но как вождя-то понимать: вы же, собственно, себя самого ведете.
— Ну, а вы не ведете себя?
— Конечно, веду, но там мои вещи мертвые, ситец там, мануфактура.
— Понимаю, с ситцем вы согласились, но как же с людьми?
— Мария Ивановна, ваша матушка всегда была очень довольна мной.
— Не с Марией Ивановной, а вообще с людьми.
— Вообще с людьми, я считаю, это по преимуществу с собой, как вы сами <1 нрзб.>, что честность ваша и достижения, а так человек каждый имеет свое имя, и я с этими людьми установлен.
— Вы обыватель и ничего не понимаете в общем <1 нрзб.>.
— А я что же вам говорю: я разве что-нибудь понимаю, я необразованный человек и любопытствую от вас поучиться. Вот сейчас, извольте видеть, солнце садится такое красное, — отчего это?
— Оттого, что лучи проходят через разрежение атмосферы.
— Извольте, я таких слов не понимаю. Вот человек стыдится и покраснел, я и объясняю краску его стыдливостью, мне понятно, а про солнце я ничего не могу сказать, потому что я необразованный, и человек мне знакомый, но я родился в этом городе, то его и понимаю, а солнце очень далеко, и я не понимаю, вы же должны это объяснить.
— Я же и объяснил вам: разрежение атмосферы.
— Ну, нет, все это от ума. но я же ума такого не имею и не понимаю: атмосфера… <5 строк нрзб.>.
Краснорядец посмотрел в глаза Коле и подмигнул так, будто весь этот разговор нарочно ведет и сам очень хорошо все понимает и даже про атмосферу…
— Вы наверно все это сами знаете.
— Читал очень много и про атмосферу, все читал, но вывод сделал, что образованный человек знает не больше необразованного.
— И ну что еще?
— <2 строки нрзб.>.
— Один человек сам берет, другому дают, я из тех, кто сам берет, а не дожидается, пока ему подадут милостыню.
— По безумию каждый берет, только он и знает, что берет по безумию, ну а ежели это в закон дать для всех, то что же из этого будет?
— Самостоятельность.
— На каких же ногах?
— На своих.
— А поскользнешься?
— Так тому и быть.
— Какая же самостоятельность выходит?..
8 Декабря. Я раздосадовался на Клычкова, что он, виновник моего ужасного существования в Дубровках, приехал, не ударив пальцем для спасения семьи моей от холода, сырости и объявив, что дров нет, печи не поставлены, прямо начал читать свое новое стихотворение «Лисица». И это, вероятно, хорошее стихотворение, я не слыхал, сам он мне казался противным, едва удержался не сказать ему дерзость. Вот так и я ношусь в семье своей с писательством, а не вникаю сердцем в их жизнь. Поэтому я виноват по существу, как семьянин.
Отношения семейные, как и государственные, реализуют наши слова, наши мечты…
9 Декабря. Вчера Мандельштам сказал, что всего лучше, когда молодой поэт, прочитав стихи, просит сейчас же ответа, сказать: «Это для вас характерно». Тут я вспомнил Блока — вот кто единственный отвечал всем без лукавства и по правде, вот был истинный рыцарь. Наконец, я понял теперь, почему в «12-ти» впереди идет Христос, — это он, только Блок, имел право так сказать: это он сам, Блок, принимал на себя весь грех дела и тем, сливаясь с Христом, мог послать Его вперед убийц: это есть Голгофа — стать впереди и принять их грех на себя. Только верно ли, что это Христос, а не сам Блок, в вихре чувств закруженный, взлетевший до Бога (Розанов: «Это все хлысты», «бросайтесь в чан»).
В мечтах беседуя со своим героем, переходил я Страстную площадь среди автомобилей и повозок, вдруг я вижу, ко мне кинулся солдат с ружьем наперевес и диким голосом кричит: «Пошел, пошел!» — я увидел себя среди ведомых под конвоем попов: солдат и попы.
Монах юркнул в Совет раб. депутатов.
10 Декабря. Мне 10 лет, я в 1-м классе, а в 5-м классе учатся старшие ученики, они знают что-то, мне еще не доступное, у них своя тайна от нас, и тоже они большие, а учителя-то боги, от них все зависит, старше их нет.
Но вот мне 15 лет, и я в пятом классе, и вокруг меня те самые старшие, которые казались мне такими большими и недоступными, но разве эти мои ровесники похожи на тех старших, какая-то мелюзга, вот когда я был в первом классе, все были пятиклассники какие-то гиганты!
Мне 30 лет, я учитель, но разве это те учителя, какие были в наше время, — мы мальчишки перед ними.
И вот мы отцы, но разве это мы те отцы нашего времени, разве мы те, — да ведь нас разобрать можно по всем пружинам и колесикам, и не сыщешь тайны, которая была в тех стариках, куда делась тайна их? Или ее не было в них, и я наделил их тем, чего в них не было, но почему же до сих пор я чувствую где-то старшего и совершенного и как будто от него получаю в дар свои мысли и лучшие чувства — это теперь, а потом, когда я и с ним сравнюсь по возрасту, то разве в духовном-то возрасте когда-нибудь можно сравниться, ведь ему десятки тысяч лет, и он сложился из миллиардов умерших отцов, <2 нрзб.>.
Это не то, что я догоняю и тайну старших, она упала в могилу.
