с/ Потому и есть единое, единое сущее, а не так, что сначала сущее, а потом уже единое. Если мы возьмем «сущее», то в нем будет уже едино-множественное. В одном же «едином» как таковом не «сущего», если оно в то же время не вторит его, склоняя себя к порождению нового. Стало быть, единое раньше сущего и раньше единого сущего.
5. а/ также и понятие «этого» не есть пустое понятие, так как оно говорит о некоей обнаруживающейся ипостасийности, заменяя самое имя «этого», т.е. оно есть энергийный эйдос, лежащий в основе самого имени и говорит о некоей наличности существования и прочих признаках сущего. b/ Поэтому, такое понятие не должно обозначать что-нибудь пустое и не есть простая аффекция разума, не имеющая под собой никакого объективного основания, но есть оно некая субсистентная вещь, т.е. некое объективное основание для разума, точно также, как если бы высказывалось и собственное имя какой-нибудь самой вещи.
IV. Положительное учение о числе.
14. Из всего предыдущего вытекает, что единое и вообще числа, имеют с одной стороны умную природу, с другой же, чувственно-акцидентальную, и все числовые явления и операции в чувственном мире возможны лишь благодаря присутствию в нем умных чисел.
1. С точки зрения отношения, существующего между единым и многим, не без основания можно заметить, что единое вовсе не такого, что при аффекции всего иного из него образующегося само оно без всякой аффицированности имеет вою природу потерянной, и что если оно собирается найти из своей сферы единого, необходимо ему потерпеть ущерб единого путем разделения на две и более частей. Другими словами, можно было бы думать, что единое при переходе во многое, и аффицируется и теряет свойство единого, перестает быть единым. Это, однако, не так, — а/ Именно если одна и та же масса, разделенная надвое, становится двумя массами без утери себя как именно массы, то ясно, что помимо субстрата в ней привходило единство, которое она утеряла в течение приведшего к уничтожению разделения. И, значит, масса один момент, а единство ее — совсем другой момент. Масса остается, а единое — то есть, то его нет. b/ Следовательно, то, что иногда присуще одному и тому же субъекту, иногда же отходит от него, каким же образом не поместить в сфере сущего, где оно было бы уже без перемен и где оно уже не испытывало бы никакой аффекции? — Мы должны признать, что, с одной стороны, оно, т.е. единое, акцидентально для вещей, с другой стороны существует само по себе, проявляясь как в чувственных, так и в умных вещах, — в одних, как во вторичных, — акцидентально, в умных же, — само по себе, первому началу принадлежа — как единое, и затем, второму, — как сущее. Стало быть, единое в известном смысле не аффицируется. с/ Но оно также и не перестает быть единым при переходе во многое. Могут сказать, что единое, если к нему привзойдет иное, без всякой аффекции, просто, не есть уже единое, но станет двумя. В самом деле, только когда единое нечто потерпело, а именно стало «двумя», может итти речь о том, что есть нечто кроме единого. Но тогда надо признать, что единого вообще нет, — как чисто отдельного от всего прочего: оно рассыпается в прочем. Это рассуждение, однако, неправильно. В самом деле, в данном случае ни единое не стало двумя, ни то, к чему было прибавлено иное, и, наконец, то, что было прибавлено: наоборот, все это остается единицами, как было и раньше. Если мы стали говорить теперь о двух, то предикат «два» высказывается сразу об общих моментах, т.е. о том, к чему прибавлено, и о том, что прибавлено, в то время как в отдельности категория единичности остается нетронутой по отношению к каждому из этих двух моментов.
2. а/ Стало быть два, равно, как и тройка, по природе своей не заключается в натуралистическом обстоянии вещи. b/ Только если бы два и двойка были бы в соответствии со сложением двух предметов, т.е. равнялись бы сложению двух предметов, и если быть в сложении было бы тождественно с созданием «двух», то, пожалуй, такое вещное обстояние было бы «двумя» или двойкой. Но в нашем случае двойка, в свою очередь, созерцается и при противоположной аффекции, ибо — «два» получается и при делении одного. Следовательно число два еще не есть ни сложение, ни деление, чтобы быть ему простым обстоянием вещи. Таково же рассуждение и в отношении всякого числа: если то, что рождает нечто из себя, т.е. в нашем случае, то, что рождает собой числа, есть только обстояние вещей, то невозможно, чтобы противоположное обстояние рождало из себя то же самое, т.е. так, чтобы эта порожденная вещь была самим этим обстоянием. Итак, единое, при переводе во многое, никогда не перестает быть единым: и, если появляется вместо единицы — два, то это — не в результате вещных обстояний и операций и, следовательно, не в результате простого аффицирования или ущербления единого.
