человеком, переносимым из леса в лес этими пожарами.
Теперь, когда я слышу вокруг себя, как люди на большие бездушные государства переносят свои человеческие чувства, я чувствую разность времен: в те далекие времена люди связывали жизнь свою с проходящими по неизменным кругам светилами, теперь связывают с государствами: их наделяют своим человеческим, не в затмении, не в горящих лесах ищут признаков будущего, а в государствах; говорят: как понравится это Англии, как отнесется Франция, это все Австрия. Все это до того вошло в обиход, так к этому привыкли и так этому поверили, что действительно это стало так, и никто не может сказать, что я сам причина войны, что я несу в себе весь мир. Еще одна деревенская картина запала мне в душу перед началом войны. Мы удили рыбу на речном заливе. На самодельном плоту переправился батюшка с иконами. Это было в день трех Святителей, когда у нас в этой деревне служат молебен. Только что запели «Святителю отче Николае!» вдруг что-то зашумело над головами, и на небе показались аэропланы. Летели шесть аэропланов. Никто здесь не видел еще летящего человека. Я ожидал, что все будут поражены, будут что-то глубоко философски переживать, я после молебна спрашивал о впечатлении. Кто видел аэроплан в календаре, тот не сомневался, что это летающие люди, а кто не видел, говорил: это не люди, это пущенное…
Изобразить духовность, возникающую в народе при надвигающемся… Мы победим! И сейчас же поправка: а кто знает!
-319-
— Ох, как тяжело, как тяжело! — Говорит моя тетушка, — как закрою глаза, так убитые, как открою и подумаю: «Вот так цивилизация, всю жизнь верила в цивилизацию, а они вот к чему пришли!» Всю жизнь до семидесяти пяти лет моя тетушка, ученая на медные деньги, верила в прогресс, больше: она изменила вере отцов-старообрядцев ради этой веры в прогресс. И вот пришла глубокая старость, а за всю свою веру тетушка видит перед глазами убитых, а в голове постоянный вопрос: есть ли Бог в этакой вере?
Кто бывал в Ельце, наверно слышал имя о. Николая Брянцева, великого подвижника в деле отрезвления края. За четверть века упорной борьбы ему удалось… Спускаясь по склону между домами, я решил к нему зайти посмотреть — мне пришло в мысль ревнивое чувство: четверть века человек работал, и вот и Россия все-таки пропадает от пьянства, а государство — и вот сразу. Картина превзошла все мои ожидания: общественный закон, все стали трезвыми.
Телеграммы постоянные были: бомбардировка Белграда продолжается, теперь: перевозка германских войск с запада на восток продолжается.
Тема: 1) земля круглая 2) очеловечение государств.
Вопрос: почему двинулась Россия? что мужики проспят, как зашевелилась эмоция. Возле полицейского участка женщины меньше плачут, привыкли или так вообще: ратник не такая трагическая фигура, как настоящий солдат. Вдруг толпа вся покатилась со смеху: повар государственного банка, человек-бочка тоже пришел определяться. Люди остались такими же: женщина покинутая тоскует и плачет, а муж идет на войну и весел, умирать не страшно, жить тяжело: что бояться умирать, когда все равно придется, и опять же судьба: кому назначено, тот и дома умрет, а кому жить и с самой страшной войны возвращается, и так они весело, в новеньких рубашках, такие молодцы, какими-то вернутся?
-320-
Всюду видишь — из окна ресторана, прижались к стене дома, возле трамвайной остановки на Невском, на зеленой подстриженной траве парков, везде Гектор и Андромаха, и у ней ребеночек иногда такой маленький, что и глаз не открывает, и все сосет без перерыву — герои войны, а кто назовет их героями? герой Вильгельм, Сазонов, Горемыкин, царь. Пересмотреть о героях: пустота.
Затишье, неизвестность и потому между всеми что-то общее. В общем, наши как-то богаты: никто не кричит «расшибем!», хотя есть полное основание думать так.
[Пишет] в альбом, обещается, клянется где-то добыть для нее счастье: это счастье — чувство родины, земли своей родной, печки деревенской, запаха соломы — и все это тут в кресле, а он хочет ехать куда-то и достигать счастья; утратив мгновенье, она принимает все меры, чтобы вернуть его, достигнуть и вот у него вторая достигнутая жена, любимая тем чувством, которое он получил тогда в момент приближения действительного счастья. Простой факт, а нужно пройти [было] всей жизни, чтобы понялся: тут был и труп, и кладбище, и слезы, и цветы, и синий купол неба, и…
Перед войной я писал своей тетушке, что мне очень плохо живется, и сам не знаю, отчего: не плохо ли везде, и не быть бы чему-нибудь вскоре особенному.
Я спросил: — А что если он пустит оттуда бомбу? — Какой-то мужик вдруг глубоко потрясенный сказал: — И пустит, и вот изба моя и нет ее. — Что изба! — говорю я, — все село сгорит. — И сгорит, и сгорит, — говорил мужичок таким тоном, как будто утверждал существование непобедимой нечеловеческой не Божьей неправды. Через несколько дней говорили мне, что один аэроплан упал где-то на огороде и капитан разбился и, умирая, говорит: — За огород отвечаю, за людей не отвечаю! Так они все, эти простые русские люди понимали то, что надвигалось на них перед войной, какая-то сила надвигалась: за огород отвечает, за людей не отвечает.
