мы называем неразумными. Но даже то, что нами называется неразумным, там /в ноуменальном мире/ есть разум и ум, ибо там например, как мыслящий коня есть ум, так равно и мышление коня /т.е. идея коня/ есть ум. А если так, если там имеет место одна чистая мысль, то ничего нет невозможного или немыслимого в том, что эта мысль, оставаясь /в каждом акте/ мыслящей, имеет иногда своим предметом — /полагает к существованию/ и нечто такое, что само не мыслит. Однако, так как оказывается, что /в божественном уме/ и мысль и мыслимая вещь одно и то же, как же это предметом или продуктом мысли может быть и бывает вещь, лишенная мысли, неужели — так, что ум мысля /полагая такую вещь/ от самого себя отрекается — делается бессмысленным? — Конечно, нет, — но только /в каждой мыслимой вещи, в каждой идее/ ум принимает особую определенную форму ума, как равно и особую, определенную форму жизни, и подобно тому, как какая бы то ни была /даже самая низшая/ форма не может быть совсем лишенная жизни, так никакая определенная форма уже не может быть лишенной всякого смысла. Притом же тот ум, который присущ тому или другому живому существу, например человеку, не перестает от этого быть универсальным умом всех существ и вещей, так что какую часть его ни взять, тут и весь и все, но только в каждой из них — в иной форме; актуально он проявляется всегда только в такой или иной определенной форме, но потенциально он есть совокупность всех возможных форм. Мы-то имеем дело, главным образом с индивидуальными /чувственными/ вещами, существующими актуально, а они представляют собой то, что есть последнее /в порядке бытия/. Так, например, такое живое существо, как конь, есть одна из последних ступеней проявления ума; ум, в своем движении от более совершенных форм жизни в менее совершенным, на известной ступени творить коня, а даже еще какую-нибудь низшую форму жизни, потому что чем дальше он раскрывает свои силы, тем более он как бы истощаются и на каждой новой степени как бы теряют нечто из своего первоначального избытка. Но зато, по мере того как живые существа становятся все менее и менее совершенными, обыкновенно отсутствие у них такого или иного совершенства искупается прибавкой чего-нибудь нового для удовлетворения жизненных потребностей, — появляются например когти, копыта, рога, клыки и т.п. Таким-то образом хотя ум нисходит /до таких низших ступеней творения/, то он и тут проявляет неисчерпываемую полноту своей природы, в самом себе находя всяческие средства вознаградить такие или иные недостатки /своих тварей/.

10. Но как это и почему, скажут, дает там /в ноуменальном мире/ такое несовершенство? Почему, например, даже ноуменальное животное имеет рога, да и зачем, неужели для защиты? Конечно, — не для этого, — в для того, чтобы, будучи таким, а не иным животным, оно было совершенным с своем роде, совершенным как живое существо, как творение ума, как жизнь, имея чем восполнить недостающее в свое природе. Эти и подобные отличительные особенности появились и существуют для того, чтобы каждая из них заменяла и вознаграждала каждую другую и чтобы таким образом, все существа составляли из себя одно совершеннейшее живое существо, одну совершеннейшую жизнь, один совершеннейший ум, и в тоже время каждое из них было совершенным, насколько можно и должно быть совершенным существу отдельному. Так как ноуменальный мир должен представлять собой единство во множестве, то понятно, что элементы этого множества не могут быть одинаковыми до полного тождества, ибо в противном случае этот мир представлял бы собой совсем иное единство чистое, полное, неразличимое. Поскольку он есть единство сложное, составное, то он должен содержать в себе различные ряды и виды вещей, притом так, чтобы каждый из них /не терял в его единстве, а/ сохранял в целости свои специфические различия, свою особую форму и сущность. Поэтому, все такие формы, как например форма /родовая/ человека, должны сдержать в себе каждая, свойственное ей многоразличие видов, между которыми, не смотря на их единство /рода/, одни более совершенны, другие — менее, подобно тому, как например, о глазе или пальце, как членах одного тела, можно говорить, что тому и другому, принадлежит меньшая степень совершенства, чем всему телу в целости. Таким только путем и достигается возможно большая полнота совершенства /в мире/. Ведь например, понятие живого существа — содержит в себе /кроме общей, родовой сущности/ еще и нечто другое /видовые различия/, как и в понятии добродетели есть элемент и общий и специфический, то и наоборот, если все существующее в целом прекрасно, то это потому, что таково, т.е. одинаково прекрасно то общее и единое, которым все объемлется.

