Я был свидетелем двух героических эпох русской жизни: революции и войны с немцами. Смотрел на людей. Казалось, они были застигнуты врасплох и делали свое дело полусознательно, копошились изо всех своих сил, устраивались. Уже одно то, что современник не может пересмотреть всего — делает разницу с будущим. В этих хлопотах, в этой особенно сильной тяге устройства личного каждым человеком не было ничего героического. Казалось, это были черновики, материалы для какого-то другого времени и что потом уже придет поэт, историк, философ и сделает из этого самого прозаического времени картину времени героического…
17 Сентября.
За окнами, укрытыми ставнями, словно что-то огромное кипит в черном котле: буря, дождь, холод и тьма крутят, студят, треплют наш осенний сад.
20 Сентября.
Зазимок первый: весь день хлопьями валил снег. Грязь безвыходная. Трагедия серба: будущий герой, а сейчас, когда решается, он думает и о том, что в казармах пыль летит на постель, и что, если не пойдет, в Сибирь отправят, просто замученный человек. И мука его, просто мука — материал для поэта, для историка. Кухня героя. (В кухне у нас живет герой, настоящий герой, будущий освободитель Сербии…)
Неправда, но это больше правды, это ощущение писателя, что в такую минуту, не всякую, а вот такую-то, мир весь точкой креста своего сошелся в его сердце, и он чувствует все по правде: и бурю в саду, и войну, и спящего ребенка, и все, куда ни обратилась мысль, и настоящее, и прошлое, и будущее, такая минута веры: спросите — и на все будет ответ.
22 Сентября.
О, если бы вы знали, в какой обстановке, в каком настроении хозяина добывается теперь то, что люди
-325-
ежедневно потребляют: хлеб, мясо, масло, молоко и другие подобные продукты. Что вы думаете: есть и в хозяйстве синяя птица, о, да еще какая! Но теперь она улетела — мучительно думать: куда? Умрешь и узнаешь? А пока жив, пусть, будто где-нибудь в Бельгии живет теперь синяя птица.
Боже мой, что было на земле, если бы каждый сельский хозяин ясно и точно видел цель свою: свиную тушу и больше ничего. Не было бы Руссо, Толстого, Аксакова, русского мужика, старинных усадеб, воспоминаний, да, ничего не было: поели бы и еще откормили, и еще поели, и так бы шло.
А вот оно так теперь все в хозяйстве: всякий обман исчез, синяя птица улетела от жизни.
Какую ничтожную часть мира представляет из себя книга, как мало живут по книгам, а оттого, что нас с детства учили, кажется нам, будто книга — самое главное.
И так во всей жизни есть такая обманщица, чудесница — влечет и ничего не оставляет (пример: скотоводство — чудесное занятие, но как только исчезла она, остались коровы), исчезла, покинула и оставила жить человека с коровами. Так искусство всегда разрушает жизнь: оно покажет капусту приманкою, расставляет ловушки по всему свету, западни. Поэтому, чтобы избежать западни, нужно построить новый мир по образу и подобию того, что влечет к нему, нужно заранее умереть, как животное.
Это присутствие иностранцев в России — факт такого огромного значения, что теряешься и робеешь высказывать свои единичные наблюдения. Как они живут в казармах, это официальная сторона, что собственно и видят приезжающие делегаты — это не так важно. А вот как живется — большинство их работает и живет среди нас. Вот на пути нашем экономия, куда этой зимой мы ездили на охоту. Едем трое, два соседа-помещика, на козлах сидит австриец Автонас, которого помещики называют Афанасием.
По хозяйству. Начались морозы. Так недавно расстались с ними, только в мае! Тогда убило морозами сады, огороды,
-326-
пострадали овсы, прихватило просо. Теперь боимся последнего, как бы не остаться с картошкой. Из-за дождей запоздали с молотьбой. И только окончили, все схватились за картошку. Едва удалось достать десять девочек по полтиннику в день! За день накопали возов пятнадцать.
В хозяйстве всегда чего-нибудь боятся, особенно в этот год морозов и дождей. Весной боялись за овес, просо, огороды и сады и, правда, все это сильно пострадало от майских морозов. Лето хозяева дрожали с уборкой из-за дождей. Кое-как убрались и вдруг хватили ранние сентябрьские морозы: стали бояться, что останется в поле картошка. Все бросились убирать, и рук не хватило. Мы нашли девять девочек от десяти до двенадцати лет, которые вместо двугривенного потребовали по полтиннику в день.
Начали почти что с завтрака, покопались — пообедали, опять покопались — пополудневали, а потом и вечер. Много ли так накопаешь!
— Ох, не остаться бы с картошкой?
— Не останемся! — ответил наш старичок-пенсионер, большой оптимист.
— А вы как думаете? — спросил я венгерца по-немецки.
— Schlecht![7] — ответил венгерец.
Крылатое слово генерала Алексеева: «Война окончится для всех неожиданно».
Война обнажает мир, каким он есть.
На постоялом дворе: географическая карта и говорят о войне. Старик подходит:
— Покажите-ка мне Россию! — Показывают. Крестится:
— Слава Богу, Россию увидел! А хозяин:
— Давно бы вам надо Россию показать.
Смерть Пульхерии Ивановны перед географической картой.
-327-
Солдаты разбегаются. Больше миллиона в бегах. Интеллигенция подняла народ на немца, подъем был в интеллигенции, а не в народе, Интеллигенция воображает себе Русь по французскому герою, а Русь творит чертовщину.