3. Какова же основная причина того, что вещам свойственны числа и числовые отношения? а/ Основная причина та, что единое /единство единицы вещей/ существует в силу присутствия единого, как начала умного, два — в силу присутствия двойки, как белое — в силу присутствия белого /как умного эйдоса/, и прекрасное — прекрасного, и справедливое — справедливого. В противном случае вообще нельзя утверждать этих понятий: и тогда необходимо находить в них только одни вещные обстояния, полагая, например, что справедливое является таковым в силу такого-то обстояния в отношении к таким-то вещам, что прекрасное существует потому, что мы таким-то образом аффицируемся, в то время как в самом субстрате нет ничего, что нас соответствующим образом аффицировало бы и что было бы основанием для того, что является в виде прекрасного зрелища. Стало быть, всякий раз, когда ты что-нибудь увидишь единое и назовешь таковым, то оно, конечно, и существует для тебя вполне как великое и прекрасное, и можно приписать ему бесчисленное количество признаков.
4. Ведь если есть в вещи «большое» и величина, и сладкое, и горькое и другие качества, то почему же там нет также единого? а/ Отнюдь ведь нельзя, очевидно, сказать, что качество может быть какое угодно, а количества не окажется в сфере необходимо сущего, или что, хотя и существует сплошное, непрерывное количество, раздельного количества не может быть там, не смотря на то, что непрерывность требует раздельности в качестве масштаба. b/ Значит, как большое существует в силу присутствия величины, так и единое в силу присутствия единого, и два — в силу присутствия двойки, и так — все прочее.
5. Исследование же того, как происходит это участие, обще с исследованием этого участия и в случае всех вообще эйдосов. — Нужно, однако, сказать, что десятка, наличная в дискретных вещах, созерцается одним способом, в непрерывном — другим способом, и в столько-то многих потенциях, сведенных в единство, еще третьим способом. Также надо помнить, что далее уже необходимо восходить в сферу умного мира, и что там числа уже не созерцаются больше на других вещах, но что там они существуют сами по себе в качестве истиннейших, что там — десятка-в-себе, а не десятка тех или других умных предметов.
b
15. Число — начало и исток ипостасийного бытия.
1. Возвращаясь к тому, что было сказано уже вначале, опять скажем: то целокупно-сущее, истинное, есть сущее, ум и совершенное живое существо, ибо тут — все вместе живые существа, единству которого подражает, как известно, и это, т.е. мировое, целокупное живое существо при помощи единства, какое для него было возможно, ибо природа чувственного мира намеренно избежала таможнего единства, вознамерившись быть именно чувственной.
2. Это значит, что есть оно, целокупное живое существо мира, необходимым образом универсальное, целокупное, число. а/ Если бы оно не было совершенным числом, то ему не хватало бы какого-нибудь числа: и если бы в нем не было всего числа живых существ, то оно не было бы несовершенным живым существом. b/Значит, число существует до всякого живого существа и всесовершенного живого существа. Ведь человек, явно существует в умном мире, как и все прочие живые существа, поскольку они — живые, и поскольку эта сфера умного мира есть подлинно всесовершенное живое существо. Поэтому, и здешний, чувственный, человек, поскольку Все /вселенная/, есть живое существо, есть часть Всего, равно как и каждая вещь, поскольку она — жива, там находится также и сфера живого.
3. Далее, в уме, поскольку он — ум, отдельные умы все являются частями целокупного ума, и, значит, существует число и в отношении их, умных моментов. а/ Однако, даже и в уме число не существует первично, так как поскольку число существует в уме, оно равно количеству энергий ума. И эти энергии ума суть справедливость, благомудрие и другие добродетели, также узрение, обладание чем делает ум воистину умом. А как существует в уме узрение, — не применяясь ни к чему другому, но существуя в самом себе и для себя? Да только тем, что узревающий, узренное и узрение тождественны здесь и находятся вместе: и так же прочее. Благодаря тому, каждая вещь