11. Мир, говорит /Платон в Тимее/, не пренебрег ни одной из пород всех живых существ, которые в нем появились по той причине, что он, как вселенная должен содержать в себе полноту существующего. Откуда же, спрашивается, мир имеет все то, что в себе содержит? Не оттуда ли — свыше? Конечно, — так, — конечно, он имеет все лишь потому, что все это есть там /в ноуменальном мире/ как произведение ума, как идеальные сущности, и если в мире есть огонь и вода, то в нем должны быть также и растения. Однако как же это так /в ноуменальном мире/ могут быть даже растения? Да и огонь и земля, как они там могут обладать бытием и жизнью? Или, быть может, они там мертвы, так что не все там живы. Как, в каком виде вообще находятся там и эти и подобные вещи? Что касается прежде всего растительного царства, то связь его с миром разума может быть признана уже в виду того обстоятельства, что даже здесь /на земле/ каждое растение, как своего рода живая сущность, обладает своего рода разумным началом. А если так, — если этот разумный принцип, составляющий /внутреннюю сущность растений, оказывается в нем материальным как особого рода жизнь, как особого рода душа, как особое начало единства /всех органов растения и их функций/, то разве может быть он первым растением «т.е. первым началом растительного царства/?! Конечно, — нет, конечно прежде и выше его стоит то первое растение, от которого происходит он сам /как организующий принцип такого-то, а не иного растения/. Первое растение /его идеальная сущность/ представляет собой единство, между тем как эти растения /в их родах и видах/ представляют собой вытекающее из него с необходимостью множество. А если так, то это значит, что первое растение, как сама сущность /или сила/ растения, обладает жизнью в гораздо высшей степени, чем все эти /земные/ растения, которые существуют и живут только по его мановению и потому обладают лишь второй, а то даже только третьей степенью жизни. Ну, — а земля-то как там /в ноуменальном мире/ может иметь место? Какова ее /идеальная/ сущность? Имеет ли и она там жизнь, и если да, то каким образом? Прежде, чем ответить на этот вопрос, спросим, какова эта наша земля, в чем состоит ее сущность? Несомненно одно, — что она должна иметь и имеет свою особую форму, а вместе с формой и свой особый /формирующий и значит/ разумнообразный принцип. Но мы выше показали, что присущий растительному царству /морфологический/ принцип — есть принцип — живой /одушевляющий/. Спрашивается, присущ ли такой принцип и нашей земле? Конечно присущ, потому что если мы возьмем даже вещи, так сказать, наиболее земляные, то и в них увидим присутствие ее особой природы /производящей силы/: даже ни проявление камней и их возрастание, ни вздымание и образование гор не могло бы иметь на земле места, если бы ей не присущ был некий одушевленный принцип, который и производит все это изнутри посредством скрытой /от глаз/ внутренней работы. Этот формирующий принцип земли должен быть представляем по аналогии с тем принципом, который составляет /внутреннюю/ природу, или сущность дерева /вообще растений/, и в силу этой аналогии землю можно сравнить со стволом дерева, а /оторванную/ от земли скалу — с ветвью оторванной от дерева. Поэтому, и наоборот, когда представим, что эта скала не подверглась отторжению от земли, а стоит с ней в столь же внутренне связи, как и ветвь, до отторжения с живым деревом, то для нас станет понятно не только то, что эта творческая природа земли представляет своего рода жизнь не чуждую разума, но и то, что земля там /в ноуменальном мире/ обладает еще более полной и совершенной жизнью и что эта ее ноуменальная жизнь и есть сама земля, или та первая земля, от которой происходит эта наша земля. Потом, если огонь, подобно всему прочему, представляет собой материальную сущность, то и его появление и существование /в чувственном мире/ нельзя представлять, как беспричинное и случайное. Откуда, от него в самом деле, происходит он. Говорят, от трения. Но ведь прежде всего во вселенной, да и в телах, которые трутся одно об другое, должен присутствовать огонь /для того, чтобы он мог получиться от трения/. А если так, то не в материи же огонь свой источник, потому что материя сама по себе даже потенциально его в себе не имеет, значит, и произвести не может. Понятно, что творческим началом огня должен быть также принцип /не материальный, а/ формообразующий, — вопрос только в том, что же это за принцип? Конечно, он есть не что иное, как своего рода душа /сила/, способная производить огонь, то есть, своего рода жизнь и своего рода мысль, составляющие из себя одну и ту же сущность. Вот почему Платон говорит, что во всех этих вещах /телах/ есть душа, то есть сила, способность производить чувственный огонь. Само собой понятно, что тот огонь тамошний /ноуменальный/, который служит первоисточником здешнего, представляет собой своего рода огненную жизнь и есть огонь несравненно более совершенны; будучи же более совершенным /чем земно/, он обладает и более совершенной жизнью; итак, и самоогонь живет. То же самое следует сказать и /об остальных двух стихиях/ о воде и воздухе. Почему, в самом деле, не быть им одушевленными точно также, как и земля? Ведь, и они /вместе с двумя прочими/ содержатся в идее универсального, всеобъемлющего живого существа, как его части. То правда, что жизнь в них неявна, незаметна, как незаметна она и в земле; однако, мы можем заключать о жизни в них на том же