тому, как товары обмениваются на золото и золото на товары».[23 — Diels, I, p. 95, fr. 9.] Аналогично дело обстоит и с числом «пять»: сочетание числа «пять» с самим собой не рождает ничего несовершенного или инородного, но подвергается определенным закономерностям: оно производит или самое себя, или число «десять», т. е. или собственное число, или совершенное.
9
Если спросят, какое это имеет отношение к Аполлону, мы ответим, что не только к нему имеет отношение, но и к Дионису, которому Дельфы принадлежат не меньше, чем Аполлону.[24 — Дионис, по преданию, был погребен в Дельфах после убиения его титанами, и его гробницу показывали в aôvrov храма Аполлона. В честь его через каждые два года совершалось празднество, при котором Ol ooioi устраивали жертвоприношение в святилище Аполлона, а дельфийские и аттические женщины выходили с факелами на Парнас и здесь в вакхическом экстазе совершали оргии в честь Диониса, которого при этом называли «;» (см. De Is. et Os.).]
Послушаем же исследователей природы божества, прославляющих в стихах и прозе бога как бессмертного и вечного, но под влиянием присущей ему какой-то воли и разума изменяющего себя: то он воспламеняет свою природу и переходит в огонь, делая все вокруг подобным одно другому, то он принимает разнообразнейшие виды, различные по форме, свойствам, силе — как теперь явлен мир, а называется самым известным из имен — космосом.[25 — Учение Гераклита об огне как первоначальной стихии, которая, превращаясь в другие стихии, рождает мир, и о периодическом возгорании космоса было воспринято стоиками. Но, в отличие от Гераклита, для них «первоогонь был уже не просто слепой силой, но художественно-творческим огнем, разумно создающим мир и управляющим им, он является здесь Провидением — термин, впервые получивший такое значение» (А. Ф. Лосев, Стоицизм, «Философская энциклопедия», М., 1970, т. 5, стр. 136).] Утаивая это от толпы, мудрецы называют превращение бога в огонь Аполлоном из-за единства субстанции и Фебом из-за его незапятнанной чистоты;[26 — Этимология имени Аполлона производится от — «отсутствие множественности»; отчистившись от убийства Пифона, Аполлон принял имя Феба — «чистого».] разнообразнейшие изменения при превращениях его в воздух, воду, землю, звезды, в рождающиеся растения и живые существа и его изменения, ведущие к упорядочению космоса, мудрецы выражают в туманных намеках, называя рассеиванием и разрыванием; и тогда они именуют бога Дионисом, Загреем, Никтелием и Неодетом; и они рассказывают загадочные истории и мифы о каких-то разрешениях и уничтожениях бога,[27 — По учению стоиков, мир — это огромное живое тело, душа которого есть творческий огонь, или теплое дыхание . Пневма вечна, обладает внутренней энергией и спонтанным движением; она — единственный источник жизни психической и физической во всех ее проявлениях, причина и создатель вселенной. В начале бесконечной пустоты существует один огонь; он, частично уплотняясь, превращается в воздух, часть воздуха переходит в воду, часть воды в землю и т.д.; воздух и огонь соединяются, и пламенное дыхание проходит через воду. Воздух и огонь — мужской элемент, вода — женский. Так зарождается эмбрион мира. Пневма — божественное дыхание — первопричина мира, она пронизывает материю всецело, подобно меду, распространяющемуся в сотах воска, и путем изменения своего напряжения создает многообразие мира. Так объясняют стоики наличие четырех царств природы: на самой низкой ступени пневма производит простую плотность тела — минеральный мир; к плотности добавляется спонтанный рост — растительный мир; в некоторых существах пневма создает ощущение и порыв движения, или инстинктивную тенденцию к действию ,— животный мир; и, наконец, на самой высшей ступени пневма становится разумом или разумной душой,— человеческий мир (см. Bodson, ук. соч., стр. 27—34). «Что же касается конца эволюции,— пишет Бодсон,— то стоики приняли идею, которая не была новой в греческой мысли — о вечном возвращении; постоянное становление вселенной рисуется большими кругами, в пределах которых огонь поглощает все, что он создал, и дает рождение новому зародышу, точке отправления и движущемуся элементу новой эры, аналогичной предшествующим и последующим за ней… Многочисленные функции божества придают ему различные названия. Это Зевс , к которому обращается Клеанф, затем Мир, Небо, Гегемон мира, Вселенной, Судьба, Провидение, Мировой закон, Природа, Зевс. Это разнообразие позволило монотеистам стоикам сохранить формально политеизм народной религии: боги — только персонификации многочисленных функций высшего бога». Миф о божественном ребенке Дионисе-Загрее, который был растерзан титанами на Крите, а затем воскрешен Зевсом и поставлен им управлять миром — находится в центре орфической теогонии. Поэтому под «исследователями природы божества» Плутарх разумеет не только стоиков, но и орфиков; прозвище «Никтелий» — «ночной» объясняется тем, что дионисийскиа оргии справлялись ночью; «Исодет» — «равномерно разделяющий» имеет связь с т.н. разделением универсальной основы на различные части мира, что символизирует расчленение Диониса.] и поют ему дифирамбы, полные страданий и переменчивых настроений, выражающих смятение и колебание.