-321-
В Петербурге началась забастовка. Крестьяне нашей деревни отнеслись к ней несочувственно: это было оттого, что «забастовщики» — деревенское понятие нехорошее, бандитов и хулиганов — переносилось на наших городских рабочих. Я объяснил мужикам о рабочем движении, говорил о вздорожании продуктов и растущей заработанной плате, доказывал им, что бастующий рабочий не «забастовщик». Все было напрасно: мне говорили, зачем они соблазняются, посадские девушки, калоши, шляпы… все от себя… мы все виноваты в забастовках и проч. После, когда началась война, я согласился, что и в войне мы виноваты сами: зачем мы… этим немецким, всем… и я уверен теперь просто, что с этим немецким война, что она началась за то человеческое, война духовного с чем-то нечеловеческим, немецким. Поэтому я думаю, как и крестьяне, вести свою летопись не по-чужому знанию, а от себя: как мне жилось в это время. Я чувствовал смутную тревогу, мои нравственные [силы] оборвались, я жил перед чем-то: дневник.
Люди, как горящий лес: сдвинулись деревья. Телега смерти: озеро, похоронный плач. Ярмарка и объявление войны. Я место потерял: мне теперь все равно, я пережидаю… я с массой.
25 Августа.
История с Яковом — о горе, горе! Как мучилась тоже с нами мать! Завтра его отправить, привезти Льва.
27 Августа.
Приезжал поэт Миклашевский (Михаил Петрович). Увезли Якова. Дожди. Молотилка сломалась. Коля, как еж, таскает в свою комнату яблоки.
Сон о пустом доме, как настроение человека, строящего дом во время войны.
Уполномоченный Лопатин уехал в Питер за твердыми ценами, и деревня осталась без цены. Теперь в этот урожайный год деревня завалена хлебом, а купить ничего нельзя: за три рубля пуд не купишь. У плотника Осипа своего хлеба нет — плотник хлебом не занимается. Ходил, ходил по деревне, никто не продает: «цены, — отвечают, — не знаем!» и не продают.
-322-
Косят чечевицу. Подходит просо. Надо жнивье пахать.
Отношение крестьян к австрийцам: и умиляет, если взглянуть с одной стороны, и как-то обижает, если с другой стороны. Отношение к иностранцу. Австриец барин, Кир мужик, легенда о том, как разжился мужик через австрийца. Отношение помещика — пороть.
10 Сентября.
Окна матовые ладонью разглаживаю, показывается осень — ветер, дождь, куры кучкой в вишняке, просеяли в саду просо, в копнах мокнет, как бы не осталась картошка в земле. Рожь и овес кончены, в амбаре.
О блаженство какое: полынным веничком, осенним, пахучим самому замести свою каморку и, оправив постель, попив чайку (самовар самому поставить!) приняться за трубочку.
Волшебная трава: лошадь ее ест дочиста, а перешла лошадь на другое место, трава в следе за ней опять вырастает. И так семь лет — трава эта люцерна.
Упущенный момент: жалеть, что упущен или благословлять? Только она никогда не простит, и раз ее дар не принят, ни в какие твои дары она не поверит, хотя бы ты всю жизнь ей посвятил. Воет ветер, листья желтые летят, собаки воют… В этом, только этом году умерло чувство: и больше не снится уродливая дева со сладкими чувствами. Линяет гора любви и все чернее, чернее остов ее показывается.
Реальная Россия (Московская Русь) и фантастическая — северная.
С.х. рабочие: Павел — обломок барской экономии. Новый человек Кир, соседи удивляются: зачем Кир пошел ко мне служить. Нужен такой рабочий, у которого ничего своего бы не было. Батрак: мечта о доме. Они воруют, но, воруя, не богатеют, а у хозяина все идет кое-как, и скот паршивеет.
Сады обобраны: ерепиловка (мелкое яблоко), бородавчатое яблоко самое крепкое, бурое (падаль).
-323-
Недавние дни: 2-го Сент. Сентябрьское утро. Восток светлеющий закрыт синей полосой, а так все небо чистое, чистое, светит Венера, светит луна, светит невидимо восходящее солнце, но кажется, что одна только звезда утренняя. Встало солнце, как хорошо в лесу, где своим светом светят клены и ясени и, мешаясь с солнечным светом в тишине, — так хорошо, так тихо, тихо, так любовно — эта седая от росы нетронутая трава — и сердце шепчет: «Богородице Дево, радуйся!» Еще гудят пчелы. Озимь кустится. Дятел долбит.
Бытовой человек и личный просто человек.
11 Сентября.
Ночной мороз — седые алюминиевые лопухи.
Первые угрозы зимы. Солнце: мороз исчезает, яко дым. Ночью снова во мраке осени при обилии звезд наступает грозная сила. Сравнить весеннюю борьбу и осеннюю.
16 Сентября.
Еще кружатся низко на дворе, пугая кур, ласточки, но дни их в этих краях, а может быть, и часы, сочтены. Ночью ударил мороз, и с утра посыпались тополя, каждый листок, падая, увлекал десяток других, и к полудню верхушки тополей стояли обнаженными. Ясени облетали большими перистыми листьями, будто складывали оружие.
Поскорее заказывать валенки. Починить полушубки.
Гора лысеет.
Горит костер в лесу на восходе солнца. Восходит раскаленное светило, и кажется нам, удивлено солнце, что мы ночью предупредили его и развели своими руками этот солнцеподобный собственный огонь. От налетевшего утренника мечется в разные стороны огонь наш, жалкий, будто пойманный, гаснет, но уголья тлеют, колебля воздух. Через эти струйки колеблющегося (гретого) воздуха виден нам удивительный лес: каждый лепесток его кроны дрожит, изумрудно-зеленый: весь лес, сказочно прекрасный, колышется. Так застало нас солнце и будто удивилось вначале, а потом поднялось и обратило внимание на весь
-324-
свет, и забыло наши горящие угли, и мы забыли их затоптать, ушли. (Любовь — огонь, похищенный с неба.)