17 Декабря. На заметку М. Шагинян в «России» о Форш: дело совершенно безнадежное для художника — ставить на разрешение проблемы разного морально-общественного характера, потому что все они разрешаются только жизнью, а жизнь есть некая тайна, стоящая в иной плоскости, чем искусство. Конечно, должно быть в душе художника стремление дать нечто новое в своем произведении, но это состоит лишь в художественном восчувствовании новых наработанных жизнью материалов: внимание к ним и есть полное удовлетворение тому стремлению художника дать нечто новое. Жизнь есть прежде всего личное действие, но художник потому и взялся за свое художество, что отказался от личного <1 нрзб.> участия в жизни.
18 Декабря. Кризис гуманизма — почему? Потому что он не может.
Выход из всякой беды — дело, которое себя самого делает самим собой и в то же время функцией для других.
20 Декабря. Учение Федорова — «философия общего дела» — есть тот же наш коммунизм, только устремленный не в будущее, а в прошлое: там мы работали для счастья наших детей, здесь для блаженства наших отцов. Одно движется ненавистью к прошлому, другое любовью и чувством утраты. Одно основано на идее прогресса (стремление молодости к лучшему: движение вперед, варварство), другое — на любовной связи с отцами (отец воскресает в сыне: культура, дело связи).
Ник. Алпатов — представляет одно движение, Мих. Алпатов — связь. Один говорит: наше лучшее находится в прошлом. Другой: наше лучшее в будущем. И это верно, потому что наше лучшее мы воскресим в своих детях.
21 Декабря. <Зачеркн.>: В защиту Маркса.
(Из дневника)
Недавно я слышал чтение одним автором своего нового романа и был очарован мастерством, так увлекся «вещностью» романа, что и не заметил, какое действие он производит на публику, и когда потом я услышал разговоры, замечания, то вдруг понял, какую страшнейшую ошибку сделал автор: он построил свой роман на обывательском чувстве протеста карточной системе учета жизни будущего социалистического строя и, взяв на карту эротическое чувство (розовые талоны на сексуальную ночь), привел идею социализма к абсурду. Разумеется, социализм от этого ничуть не пострадал, но мне стало очень досадно, что столько ума, знания, таланта, мастерства было истрачено исключительно на памфлет, в сущности говоря, безобидный и обывательский{155}.
Еще я читал в каком-то романе другого автора <зачеркн.: Б. Пильняка>, что Маркс не понял самого главного и ошибся, построив свою систему на одной еде, потому что инстинкт размножения — фактор не менее важный, чем голод. Вспомнив еще несколько современных произведений, напр., Никитина, описывающего подробно процесс рукоблудия, я решаюсь сказать, что у молодых авторов эротическое чувство упало до небывалых в русской литературе низов, и вспомнилась мне большая дорога нашей печальной страны, и по дороге едет обоз, впереди на солнце блестят кресты церквей, звонят к обедне; не пропустили мужики звона, перекрестились, но и заметили, что из города навстречу им бежит собачья свадьба, и один сказал: «Вот кобели за сукой, а мы, братцы, за какою сукой бежим?»
Правда, я спрашиваю вас, братья писатели, за какою мы сукой бежим?
Посмотрите на человека, он срывает с земли ароматный простой цветок и подает его своей возлюбленной, царь Давид пляшет, Соломон поет Песню песней, и страницы Вечной книги наполнены благоговейной связью умноженного, как песок, поколений семени Авраама.
Почему же вы, молодые русские писатели, дети революции, вчера носившие на своей спине мешки с картошкой и ржаной мукой, бежите, уткнув носы в зад, как животные в своих свадьбах.
И вы, положившие свою душу на проповедь учения Маркса в России, почему вы только грозитесь закрепить, а не войдете внутрь дела и оттуда не разъясните невеждам, что Маркс вовсе не был так глуп, как думает Б. Пильняк, и не одним только половым <2 нрзб.> русская революция, если взять ее <1 нрзб.>.
Вот что я думаю: конечно, жизнь наша движется по волнам эроса, но сила этого эроса тем больше, чем меньше мы о нем думаем. Едва ли много похоть своей жизни отдают в дань эросу, но кто размножается, <6 нрзб.> не разукрасил его поля и луга.
Попробуйте сам не смотреть в зад эросу, выбросьте даже совсем из романа женщину — и увидите, какой напряженной силой целомудренного эроса будут дышать ваши страницы романов без женщин. Вот так вы и на «Капитал» посмотрите с этой точки зрения, прочитайте его еще раз внимательно — и увидите, в какие священные чугунные стопудовые гири тут собрано семя Авраамово.
Не знаю только, можно ли это видеть без практики? Я видел это в юности, когда увлекался марксизмом до полного самопожертвования. Замечательно, что все мои товарищи, читавшие с рабочими по десяти раз «Капитал», — люди страстные по натуре, все как бы молчаливо дали обет целомудрия, и, если сходились с женщинами, то тут же и женились, топя эрос в чувстве семейности. И еще замечательно, что наша пропаганда среди рабочих «Капитала» кончилась разгромом рабочими в Риге всех публичных домов. Вспоминаю, разбираю и думаю, что, значит, в этом видимом на поверхности интеллектуализме «Капитала» были и сексуальные проблемы внутри с культом женщины будущего.
Я знаю, что то же <не допис.>… погрузитесь, и вы найдете себя в