Чертовщина обуяла: мужик разбил яйца на базаре: — Не хочу по таксе.
Горький сказал:
— Ваше пребывание на хуторе, какое отношение имеет к литературе?
2 Октября.
Луна где-то за домом, и, кажется, ночь, но звезда утренняя перед домом горит полно в рождении утра. Так, неоткрытым, неузнанным остается для меня лицо моей родины. Несчастной любовью люблю я свою родину, и ни да, ни нет я от нее всю жизнь не слышу, имея всю жизнь перед глазами какое-то чудище, разделяющее меня с родиной. Чудище, пожирающее нас, теперь живет где-то близко от нас, и я видел вчера, в день призыва, как ворчливая, негодующая толпа оборвышей поглощалась им, и они, как завороженные змеем, все шли, шли, валили, исчезая в воротах заплеванного, зассанного здания. А может быть, это весна? самая первая весна и грязь эта и оплеванная родина — все это, как навоз и грязь, ранней весной выступающая всем напоказ?
Два человека русских: Ж-в и Р.: как шел на войну Ж. и как Р. — полное признание, заготовленная шинель и пр. и страдание до погибели. Но если, колеблясь в выборе, обратиться к простому народу и к интеллигенции за советом, то народ ответит обратным тому, что он делает, и интеллигенция тоже ответит обратным, тем, что ей назначено: интеллигенция тянется за народом, народ за интеллигенцией, а сущность — дело неколебимое.
Черта эта, по-моему, очень интересная и заслуживает большого внимания, и даже начальство, кажется, обратило внимание: как это несправедливо, как это унизительно! Но с другой стороны, нужно войти в положение нашей Коробочки, стали упрекать ее, а она отвечала: «Русского человека
-328-
ей кормить хорошо невыгодно. Корми его лучше, — скажет Коробочка, — он, пожалуй, хуже еще будет работать. А иностранца кормить — полный расчет».
Конечно, есть известная правда и у Коробочки.
Дело в том, что наш земледельческий район только по богатству почвы земледельческий и потому что все тут этим занимаются. А в смысле техническом он, может быть, самый неземледельческий. Вы, конечно, замечали, если путешествовали по Руси, что чем лучше у нас почва, тем хуже на ней живут люди. Вероятно, это потому, что за хорошую почву было больше борьбы человека с человеком, помещика с мужиком. Малоземелье, община в связи с правовым порядком истощили мужика, а вместе с тем истощили и помещика. Как пример, до чего русский человек не земледелец, я могу указать на тот факт, что в нашей деревне есть только два человека, которые могут хорошо насадить косу, и к этим двум ходят все присаживать. Из наименее удачливых вербуются у нас батраки — ленивые люди с вечной цигаркой во рту. Чуть отошел от него, он уже не пашет, лошадь стоит, понурив голову, а он шестиком сбивает в саду незрелые яблоки. И вот в эту среду является настоящий иностранец — сельскохозяйственный рабочий со всеми техническими навыками. Коробочка, конечно, перед ним ходит на задних ножках, ухаживает за ним, кормит, одевает. Есть из-за чего стараться!
И потом есть в русском быту страх чужого глаза и оттого какая-то приниженность. Приедет гость — какая беготня, как гремят тарелками, будто этой суетой, этим громом тарелок хотят спастись от чужого глаза. Так и с этими пленными иностранцами. А кто его знает, может быть, он еще человек знатный.
— Не простой, не простой, — слышал я однажды, — когда все уснули, я видела у него огонек.
— Так что же.
— Огонек и что-то читает и такая, знаете ли, у него улыбочка, все молчит и чуть-чуть улыбается.
А у крестьян, рассказывали мне характерную легенду о том, как один мужик разбогател через своего австрийца. Мужик будто бы хорошо очень относился к своему пленному, кормил хорошо, не мучил работой. Однажды пленный
-329-
и говорит: «Откроюсь тебе, что человек я не простой, богатый я и знатный». Мужик стал еще больше ухаживать за пленным барином. Тут откуда-то являются большие деньги у пленного, и он все их мужику. Так он от пленного и разбогател. Вот тут у будущего исследователя и будут самые интересные и благодарные наблюдения. В экономии хозяин и рабочий разделены стеной и отношения там очень узкие, а у крестьян полное соприкосновение. Я наблюдал близко одного пленного в нашей деревне. Хавронья, наша прачка, прибежала однажды к нам, взволнованная: « Завтра к нам привезут австрияку! — Ну, что, — спросили мы на другой день. — Привезли. Чудно! Я несу сноп, а он из рук вырывает: «я донесу, я донесу!», дали ему цеп, а он не понимает, называет полторы палки. Ловкий, скоро научился: молотит. И все вокруг дома подметает, стойло вычистил, лошадь чистит, окна вымыл, навоз…
Меня немного смешило появление какого-то оттенка гордости у хозяина пленного. Как будто он приобрел какое-то…
3 Октября.
Мышиный год: как мыши разбегаются, когда до них доходят при разборке скирда, так ныряют в ссылку на кожевенные и всякие заводы люди при объявлении мобилизации. Мышь, мышь! (знамение).
Вчера я проходил полями соседнего крупного имения, и был поражен картиной великого запустения: многие десятины проса стоят некошеные, и ветер давно уже развеял семена, кормовой горошек брошен и дождями смешан с землей, целые поля картофеля явно остались на замерзание-Главное, что имение это находится в прекрасных руках, оно было образцом для всего нашего места и, значит, если в нем что не убрано, то и невозможно было убрать.
Сегодня я был на
