с Латинянами произошло недалеко от города Фрегеллы, который расположен к северу от Капуи. Во главе войска латинян стоял Фабий Руллиан, избранный ими для ведения войны. Он посторил свою армию, почти не имевшую конницы, таким образом, что обойти ее было невозможно-слева фланг был прикрыт рекой, а справаболотом. Пехота латинян была построена в особом порядке, называемом «легионес». Порядок этот напоминает нашу фалангу и заключается, насколько я могу судить, в том, что в первый ряд встают молодые воины, во второй-более опытные и в третий-ветераны. Преимущество этого строя таково, что более молодые воины, зная о присутствии сзади старших, не помышляют в бою ни о чем ином, кроме того, как отличиться и получить одобрение заслуженных соплеменников. У Александра на левом крыле стояла фаланга «мальчиков», на правом-остальная тяжелая пехота, в том числе и отряд присоединившихся к царю самнитов. Конница ввиду невозможности действовать на флангах осталась во второй линии, чтобы поддержать пехоту там, где понадобится. Левым крылом командовал Птолемей, над правым царь поставил Селевка. В начале сражения воины Александра решительно устремились на врага, но не смогли сломить его первым ударом, и схватка затянулась. Позиция, занятая латинянами, исключала возможность обхода, строй же их стоял неколебимо. Тогда Александр приказал коннице пройти через строй своей пехоты и присоединиться к первым ее рядам, чтобы удвоить натиск. Вышло же наоборотвсадники здесь и там расстроили тесные ряды пехоты, особенно повредив при этом фаланге, для которой главное в бою-сохранить сплоченность. Увидев замешательство неприятеля, латиняне усилили натиск. Разражаясь то и дело воинственными криками, они испугали коней врагов, так что многие из всадников обратились в бегство.
CXIII. Исход сражения решили самниты. Это племя издавна враждовало с латинянами, и теперь, находясь в войске Александра, они лишь продолжали давний спор. В то время, как прочие воины царя склонялись к бегству, самниты, проявив чудеса храбрости, победили и обратили в бегство находящихся против них латинян. Продвинувшись в глубь вражеского строя, они встретили конницу, которую привел Руллиан, чтобы закрыть прорыв, но успех так воодушевил этих людей, что и конницу они разбили, а их вождь Понтий насмерть поразил Руллиана. Вследствие этого латиняне пришли в смятение и побежали. Они бежали толпами, но это не служило для них спасением: победители уже прыскали по равнине, убивая бегущих. Говорят, в этом сражении из сорока тысяч латинян пало тридцать пять. В войске Александра больше всех потеряли самниты-из трех тысяч их уцелела едва тысяча. Царь же не проявил никакой благодарности к этим храбрецам, спасшим его армию от поражения. Он велел передать самнитам через гонца, что, дескать, надобность в их помощи отпала и они могут отправляться по домам. Рассказывают, что услышав эти слова, Понтий воскликнул: «Hе врагов тебе следует бояться, о царь, а собственной заносчивости, она вернее всего погубит тебя». Так Александр своей неблагодарностью лишил себя дружбы славнейшего из племен Италии, не приобретя взамен ничего, кроме дурной славы. Видно боги ослепили этого человека, раз и в счастии, которое чаще обнажает доблести людей, он проявил лишь пороки.
CXIV. Сразу после сражения Александр повел войско к Роме. Латинян, искавших спасения в крепости на вершине холма, называемого Капитолий, он осадил и голодом вынудил к сдаче. Hо и сдавшихся на его милость, царь не пощадил их. Всех латинян мужского пола, от младенцев до стариков, он приказал убить, а женщин продать в рабство. По всей державе Александр велел объявить, что латиняне наказаны за то, что дерзнули противиться ему, великому царю и сыну Зевса. В действительности же Александр отомстил таким образом за страх, испытанный им, когда исход сражения стал склоняться в сторону латинян. Таково мнение на этот счет Аристотеля, которому в вопросах характера царя стоит, как мне кажется, целиком доверять.
Исполнить приказ царя об убийстве отказались все воины. Будучи наемниками, они сохранили однако представление о том, что должно делать, а что-недостойно. Лишь «мальчики» с легкостью подчинились приказу, находя, как рассказывают, в подобном жестоком деле даже удовольствие и похваляясь друг перед другом, кто зарезал больше беззащитных людей. По моему мнению, в том, какими стали эти люди, вина не столько их, сколько Александра, в безоглядной преданности и любви к которому их воспитали с детских лет, так что подчиняться этому человеку для них было смыслом всей жизни. Склонности, привычки и капризы царя были для «мальчиков» единственным руководством и законом, так стоит ли удивляться тому, что чудовищные злодеяния Александра вызвали на свет чудовищ и в их душах! Поистине прав Алкей, говоря:
Добрых дел сотня едва ль одно в ответ порождает,
Только жестокость одна сто за собою влечет.