«Ведь, — как говорит Эсхил, — Дионису подобает, чтобы ему сопутствовал смешанный с криком дифирамб участник вакхического шествия», а в честь Аполлона поют пеан, песнь упорядоченную и благоразумную, и его самого изображают на картинах и на статуях неувядающим и вечно юным, а того бога — во многих видах и образах. В общем, отождествляют первого с гармонией, порядком и полной серьезностью, а второго — с какой-то неустойчивостью, состоящей из шутки, заносчивости и безумия; поэтому призывают его как «Дионис-Эвий! Приводящий в исступление женщин, расцветающий от почестей безумствующих».[28 — Стих анонимного лирического поэта.] Так неплохо они схватывают сущность каждого изменения.
Поскольку время изменений в природе охватывает неравные периоды: больший, который называют периодом «изобилия», и другой, меньший, называемый периодом «недостатка»,[29 — Фласельер делает ссылку на Гераклита: «Гераклит называет это нуждой и пресыщением. Нужда же есть упорядочение, согласно ему, а возгорание — пресыщение».] то в соответствии с этими периодами большую часть года при жертвоприношениях исполняют пеан, а с наступлением зимы пробуждают дифирамб и, прекратив пеан на три месяца, призывают вместо Аполлона Диониса. Думают, что это соотношение трех и девяти соответствует времени порядка космоса и времени его воспламенения.
10
Но рассуждение мое затянулось более, чем следовало в данных обстоятельствах. Во всяком случае ясно, что находят соответствие между божеством и числом «пять»: то оно выступает в чистом виде подобно огню, то выделяет из себя число «десять», означающее вселенную.
Так как музыка весьма приятна богу, то не полагаем ли мы, что она имеет отношение к этому числу? Суть гармонии, если можно так сказать, в созвучиях. Их пять, и не больше. Это доказывает рассуждение, хотя желающий может уловить то же самое на струнах и на дырочках флейты без всякого рассуждения, основываясь лишь на чувстве. Все созвучия рождаются из соотношения чисел. Счет первого созвучия через четыре звука есть эпитрит, счет второго через пять звуков — это гемиолий, счет третьего — двойной звук через все звуки, счет проходящего через все и через пять — трехкратный, а четырехкратный — тот, который дважды проходит через все звуки. Люди, сведущие в музыке, добавляют к этим интервалам еще один, выходящий из ритма, называя его проходящим через все и через четыре, но не стоит в угоду неразумному слуху принимать, вопреки разуму, это созвучие за правило.
Я не буду останавливаться на пяти позициях тетрахордов и на пяти первых тонах, или ладах, или, как следует их называть, гармониях (крайние из них — низкие и высокие, остальные же разнообразятся в зависимости от напряжения или разрешения); но разве из существующих многих, а вернее, из бесчисленных интервалов не только пять являются музыкальными: диез, полутон, тон, полтора тона, два тона? И разве имеется какой-либо другой интервал, меньший или больший по высоте тона в области звуков?»
11
«Многие другие соображения, — сказал я, — на ту же тему я обойду, а привлеку Платона, который говорит, что космос — один, а если предположить, что есть другие, кроме него, и что он не единственный, то их будет пять, и не больше.[30 — Plato, Tim. 31 А, 55 С—D.] Но если, напротив, космос один и единственный, как думает и Аристотель,[31 — Arist., De caelo I, 8 сл.] то он составлен каким-то образом и построен из пяти миров: один из них — мир земли, другой — мир воды, третий и четвертый — миры воздуха и огня, пятый же мир — небо, и его одни называют светом, другие — эфиром, третьи — пятой субстанцией, которой единственной из тел присуще круговое вращение от природы, а не в силу внешней необходимости или какой-либо случайности.
Вот почему Платон, заметив в природе пять самых прекрасных и совершенных геометрических фигур: пирамиду, куб, октаэдр, эйкосаэдр и додекаэдр, отнес каждую к соответствующему миру.[32 — Plato, Tim. 53 С—55.]
12
Есть люди, которые ставят в связь с этими первичными мирами свойства чувств, равные им по числу: они полагают, что осязание обладает свойством крепости и имеет природу земли, что вкус различает вкусовые качества из-за влажности, что сотрясенный воздух в слухе оборачивается голосом и звуком; из остальных двух запах дан в удел обонянию и, будучи испарением и рожденный теплом, сходен с огнем; вследствие того, что зрение излучает свет благодаря родству с эфиром и светом, оно представляет собой смесь, похожую на них обоих, и обладает качеством плотности. Как живое существо не имеет никаких других ощущений, кроме названных, так и космос не имеет никаких других простых и чистых субстанций. Но какой существует, как нам представляется, удивительный порядок и соотношение пяти чувств и пяти миров!»
13
На этом я остановился и, помолчав некоторое время, продолжал: «Как это случилось с нами, Евстрофий, что еще немного, и мы бы прошли мимо Гомера, как будто бы не он первый разделил космос на пять частей: три части посредине он передал трем богам, а две по краям — Олимп и землю, из которых земля составляет нижний предел, а Олимп — предел верхних областей, — он оставил общими и неделенными.[33 — Horn., II, XV, 187—193.] «Но следует вернуться к теме», как говорит Еврипид. Ведь те, кто превозносит число четыре, не попусту учат, что каждое тело образовано на основе этого числа.
Когда к длине и ширине добавляется высота, образуется тело; длине предшествует точка, принимаемая за единицу; длина без ширины, которая называется линией, соответствует числу два; движение линии в ширину дает происхождение поверхности тела в трех измерениях; высота, добавленная к этим трем измерениям, формирует тело из четырех измерений. Отсюда каждому ясно, что число четыре ведет природу вперед до завершения и образует осязаемое тело, а затем оставляет его лишенным самого