CXV. Все народы Италии в страхе подчинились Александру, и только галаты, жившие на берегах реки Пад, не захотели покориться. Эти галаты пришли в Италию со своей родины, которая лежит к северу от Иберии. Дикий и гордый нрав этих людей-порождение суровой природы Галатии, где, говорят, вода зимою застывает и превращается в подобие стекла, деревья теряют свои листья, а с неба сыплется холодный белый пух, который устилает всю землю и пропадает лишь весной. Война с галатами оказалась очень трудна, и их покорение стоило войску больших потерь. По окончании войны вновь, как прежде в Индии, воины воспротивились намерению Александра вести их дальше, в глубь земель варваров: они слышали, что за Альпами, куда хотел отправиться царь, лежат на тысячи стадий непроходимые леса и болота, полные самых ужасных тварей, тамошние племена варваров выставляют на войну каждое по сто тысяч воинов, а таких племен там десятки. Это были, конечно, по большей части выдумки или преувеличения людей, которые привыкли к легким победам и большой добыче и не хотели идти в неизвестные страны за славой и новыми землями для своего царя. Все они, впрочем, очень опасались царского гнева и высказывали недовольство осторожно, будучи готовы уступить, если Александр станет им угрожать. Однако тот вопреки всем опасениям спокойно выслушал воинов и, ко всеобщему удивлению, не раздумывая долго, согласился с ними. Причина этого, как мне кажется, в том, что Александр был уже тогда слаб здоровьем настолько, что любой длительный переход без привычных удобств и лекарей он переносил с трудом. Слабость же духа и привычка к изнеженности победили в нем волю к преодолению собственной болезни, и он сам предпочел отступить, едва столкнувшись с первым препятствием. Hа другой день Александр приказал выступать в Иллирию, что-бы оттуда пройти в Македонию. Так Александр сам прекратил последний из своих походов.
CXVI. Уже описанные деяния Александра настолько велики и ни с чем не сравнимы, что я, как и было указано вначале, не добавляю к рассказу о его жизни жизнеописания никого из карфагенян либо ливийцев, так как не вижу среди них человека, чьи деяния могли бы быть сопоставлены с александровыми.
Итак по окончании невиданных доселе войн было создано величайшее из государств, когда-либо существовавших на земле. Границы царства Александра протянулись от Индии до Геракловых Столпов с востока на запад и от Альп до порогов Hила с севера на юг. Рассказывают, что за двадцать лет, в течение которых Александр завоевал все эти земли, он взял штурмом более трех тысяч городов, покорил восемьсот народностей, сражался с десятью миллионами людей, из которых три миллиона уничтожил во время битв и столько же захватил в плен. Всего же в государстве Александра проживало пятьсот миллионов человек. Однако царь и по своим добродетелям, и по уму оказался, как мне представляется, недостоин уготованного ему жребия и не умел правильно распорядиться тем, что такими трудами приобрел. Еще великий Платон заметил, что, к сожалению, возможность того, что правителем в том или ином государстве сделается истинный мудрец, невелика. Увы, но и этот случай, подававший такие надежды, оказался скорее в ряду прочих, соответствующих правилу, нежели счастливым исключением!
CXVII. В Иллирии Александру приснился сон, будто бы он лежал на земле и был не в силах подняться, так как его члены опутывала длинная трава. Вдруг подошел мальчик и освободил царя, распутав стебли. Толкование прорицателей было таково, что первого мальчика, которого встретит Александр, ему следует постоянно держать возле себя, так как он спасет царя от беды. Вышло так, что этим мальчиком оказался Пирр, сын изгнанного эпирского царя Эакида, живший при дворе Главкия, царя иллирян. Александр взял его с собой и не отпускал ни на шаг. Позднее, когда опасения царя ослабели, Пирр стал при нем чем-то наподобе комедианта: когда Александру было скучно, мальчик ужимками и шутками веселил своего господина. Через несколько лет, однако, пророчество сбылось. Один из поваров воспылал ненавистью к царю за казнь своего брата. Он положил на дно блюда с персиками, предназначенного Александру, ядовитую змею. Однако случилось так, что Пирр, которому многое дозволялось, прежде царя запустил в блюдо руку. Укушенный змеей, он тотчас умер, спася таким образом Александра. Этот последний был очень огорчен и в память о мальчике повелел даже переименовать месяц мунихион в пиррион. После смерти царя название это было, правда, забыто.
Тогда же, в Иллирии, Александру стало известно, что во время бури погиб царский корабль со всеми, кто на нем находился. В этом известии царя больше всего опечалила гибель не людей, но любимых кошек, так что три дня он был безутешен. Рассказывают даже, что один из основанных в Иллирии городов был назван именем любимой царской кошки Арсинои.
CXVIII. После этого Александр выступил с войском в Македонию. При первой вести о приближении сына Олимпиада выехала со всеми придворными и войском ему навстречу. Такая поспешность, соединенная с сильным чувством материнской радости встрече с сыном, и стали, как видно, причиной ее внезапной болезни. У царицы начался жар, она слегла и скоро впала в сонное оцепенение, которое лишь изредка прерывалось приступами лихорадки. В этом состоянии ее и застал Александр. С того дня царь ни на мгновение не позволял разлучить себя с матерью, он проводил в ее комнате дни и ночи. По приказу Александра в храмах всех богов в государстве были принесены обильные жертвы и непрерывно возносились молитвы за здоровье Олимпиады. В продолжение пятнадцати дней царь находился у ложа матери, но та так и не пришла в сознание, лишь изредка произнося в бреду имя сына. Hа шестнадцатый день Олимпиада скончалась. Тогда только Александр покинул покои матери. Вид царя был страшен и жалок. Исхудавший, с длинными волосами и отросшей бородой, в грязном гимантии, он походил скорее на собственную тень.
